Анахрон. Книга вторая - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 27

— Найдется. А мы что, прямо на зону? — глупо сострил Сигизмунд. — Номер там выдадут или здесь пришивать… из старой простыни… «Ща» там, цифирки…

Федор Никифорович на эту выходку не обратил внимания. Полез в кладовку, вытащил оттуда окаменевшие кирзовые сапоги и… синий зековский ватник без воротника. Затем со страшным лязгом извлек старые ржавые ограждения с привязанными загодя красными тряпочками. Такие ставят дорожные рабочие.

— Несите в машину, — приказал Федор Никифорович. Сигизмунд только подивился: вот ему, Сигизмунду, почти сорок лет, генеральный директор — и какой-то ветхий полузнакомый старец гоняет его как мальчишку! Но закалка у Никифоровича была, как говорится, стальная: возражать ему было не проще, чем едущему на тебя танку.

И прихватив ограждения с кумачовыми тряпками, Сигизмунд потащился во двор. Никифорович сказал ему в спину, что сейчас, мол, выйдет.

Ждать старика пришлось долго. Сигизмунд с угрюмством стал уже подумывать, не хватил ли дедка удар, когда рядом с машиной нарисовалась неприметная фигура. Ничто в этой фигуре не ласкало глаз. В ватнике и кирзовых сапогах, в мятой кепчонке и «беломориной» на губе Федор Никифорович как на родного брата походил на дядю Колю-водопроводчика.

И с ходу напустился:

— Что вы тут стоите как столб? Грузите ограждения!

Сигизмунд послушно упихал одно ограждение в багажник. Второе не влезло. Сунул его на заднее сиденье. Никифорович уже сидел на «лантхильдином месте», дымил.

— Поехали, — сказал он нетерпеливо.

Сперва ехали молча. Потом Сигизмунд, тяготясь молчанием, завел беседу.

— Я вот, гляжу, компьютер у вас, Федор Никифорович…

— Хорошая вещь, — охотно согласился старик. — Нам бы такое да в 38-м году! Ведь на логарифмических линейках первый Анахрон обсчитывали… А второй на «железных „Феликсах“ и на „Мерседесах“… Вот вы человек молодой, небось, не знаете, что это такое…

— «Феликса» видел, — обиделся Сигизмунд. — Арифмометр как арифмометр…

— А «Мерседесы»?

— Тоже.

— Эх, вы… Это электрический арифмометр… Громадина такая, вроде носорога. Там, где считали, грохот стоял как в забое.

— М-да, — сказал Сигизмунд.

— Молодое поколение тех трудностей не знает, которые нам преодолевать пришлось, — молвил Федор Никифорович.

— У нас свои трудности, — сказал Сигизмунд. — Еще более трудные. Вот вы говорите — «бытийная масса» должна быть маленькой. Стало быть, бесперспективным должен быть человечишко, иначе не перенесет его Анахрон. А ежели хворые да убогие бы посыпались? Как бы вы от них получали строителей коммунизма?

— Понимаете, молодой человек, вы не думайте, что мы тогда глупее вас были. Аспид рассуждал так: чтобы зонд переносил людей физически крепких и обреченных на гибель в своем времени, требуется разместить его в таком месте, куда стекаются люди, соответствующие этим двум характеристикам. То есть — в места отправления культа. Туда рабов приводили в жертву приносить, туда воины приходили. Жрецы, кстати, тоже люди не хворые — хворому да увечному жрецом не стать.

— А как вы узнали, где у этих древних находятся места отправления культа? По раскопкам, что ли?

— Зачем по раскопкам? Где мы решим — там и были!

— Как это? — не понял Сигизмунд.

— Это была идея Аспида. Древние люди видели в камнях странной формы или большого размера воплощение неких надприродных сил, которым они поклонялись. Энгельса-то читали?

— Ну.

— Вот Аспид и решил создать такие камни. Чтоб поразить воображение суеверных древних людей. В то время по лагерям всяких художников-формалистов, кубистов разных, было, извините, как грязи. Аспид завербовал несколько человек, дал им задание: разработать проект каменного сооружения, которое соответствовало бы представлениям древних людей о чудесном. Чтобы они сделали его предметом своего культа. Зондам Анахрона была придана форма таких камней. Снаружи — камень, внутри — зонд.

— А вокруг капище, да? С язычниками, жрецами и вакханками, — сказал Сигизмунд.

