В лабиринте замершего города - Близнюк Семен - Страница 27

— Ладно, Тоник, чего не бывает. Ты — бдительный боец, это главное… Только, прежде чем стрелять, надо вот эту штуку опустить. Называется она «предохранитель»…

В ночь с 7 на 8 мая герои Праги услышали воззвание Чешского Национального Совета:

«Мы знаем, за что сражаемся, за что умираем, — не только за свободу своего народа, но и за наше социальное раскрепощение. Рождается новая свободная республика, ради которой мы проливаем свою кровь. Это будет наша республика — республика трудового народа! Вперёд, на борьбу! На стройку баррикад! На баррикадные бои! Да здравствует борьба! Да здравствует революция!»

Утро 8 мая застало Икара на баррикадах в излучине Влтавы. Над рекой медленно оседал дым пожарищ. Стояло затишье: обе стороны прекратили огонь, гитлеровцы как будто вели переговоры об условиях своей капитуляции. Вашел вдруг столкнулся лицом к лицу с Тоником — тот с ватагой ребят вытаскивал из дзотов фаустпатроны. Не сказали друг другу ни слова.

Потом Тоник куда-то исчез. Рабочие укрепляли баррикаду — разворотив мостовую, укладывали камень. Внезапно на площади разорвался снаряд, и сразу же от взрывов задрожали старинные здания. Фашисты, использовав передышку, подтянули танки, начали штурм баррикад. Появился Тоник — весь мокрый, облепленный тиной. Возбуждённо зашептал:

— Командир, видите того седого старика в шинели? Он посылает меня разведать, можно ли пробраться под мостом. Там ящики с минами. Но никак пе пролезть: пристреляна каждая точка.

Мины. Мины. Была б рядом рация!..

С той стороны, через мост, уже поползли фашистские танки. Артиллерия вела беспрерывный обстрел, расчищая путь своим машинам.

Два танка загорелись, а все новые ползли и ползли, приближаясь к восставшим. Слева из переулка показался бронетранспортёр, над которым болтались длинные змеи антенн. Поливая баррикаду пулемётным огнём, транспортёр начал корректировать действия танковой колонны. Один из танков закрутился близко, около фонтана. Вашел взял фаустпатрон, прицелился, выстрелил. Танк запылал. Бронетранспортёр, шедший под прикрытием этой машины, попятился назад. У его люка рвались гранаты… Бронетранспортёр забуксовал на месте.

Гитлеровцы снова отступили за мост.

Начинало темнеть. И Вашел решился добыть рацию. Он подозвал Тоника, объяснил, что делать. Прячась за подбитыми немецкими танками, они подползли к бронетранспортёру. Тоник вьюном проскользнул в люк, открыл изнутри дверцы. Отакар осмотрелся и оттащил от аппаратуры убитого радиста…

Танкисты 10-го гвардейского корпуса знаменитой 4-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Д. Лелюшенко, мчавшие с северо-запада к Праге, под вечер 8 мая уже видели вдали туманные очертания города. Вдруг в одной из армейских машин радист уловил странные слабые сигналы. Настроился получше и подозвал офицера:

— Послушайте, товарищ капитан, кто-то шпарит открытым текстом!

Капитан надел наушники, взял в руку карандаш.

Прерывисто стучал далёкий ключ: «Я — Икар, я — Икар… Мост Манеса… Мины… Танки. Передайте Соколову… Я — Икар, я — Икар…»

Капитан, прочитав запись, озабоченно сдвинул шлемофон.

— Ты ему ответь, — сказал радисту.

Долго стучал армейский радист: «Ты слышишь нас, Икар? Ты слышишь нас, Икар…» Неизвестная рация молчала.

Гигантскими свечами пылали в темноте баррикады, отражаясь в тихих водах Влтавы. На одной из узких улиц, неподалёку от Вацлавского наместе, командовали сражением Ярда Бобур и ещё один участник группы Покорны — Ладислав Пезл. С лица Бобура слетел его угрюмый вид. Он вошёл в азарт боя, ведя огонь из трофейного пулемёта. Домоуправ Мирко, выполнявший у него роль второго номера, в короткие передышки затевал с ним спор.

— Стреляешь ты, Ярдо, — слышался тихий говорок Мирко, — и не знаешь, дурья твой голова, что тебя осеняет сам святой Маркета, которого изобразил под крышей этого вот дома, у которого мы сейчас находимся, сам Пауль Ферд ещё в XVII столетии, большой специалист насчёт барокко, имевший, кстати, любовницу из княжеского рода Пфуцелей…

— Дерьмо твой Ферд или Пфери, или как там его ещё звали, — ворчал в ответ Бобур. — Сделал бы уж лучше бетонный козырёк, чтобы снаряды нам на голову не падали.

