Костры ночных Карпат - Близнюк Семен - Страница 12

— Знаешь, служба у меня собачья, но — верь не верь— я никому не сделал ничего плохого, вот те крест… Дал я ему выговориться, а потом заметил: — Давай и вправду соскочим с этих скользких брёвен, и, если у тебя настоящая гуцульская душа, поможешь нам.

Гриць сразу поднял голову: кому это «нам»?

Смотрю ему в глаза. Он не отводит взгляда… Отступать было некуда — я ему и рассказал о цели приезда: надо раздобыть данные о пряшевском гестапо, а также по возможности заиметь человека, который был бы в курсе операций СД в Закарпатье, особенно выявить их осведомителей. Думал Гриць долго, тяжело. Потом опять вздохнул:

— Что-нибудь сообразим. Ты у меня ещё поживи, я должен найти какую-то причину, чтобы поехать в Пряшев…

Третьего дня отправились в путь. Гриць оставил меня в ресторане и разыскал «осиное гнездо».

Принял его оберштурмбаннфюрер, вроде некий Штайнер — фамилию хорошо не помню. Он разговаривал по-чешски, и Гриць рассказал, что сам он — закарпатский украинец, что канцелярская работа в михаловецкой полиции ему надоела и потом хотелось бы купить хороший дом. Абверовец как будто даже воскликнул: «Браво!» и попросил его для начала подыскать человека, который стал бы их связным с Ужгородом, Мукачевом, Хустом… И не просто связным, а тайным информатором о работе в крае их агентов. Гриць пообещал, что постарается помочь, и крикнул «Хай-гитла!» Потом мне рассказал, что удалось узнать.

Вернулся я на Закарпатье уже без приключений, только на границе промок в речной пойме — и друзья в Великих Капушанах отогревали чаем. А в Хусте мы с Миколой данные обработали и отправили через перевал.

Очень были рады, когда спустя месяц пришла весточка от Гриця: благодаря его сообщениям, нам удалось выявить двух женщин, которые работали в Хусте — и надо же случиться такому совпадению! — агентами по закупке леса и были на службе пряшевского СД. В конце апреля Шорбан сообщил, что во второй половине июня гитлеровцы планируют напасть на Советский Союз… Ну, а в самом начале войны — об этом я узнал спустя много лет — Гриць был расстрелян фашистами на территории Западной Украины».

Несомненно, гитлеровских контрразведчиков насторожила обнаруженная их службой слежка за сексотками в Хусте.

Какой-то отражённый свет на трагические события тех времён проливает опубликованное австрийской газетой «Ди прессе» в годы, когда стали «модными» мемуары гитлеровских военных преступников, интервью с штурмбаннфюрером VI управления РСХА («Заграничной секретной службы») В. Хеттлем, проживавшем в Австрии, в Альтгаусзее. Эсэсовец вспоминал, что его службе «приходилось перед началом восточного похода проводить очистительные мероприятия против подрывных элементов в предмостных укреплениях в Карпатах», ибо, как презрительно отзывался он, «венгерские и словацкие наши помощники были неповоротливы и близоруки»…

Если вам нет ещё тридцати, а враги лишили вас всех радостей молодости: и сознания чувства собственного достоинства, и счастья творчества, — нелегко быть терпеливым. Если время подстёгивает, подхлёстывает вас на тропе борьбы — нелегко быть осмотрительным. Рущак и его друзья и впрямь балансировали на скользких брёвнах, рискуя ежечасно. И теперь, на расстоянии, можно понять поспешность некоторых решений. Достаточно было одному оступиться — и весь плот оказался перевёрнутым…

КОСА И КАМЕНЬ

Да, обстановка осложнялась. День и ночь перебрасывались к границе войска, спешно сооружались подземные склады: фашисты готовились к очередной агрессивной акции. Все данные о состоянии военных гарнизонов в Ужгороде, Мукачеве, Берегове, Хусте, доставленные Явору товарищами, говорили об этом. А между тем главная линия связи не действовала: лесник повредил ногу — разрыв связок заставил его слечь.

