Зачем, Почему, или Приключения совсем маленького цыпленка, который еще не появился на свет - Сандрар Блез - Страница 1

Сандрар Блез

Зачем, Почему, или Приключения совсем маленького цыпленка, который еще не появился на свет

Блез Сандрар

Зачем? Почему? Или приключения

совсем маленького цыпленка,

который еще не появился на свет

Однажды дерево сказало:

- Пойду пущу корни на равнине.

И отправилось оно в путь, чтобы пойти пустить корни на равнине. И покинуло оно всех своих лесных братьев, чтобы пойти пустить корни на равнине. Оно тихонько шло на цыпочках, чтобы не разбудить покидаемых братьев, обхватив рукой ветви (как носят обычно вязанки хвороста), чтобы не слышно было ни малейшего шума, осторожно придерживая даже совсем маленькую веточку, которая, свисая, волочилась за ним.

Но не успело оно еще дойти до края леса, как лягушка, засидевшаяся здесь допоздна, закричала во все горло:

- Эй, братишка, я тебя вижу!

В испуге дерево резко остановилось. Оно шумно дрожало всеми своими веточками.

Тогда лес заворочался во сне, глубоко вздохнул и сказал, как говорят, когда видят сон:

- Зачем? Почему?

Потом снова воцарилась полная тишина.

Дерево торопливо продолжало путь. Оно пока не решалось бежать из страха разбудить покидаемых братьев; но оно передвигалось теперь большими шагами, покачивая стволом в ритм ходьбы, не опасаясь больше за ветки, которые как попало свисали и волочились сзади. Оно уходило все дальше.

Но не успело оно достигнуть реки, текущей по самому краю леса, как лягушка, которая шлепала за ним по пятам, закричала во все горло:

- Эй, братишка, я тебя вижу!

В испуге дерево остановилось. Оно шумно дрожало всеми своими веточками.

Тогда лес заворочался во сне, глубоко вздохнул и сказал, как говорят, когда видят сон:

- Зачем? Почему?

Потом снова воцарилась полная тишина.

Воспользовавшись этим, дерево перешагнуло через реку. Теперь оно бежало со всех ног, бежало на ту самую равнину, которую давно себе облюбовало, и не опасалось уже разбудить покинутых братьев, так как лес остался далеко позади. В восторге резвилось оно на равнине, размахивая и потрескивая всеми своими веточками.

Но лягушка, которая упорно преследовала его, завопила:

- Эй, братишка, я тебя вижу!

Дерево резко остановилось, но уже не от испуга. Оно нашло наконец подходящее место, чтобы пустить корни. Оно устроилось поудобнее, сладко потянулось, встряхнулось три раза вздохнуло, так как немного запыхалось от проделанного пути, и в конце концов прямо стоя заснуло, продолжая во сне тихо бормотать:

- Зачем? Почему?

Потом снова воцарилась полная тишина.

Тогда лягушка, доиграв на флейте последнюю арию, раскурила трубку, уселась на кучу травы и приготовилась прождать здесь всю ночь, чтобы увидеть, что же случится дальше.

Рассвет застал дерево одиноко стоящим среди равнины. Никто никогда не видел еще деревьев в этих местах. Никто никогда не видел еще такого большого и могучего дерева. Ветви его тянулись до самого горизонта, такими они были тонкими и легкими; ветви его свисали до самой земли, такими они были массивными и густыми. Ах! Что за жизнь можно было бы устроить под защитой такого дерева! Все звери сбежались полюбоваться этим замечательным деревом.

Итак, все звери сбежались и начали им восхищаться. Многим захотелось отдохнуть в его густой, манящей тени. Между его корней росла нежная голубоватая травка, и многих потянуло пощипать эту цветущую травку. Лев сказал:

- Я вижу мед, много меда!

И действительно, кое-где в больших плоских листьях дерева блестели круглые плоды, крупные и сочные, как бутылочная тыква, полная меда. Вот удача!

Первым бросился домой за топором шакал. Но жираф уже дотянулся до самых высоких ветвей и ел теперь прекрасные плоды. Слон подрывал дереву корни, пытаясь его свалить. Носорог, накинув на дерево веревку, старался его выкорчевать. Бегемот, только что благополучно взгромоздившийся на дерево, внезапно сорвался вниз и теперь отчаянно дергал в воздухе своими короткими лапами. Он стал беспомощным, как опрокинувшийся на спину жук.

