Быль-Небыль - Сандрар Блез - Страница 1

Сандрар Блез

Быль-Небыль

Блез Сандрар

Быль-Небыль

Есть на свете такая страна - страна сирот, и такой народ - народ сирот, и такой король - король сирот. И он не чудовище, как большинство королей на земле, а мудрец. Это совсем маленький ребенок, которому нет еще и года. А вот как это произошло.

Жила-была маленькая птичка, не больше королька. Порхала она по полянам и распевала:

Тьяра-тьё!

Пока она пела, не случалось ничего плохого, так как птичка ни о чем плохом не думала. Ей ничего не было нужно. Ей было вполне достаточно порхать по полянам и распевать:

Тьяра-тьё! , ндьёро-ндьёро-ндьёро!

Однажды заметил ее охотник, взял на прицел и выстрелил в нее из лука. Птичка уселась на стрелу и сказала:

- Не трогай меня, охотник, я всего лишь маленькая волшебная птичка. Гляди-ка: вот следы слона, а вон - антилопы. Выследи их, и тебе повезет на охоте.

- Может, и так, но мне нужна ты, - возразил упрямый охотник.

- Ну ладно, так знай же, что ты только зря теряешь время и меня тебе никогда не поймать. Отныне меня будут звать Быль-Небыль-Быль!

И, решив сыграть с охотником шутку, птичка позволила схватить себя.

- А, то-то же! - закричал охотник. - Что ты теперь скажешь - кто сильнее?

- Ндьёро-ндьёро-ндъёро! - поет Быль-Небыль. - Это еще не все.

- Как, ты еще смеешь пищать? Ну так вот тебе! - И охотник свернул ей шею.

- Ндьёро-ндьёро-ндъёро! - поет Быль-Небыль. - Это еще не все.

Тогда охотник ощипал птичку, но Быль-Небыль повторяла:

- Ндьёро-ндьёро-ндъёро! Это еще не все!

- Ладно, это мы увидим, - сказал охотник, привязывая птичку к поясу. - Моя жена и дети тебя съедят.

Возвращаясь в свою деревню, охотник встретил приятеля, который сказал ему:

- Твоя жена и дети умерли!

- Кто их убил? - спросил охотник.

- С ними сделались колики...

- Ндьёро-ндьёро-ндъёро! - пропела Быль-Небыль. - Это еще не все.

Несчастный охотник ничего не ответил, но, придя домой, он разрезал птичку на мелкие куски, положил в кастрюлю и поставил ее на огонь. Быль-Небыль потихоньку напевала:

- Ндьёро-ндьёро-ндъёро! Это еще не все.

Через несколько часов охотник пощупал мясо: оно было жестким, как сырое. Быль-Небыль потихоньку напевала:

- Ндьёро-ндьёро-ндъёро! Это еще не все!

Утром пришли соседки попросить огня, за этим же они зашли и вечером. Кастрюля продолжала стоять на огне, а из нее все время слышалось тихое пение:

- Ндьёро-ндьёро-ндъёро! Я - Быль. Я - Небыль. Я не хочу вариться! Это еще не все!

Услышав это, женщины в страхе бросились бежать, и вскоре вся деревня узнала, что у охотника есть говорящая кастрюля.

Охотнику стало стыдно, он понял наконец, что птичка не сварится, и решил отнести ее, пока не поздно, в лес и бросить там, где впервые увидел.

Увы! Птички уже не было в кастрюле - вместо маленькой птички оттуда вылез огромный зверь с устрашающей пастью. Зверь этот сначала проглотил охотника, а потом, встав на задние лапы, - луну.

Наступила темная ночь.

Тогда Зверь-наводящий-ужас тронулся в путь. Хвост его длиной в сто локтей грохотал сильнее, чем гром. Подойдя к лесу, зверь проглотил лес, подойдя к реке, он проглотил реку. Ничто не могло его остановить - он шел вперед. Подойдя к горе, он проглотил гору. Он проглотил озеро, потом - равнину, единым глотком выпил болотистую речушку вместе со всеми валявшимися в ней битыми горшками. Наконец он заметил деревню. Петухи приготовились возвестить тревогу, но тут чудовище разом проглотило всех петухов. Потом оно снова превратилось в птицу, но в огромную птицу, огромнейшую ночную птицу пепельно-серого цвета, которая взгромоздилась на баобаб, растущий как раз посреди деревни.