Рущак понадеялся, что и в этом деле выручит Канюк — самый активный, находчивый из его людей. И Грабовский начал готовиться в дорогу. Но поездка сорвалась…

Боясь повторения предмайских событий 40-го года, контрразведка организовала акцию «профилактики»: 1—4 апреля она провела в Хусте массовые аресты. Был задержан и Канюк. Спрашивали одно: кто готовил и распространял год назад листовки? Спрашивали и били, но ничего выбить им не удалось. Из переполненных бараков слышно было крики и стоны на весь город. Избитых отпускали, а вместо них приводили новых. На четвёртый день вышел на волю и Грабовский; но его отправили по месту роботы — в Мараморош-Сигет, под надзор полиции. Выезжать из города он больше не мог…

Разведданные накапливались, а наладить связь не удавалось. Явор решил отправиться за перевал сам. Спасаясь от злостной «хустской эпидемии», он поехал в Буштину и не ожидал здесь особенных встреч. Но 5 мая среди ночи послышался условный стук в окно. Явор открыл дверь. На пороге стоял Микулец. Друзья молча обнялись, вошли в комнату.

— Ты пришёл за почтой? — нетерпеливо спросил Явор. Охотник глянул на него, высоко вскинув брови:

— С чего ты взял?

Явор рассказал, что не имеют связи, и он уже, было, собирался идти с почтой сам.

— Тебе больше нельзя, — сухо сказал Охотник и закашлялся. — Я едва пробрался: понатыкали гонведов за каждым кустом, шёл часа два потоком — и вот простыл, теперь трясёт всего. Короче, рисковать тебе как руководителю нельзя. Выход? Я скажу: намечено перевести вас на радиосвязь. Поэтому есть важное задание…

По мере того, как Охотник излагал суть нового задания, Явор становился всё более взволнованным. Только тут он понял: нет, не тупик, а новый простор — выход к настоящему боевому делу. Настоящее — вот оно: группе поручалось подобрать и оборудовать площадку для посадки советского самолёта. Нужно было найти подходящую базу для радиста, который будет переброшен самолётом в помощь местным разведчикам. Одновременно требовалось перевести внимание на сосредоточение фашистких частей в пограничной полосе, строительство военных укреплений… Покончив с информацией, Микулец добавил:

— Есть ещё одна просьба от наших товарищей — узнать о судьбе Ингбера.

— Узнаем, — спокойно пообещал Рущак. — В окружной управе работает один человек, который нам уже помогал.

А сам теперь думал о новой операции. Сон пропал…

Ещё через день, утречком, на берегу Теребли появилось трое рыбаков. Медленно брели вверх по течению. Останавливались, забрасывали удочки, потом двигались дальше. Уже остались далеко крытые красной черепицей дома на окраине посёлка. А они как будто все искали хорошего клёва. Потом, свернув налево, пошли через луг. У рыбака, который был в плаще, то и дело вываливалось из связки длинное удилище… Он отставал, наматывал леску, потом догонял товарищей… Рущак тщательно исследовал удилищем грунт, пока Микулец обозревал окрестности. И если бы кто-нибудь оказался рядом, он услышал бы разговор вовсе не на рыбацкую тему… Одна поляна казалась им лучше другой — обсуждали детали и спорили. Третий, дед Вовканич, настоящий рыбак, был глуховат и молчалив, лишь посапывал, потягивая трубку…

В конце концов остановились на одном участке, которому хозяин дал в это лето отдохнуть — отвёл под пастбище. Грунт на нём был твёрдый, не болотистый, справа — река, слева — молодой лесок. Вдоль и впоперек измеряли шагами, записывая приблизительный метраж.

Рущак достал крупномасштабную карту и вдвоём с Мнкульцем обозначили на ней местонахождение посадочной площадки. Базу решили оборудовать у старого рыбака. Молчаливый хозяин Теребли был готов на все…

А потом весь вечер разрабатывали план приёма самолёта, условные сигналы, запасные варианты связи. Охотник ушёл — он ночевал у родственников в Буштине: на чердаке для него устроили надёжный тайник. Явор остановился у своих.

Но рано утром к Рущаку прибежал племянник Микульца:

— Вуйко[18] захворал, у него горячка, зовёт вас. Микулец трудно дышал, даже не приподнялся, когда к нему взобрался Микола.

— Сегодня восьмое, — подсчитывал он. — Меня ждут не позже двенадцатого, через четыре дня. Сделай все, чтобы доставить карту и все данные.