— Железобетон из другого века, дорогой мой Ярда.

— То-то и оно, что из другого.

— А у той любовницы из князей Пфуцелей, — невозмутимо продолжал Мирко, — был ещё один тип, который за ней ухаживал. С тебя ростом. Значит, на тебя похожий…

— Ну и что? — оглянулся Ярда.

— И вполне возможно, что тот ухажёр был твоим пра-пра-прадедом…— закончил Мирко под хохот баррикады,

Бобур не успел в ответ ругнуться — его оглушило неожиданным взрывом. Когда дым рассеялся, он в свете пламени увидел: Пелз лежит, подогнув руку, глаза его смотрят безжизненно в небо, рядом сидит, скорчившись, домоуправ и стонет.

— Что с тобой, Мирко? — нагнулся Бобур.

— Да так, пощекотали фашисты по спине, посмотри-ка, что там у меня.

Бобур содрогнулся: на спине домоуправа зияла рваная рана. Поднял Мирка, отнёс его в подвал:

— Поищи Отакара, — шептал ему в подвале обессилевший Мирко. — Я забыл тебе сказать — баррикаду у Манесового моста разбили, а Вашел был там.

— У того моста уже фашисты, — угрюмо заметил Бобур. — Никого из наших не осталось — немцы, как утюгами, всю площадь проутюжили…

Мирко закрыл глаза. Его полное лицо заливала синева. Бобур опять выбежал на улицу…

9 мая в 2 часа 30 минут ночи советский танк № 23 вырвется на холм и, мчась к мосту Манеса, примет на борт проводника, имя которого станет известным позже. Это был участник боев на баррикадах Франтишек Соучек. Экипаж танка, как и другие экипажи, ещё раньше получив приказ захватить мост Манеса и не дать взорвать его, рванётся с хода в бой. Погибнет в том бою командир Иван Гончаренко, тяжело будут ранены его боевые товарищи, но мост они спасут.

Пройдёт время — и встанет на вечную вахту у Влтавы, на площади Красноармейцев, танк № 23, почётными гражданами своего города назовут пражане танкистов легендарного экипажа. Но ещё долгие годы будут неизвестными имена тех, кто им помогал спасти мост Манеса…

И вот — Победа! Цветы, цветы… Весеннее белоснежное половодье залило свободные улицы Златой Праги. Медленно двигались по магистралям краснозвёздные машины. Ликующая столица встречала своих братьев, своих освободителей. Тысячи метров киноплёнки запечатлели для потомков кадры освобождённой Праги. Если бы в этот майский день кинооператоры отправились на одну из улиц, где в известной клинике временно разместился советский военный госпиталь, они могли бы снять ещё несколько кадров. Вот снова подъехала запылённая машина с красным крестом, и два человека, перепоясанные ремнями, увешанные оружием, вывели под руку третьего — согнутого, грузного, у которого была перевязана нога и гарью покрыто лицо. Он распрощался с друзьями.

На второй день, уступив настойчивым просьбам раненого, его отвезли из госпиталя в город, где находился штаб Первого Украинского фронта.

Он искал Соколова…

XIV

Горы и горы… Застывшими гигантскими волнами тянутся они к небу. Столетние дубы глядят из подножий, как карабкаются по склонам крепкие буки. Повыше лес темнеет — лиственницу сменяют красавицы-ели, а ещё выше, у поднебесья, раздвинув чащу, подставляют солнцу свои просторы полонины.

Горы и горы. С высоты орлиного полёта они, кажется, укрыты зелёными каракулевыми смушками. Шумит бесконечный лес, журчат безымянные серебристые потоки. И лепятся на склонах, подобно птичьим гнёздам, хаты верховинцев.

Шло первое мирное лето. Для трудящихся Закарпатья оно было особенно волнующим, незабываемым: в июне сорок пятого осуществилась их заветная мечта — Закарпатская Украина была воссоединена с родной матерью — Советской Украиной.

Этим летом вернулся с войны солдат Дмитро Пичкарь. Хозяевами имения «Сольва» — «Свалява», в котором он согласно легенде числился «управляющим», стали его земляки, его друзья, с которыми когда-то участвовал в «голодном походе».