На рассвете, когда люди стали выходить из хижин, они увидели огромную ночную птицу, сидящую на баобабе. Глаза ее были закрыты, но клюв - широко открыт. Она не шевелилась. И только шея ее то вздувалась, то опадала и из горла доносилась барабанная дробь:

- Ндьёро-ндьёро-ндъёро!

И когда в первый раз прозвучало "Ндъёро!", стада, смяв ограду из терновника, за которой они паслись, устремились в широко открытый клюв. И когда во второй раз прозвучало "Ндьёро!", хижины и все, что в них было: горшки и горшочки, сделанные из бутылочной тыквы, кастрюли, - все бросилось бежать и устремилось в широко открытый клюв. И когда в третий раз прозвучало "Ндьёро!", мужчины, женщины и дети со всем оружием и вещами, которые были на них, вдруг завертелись, как сумасшедшие, и устремились в широко открытый клюв.

Огромная птица все проглотила, а потом открыла глаза.

Кругом была пустыня. Она съела все. Вдруг она увидела кем-то потерянный половник: она спрыгнула с баобаба и проклевала в нем дырку. Она нашла еще больную собачонку, старый коврик-плетенку и маленького цыпленка. Она проглотила всех. Среди пепла теплился огонь. Она проглотила его целиком. Поднимался еще слабый дымок. Она проглотила и дымок. Больше не осталось ничего, совсем ничего.

Тогда она снова взгромоздилась на свой насест и притихла.

Ничто не шевелилось.

Вдруг птица услышала слабый-слабый шум. Тихий-тихий-слабый-шум. Кто шумит? Кто кричит? Слабый-слабый-тихий-шум!

Оказывается, это хныкал маленький ребенок.

О нем забыли. Он был совершенно голый. Один на целом свете. Он сучил ножками.

Птица спрыгнула с баобаба, чтобы его съесть. Но огромный кузнечик подтолкнул младенца головой так, что тот очутился в крысиной норе. Птица проглотила кузнечика, но не смогла достать ребенка, который скатился в глубь норы. Нора была слишком мала для того, чтобы птица могла просунуть туда свой толстый клюв.

Тогда птица снова уселась на насест, но спала теперь уже в полглаза.

Ничто не шевелилось. Трам-там-там-хлоп-хлоп-плям-плям! Кто-сидит-там? Чем-он-занят? Наверху-там!

Птица открыла второй глаз.

Это был все тот же младенец. Ему было уже три месяца. Он сидел на вершине термитника.

О нем забыли. Он был совершенно голый. Один на целом свете. Он сучил ножками.

Птица спрыгнула с баобаба, чтобы его съесть. Но сильный термит толкнул ребенка головой внутрь термитника. Птица проглотила термита и сам термитник, но не смогла достать ребенка, забившегося вглубь - в земляной ход термитов. Вход в него был слишком узок для того, чтобы птица могла втиснуть в него свой толстый клюв. Тогда птица снова уселась на свой насест, но уже больше не спала.

Ничто не шевелилось. Бах-бух-в-железный-гонг-ух! Ух! Кто-там-бьет? Что-кует? Бах-бух!

Птица моргнула. Это был тот же самый младенец. Ему было уже шесть месяцев. Он работал в кузнице. От ярости птица ощетинилась перьями.

- Что?

Били молотом по железу.

- Что? Что? Средь бела дня!

Разные личинки, слепой народец, суетились вокруг кузницы.

Тысячи червей вылезли из земляных нор. Все таскали тележки с рудой и углем и сваливали это в кучу, огромную кучу. Птица спрыгнула с баобаба. Сначала она принялась поедать червей и личинок, но это оказалось не так-то просто, ведь их было видимо-невидимо. Потом она попыталась поймать ребенка, но он сидел в кузнице. Тогда птица съела кузницу. Ей стало очень не по себе, так как в кузнице было полным-полно здоровенных кусков железа и видимо-невидимо металлических стружек.

Когда она попыталась поймать ребенка, тот убежал и спрятался в куче руды и угля. Птица прибежала за ним следом, но стала она уже тяжелой-претяжелой. Она начала клевать кучу и проглотила весь уголь и всю руду, а было их видимо-невидимо.

Птица проглотила огромную кучу, а ребенка нигде не оказалось. Она нашла только маленькую шкатулку, ослепившую птицу своим ярким, как солнце, сиянием. Тогда птица проглотила шкатулку и задремала.

Она не была еще сыта, но стала такой тяжелой-претяжелой, что не смогла взобраться на баобаб. Поэтому она улеглась прямо на землю и крепко заснула. Она спала. Ничто, не шевелилось.