Мухи притащили огромные ножи, чтобы надрезать ими плоды. Дикие голуби, всякие воробьи, трубачи, горлицы наелись сами до отвала, да еще прихватили домой множество горшочков, а потом - так еще сломя голову летели обратно вместе со всеми своими детьми, женами и просто стариками из деревни. Муравьи и термиты пили мед торопливыми глотками, как если бы это было обыкновенное кислое пиво; они пили его, половину проливая, так что все вокруг уже было им залито.

Пришел еще один зверь, никому не извечный, который поедал с дерева листья, а другой, желто-красный, обдирал кору, перебрал ее в порошок и, пожирая дерево, использовал ее как приправу: возьмет самый сочный плод и сдобрит его щепоткой листьев. Никто не знал этих двух зверей, да, впрочем, никто и не обращал на них внимания, так как каждый был занят исключительно своим собственным желудком, спеша скорее насытиться, набить до отказа брюхо, наесться на всю оставшуюся жизнь, напичкать, начинить себя, впихнуть в себя побольше пищи. В ход пошли и когти, и копыта, и рога. Какие только звери здесь не побывали! Все ломали и мяли ветки. Когда шакал вернулся со своим топором, от медового дерева уже ровным счетом ничего не осталось.

И тут шакал пришел в ярость да как закричит:

- А ну берегись!

И давай метаться то влево, то вправо, размахивая топором и нанося страшные удары. В бешенстве он убил всех зверей.

А лягушка, которая в это время спокойно сидела на куче травы, наблюдая за тем, что происходит, вдруг закричала во все горло:

- Эй, братишка Шакал, я тебя вижу!

И тут уж шакал принялся скакать во все стороны, пытаясь укусить собственную тень. Он впал в самое настоящее исступление. Он крутился волчком, воя так, как воют только сумасшедшие:

- Зачем? Почему?

В конце концов он что есть духу бросился бежать.

Так лягушка осталась одна на свете, одна со Зверем-которого-никто-не-знал и с другим Зверем-который-желто-красный. Это были два главных зверя. Они взяли с собой лягушку, и все втроем отправились в путешествие. На край света.

Всю дорогу лягушка поет, играет на флейте, курит трубку, болтает, рассказывает истории. Рассказывает так:

- Раньше, в прежние времена, было множество пчелиных сот, а в них полным-полно меду. Было его вдоволь повсюду, и не был он тогда редким лакомством, из-за которого ссорятся да дерутся. Каждый ел досыта, а когда наедался, шел в другое место и принимался за что-нибудь еще, и все жили в мире.

Да только есть на свете обжоры, и есть болтуны да дураки, да такие, кому всегда чего-нибудь не хватает, да Человек-который-всегда-возвращается-обратно.

Этот человек был известен своей прожорливостью. Когда он находил пчелиные соты, он съедал весь мед, воск и самих пчел, и не мог остановиться, пока не съедал и дерево, в котором жили пчелы. И когда он все это съедал, он все равно не мог уйти и принимался пожирать соседние деревья, а когда он все-таки уходил, то потом возвращался обратно, чтобы посмотреть, не забыл ли он еще чего съесть. Поэтому его прозвали Человеком-который-всегда-возвращается-обратно. Разорял он лес, как хотел, находил соты в таких местах, где их до этого никто не видывал.

Однажды он рубил дуплистое дерево и вдруг услышал голос, доносившийся изнутри:

- Осторожно, ты меня поранишь!

Он аккуратно разломил дерево и увидел лежащую в дупле женщину. Она была юной, душистой, гладкой и улыбалась ему. Она сказала, что звать ее Утакунуа и что она - дух меда.

Так как она была совершенно голой, человек сделал ей из нескольких больших листьев набедренную повязку. Потом он попросил ее стать его женой. Она тотчас же согласилась, но при условии, что он никогда не произнесет ее имени Утакунуа, что значит людоедка-живущая-внутри.

Долгое время прожили они вместе и были счастливы, особенно муж, которому теперь не приходилось всегда возвращаться обратно, а можно было целыми днями лежать дома. Жена досыта кормила его медом, и он по малейшему требованию получал и днем, и ночью сколько угодно меда, а также и отличного медового напитка, который она сама готовила, напитка такого крепкого, что Человек-который-всегда-возвращается-обратно не мог после него даже шевельнуться и валялся все время пьяный: ведь горшок, который дала ему жена, никогда не пустел. Человек мог пить сколько угодно - горшок оставался полным, и если бы он созвал всех соседей прийти выпить с ним вместе, горшок и тогда бы ничуть не опустел, а, наоборот, - заставил бы опьянеть всех вокруг, всех, да. же короля и его министров, если бы король и его министры были среди приглашенных! Но человек не торопился никого звать; он хотел сам выпить весь горшок и увидеть его донышко, поэтому он все пил, и пил, и пил крепкий напиток.