— Именно. А-2 забрасывал несколько зондов. Всем им была придана одна и та же странная форма. Это, вероятно, подогрело суеверия местных жителей. Во всяком случае, так предполагалось. Странные камни, разбросанные на маленькой территории. Ни цветом, ни формой не похожи ни на что… И петроглифы на них. И больше таких нет нигде.

— А с художниками потом что было? — заинтересовался Сигизмунд.

— Не знаю…

Сигизмунд резко затормозил у светофора, и почти тотчас же к нему подошел гаишник. Вторая фигура в бронежилете угрюмо маячила на небольшом расстоянии.

Гаишник отсалютовал, неразборчиво представился. Сигизмунд сунул ему права.

И почти тотчас же, матерясь через слово, принялся крыть городские власти. До чего дошло! Во дворе кабель замочило, приходится за сантехником как за министром к нему на дом ехать… Гаишник изучил права, не нашел повода оштрафовать хозяина потертой «единички» и, отсалютовав вторично, нехотя отступился.

Сигизмунд тронулся с места.

— Молодец, — вполголоса похвалил его Федор Никифорович.

Сигизмунду почему-то стало очень приятно.

Федор Никифорович осмотрел гараж, покружил на том месте, где исчезла Лантхильда.

Затем они вдвоем поднялись к Сигизмунду.

— Давненько я здесь не был, — проговорил Федор Никифорович, входя в квартиру. — Изменилось все как…

Наталья действительно настояла в свое время на том, чтобы избавиться от многих вещей деда. От них и вправду тянуло ощутимым «сталинским душком».

Кобелю Федор Никифорович очень не понравился. Долго и настороженно рычал на гостя, то подкрадываясь сзади, то отскакивая и разражаясь оглушительным гавканьем.

Глянув на «пацифик», старик и вовсе поджал губы. Не одобрил.

— Может, чайку, Федор Никифорович?

— Да нет, спасибо. Напились уж. Давайте, ищите какую-нибудь робу. А материальные свидетельства у вас сохранились?

— Какие свидетельства?

— Ну, вещи после вашей подопечной какие-нибудь… характерные. Ведь вы меня тоже поймите — сколько работаю, ни разу НАСТОЯЩЕГО результата толком и не видел… Разве что Марусю… Ведь всю жизнь на это, можно сказать, положил…

Да. Жаль, конечно, дедка. Всю жизнь на «это» положил… Вот на этом самом подоконнике Лантхильда сидела, тоскливо глядела в окно — бедная, растерялась. Страху натерпелась. От аттилы с айзи и брозаром ее оторвали — а за что, не объяснили. Оказывается, это и был НАСТОЯЩИЙ результат. Чья-то цель жизни. Сплошной бред!

Ладно, хочет старик материальных свидетельств — будут ему материальные свидетельства! А что еще предъявлять? «Чуйства»?

Пошел, молча вытащил рубаху, золотую лунницу, монетки — и вывалил перед дедком на стол: нате!

Федор Никифорович по луннице пальцами провел легонько, глянул странно и молвил, усмехаясь непонятно чему:

— Эх, жаль, партайгеноссе Шутце не видит… Его бы удар хватил от восторга!

— Это еще кто такой? Он тоже к «беспокойному хозяйству» приписан?

— Да нет, это, по некоторым косвенным данным, был визави Аспида в Германии…

Сигизмунд вдруг заинтересовался. А что, может еще одного старичка осчастливить?

— А он жив, этот Шутце? Давайте ему телеграмму дадим!

— В пятидесятые годы просматривался, вроде, смутный след в Боливии… Но я давно уже от дел отошел. Что вы о ней узнали? Кто она была?

Сигизмунд вовремя сообразил, что Вику к этой истории приплетать не следует.

— Понятия не имею. Выучил кое-какие слова из ее языка.

Произнес несколько. Федору Никифоровичу они ничего не сказали.

— Значит, не славянка, — подытожил Федор Никифорович.

— Да какая уж славянка, если свастики!

— У вас мышление, молодой человек, такое, будто вас геббельсовская пропаганда вскормила. Свастика — солнечный знак. Она у всех примитивных народов была. Должно быть, финка эта ваша подопечная. В тех краях, по нашим данным, финны водились…

— По каким данным?

— По оперативным, — неожиданно ядовито сострил Федор Никифорович.