Личная рана - Блейк Николас - Страница 9

– Во всяком случае, управляющего мы там не встретим, – миролюбиво проговорил я. – Он поведал мне, что никогда не бывает в тех местах.

– Уже кое-что! – раздраженно заявила Гарриет.

– Почему вы недолюбливаете О'Донована? – осторожно поинтересовался я.

– Сторожевого пса Лисона? Да нет, он ничего!

– По крайней мере, он – преданный сторожевой пес, – продолжал я. – Рассказывал, как Фларри спас ему жизнь во время мятежа. Ваш муж – довольно внушительная личность.

Я резко вывернул руль, чтобы не задавить колли, бросившуюся на нас, оглашая окрестности яростным лаем.

– Нет! – закричала Гарри. – Не нужно уступать им дорогу. Они никогда не попадают под колеса.

– Сгусток лающей ярости и никаких мозгов, – мрачно высказал я свое впечатление.

– Вы боитесь собак?

– Просто не люблю никого убивать, – улыбнулся я натянуто.

– И вы говорите, что вы ирландец! – язвительно рассмеялась спутница. – Ну конечно же нет! Вы – англичанин. И не хмурьтесь так, котик! Это вас портит. Я тоже англичанка.

Миль через десять дорога превратилась в узкую, мощенную камнем колею, сбегающую с холма и изобилующую невероятными поворотами и внезапными крутыми подъемами.

И вдруг перед нами открылся великолепный вид на чудесный песчаный пляж, огражденный низкими холмами, темнеющими вдалеке скалами и переливчатым морем.

Я затормозил, сверяясь с картой. Оказалось, что U-образный залив не имеет названия. Мы оставили автомобиль в поле возле тропы, перешли по камешкам мелкий ручей и направились к кромке прибоя. Начинался отлив. На песке виднелись следы копыт, ведущие к поросшему травкой склону. Далеко позади возвышалась Слив Карви.

Поэтическое описание Шеймусом здешних песков оказалось точным. Обманчиво твердые в первый момент, они становились все более вязкими, так что каждый шаг стоил больших усилий. Гарри сняла туфли, чулок же она не носила. Ее маленькие изящные ступни гармонировали со стройными щиколотками. Мы вскарабкались на скалы, а потом взобрались на поросший травой склон холма, отделяющий залив от устья ручья. Ручей, который мы преодолели, впадал в море, огибая берег залива, видневшийся под нами. Легкий западный ветерок ерошил наши волосы. Перевернутая лодка, сплетенная из ивняка и обтянутая кожей, лежала поблизости, подпертая камнями.

Гарри открыла ранец: сдобный домашний хлеб, густо намазанный маслом, куски ветчины, пирог, два засохших апельсина и полбутылки виски составляли все наши припасы. Окружающее спокойствие благотворно подействовало на мою спутницу, сейчас она казалась менее своевольной и язвительной, чем обычно.

– Расскажите мне о своей подружке, – попросила она некоторое время спустя, опускаясь спиной на дерн. – Она хорошенькая? Как ее зовут?

– Филлис. Довольно привлекательная девушка, – отозвался я.

– Сказано без особого энтузиазма, – заметила Гарриет.

Возможно, так оно и было. Но Гарри я бы в этом не признался. Она некоторое время расспрашивала о Филлис, несмотря на мое явное нежелание отвечать. Любопытство хозяйки поместья было неутомимым. Немного погодя я почувствовал себя раскованно и начал разглагольствовать, получая какое-то извращенное удовольствие от бессовестного приукрашивания моей невесты и одновременно ощущая себя предателем.

– Так-то лучше! – заметила она наконец. – Оказывается, ничто человеческое и вам не чуждо! А я-то считала вас черствым высоколобым интеллигентом! Значит, вы вскоре женитесь и заживете счастливо.

Интонация женщины заставила меня сесть и посмотреть ей в лицо. У Гарри глаза были на мокром месте, маленькие бриллианты слез блестели на ресницах.

– А вы разве не счастливы? – мягко спросил я.

– Нет, – ответила она очень тихо.

После этого Гарриет начала плакать, беззвучно, но слезы покатились ручьем. Я до сих пор не могу спокойно смотреть на женские слезы – либо я таю, либо превращаюсь в глыбу льда. В те дни я совсем не умел защищаться от внезапно возникающего в таких случаях чувства близости. Филлис была сильной личностью.

– Гарриет! Что такое? Что случилось? – бессвязно воскликнул я.

– Фларри… – прошептала она сквозь слезы.

– Но он… нет, не может быть, чтобы он плохо обходился с вами! На первый взгляд вы с ним неплохо ладите, – пытался я успокоить Гарри.

– Он старается изо всех сил! Но эта заварушка, в которой он побывал… она его доконала, – сбивчиво произнесла собеседница. – Он больше ни на что не способен. Кроме рыбалки. И мы так бедны. Если бы он не пил так сильно! Я ничего не могу с ним поделать!

Ее бессвязные слова умолкли.

– Но вы такая красивая женщина, – вырвалось у меня помимо воли, – привлекательная и…

– Все меня ненавидят в этой забытой богом дыре! – яростно бросила жена Фларри.

– Ну что вы, Гарри!

– Они терпят меня только из-за Фларри. Великого героя, – добавила она с горечью. – Им наплевать, что он собой представляет! Ирландцам женщины нужны разве что для рождения потомства. Если у тебя нет детей, значит, ты – шлюха.

Ее пальцы вырывали с корнями невысокую траву.

– А вы не хотите иметь детей? – сочувственно предположил я.

– Как бы не так! Он… мы не можем, – застенчиво пояснила Гарри. – Священник наверняка думает, что я принимаю противозачаточные.

Что я мог ответить? Горе молодой женщины было вызвано детской жалостью к самой себе, но почему-то, общаясь с Гарри, я очень остро чувствовал собственную зрелость и инстинктивно стремился опекать ее.

– У него такой ужасный характер! – продолжала миссис Лисон. – Вы даже представить себе не можете!

– У отца Бреснихана? – не понял я.

– Да нет же! У Фларри.

Гарри перестала плакать. Она испытующе смотрела мне в лицо зеленовато-карими глазами, похожими на кусочки торфа (пришло мне на ум другое сравнение).

– Когда он напивается, то бьет меня.

Наверное, выражение лица у меня было скептическим. Мне вдруг пришло в голову, что эта женщина может оказаться расчетливой соблазнительницей или патологической лгуньей. И в то же мгновение она, придвинувшись поближе, встала на колени и приподняла свой джемпер. Никакого белья под ним не было. Ее ослепительно белую кожу покрывало множество кровоподтеков.

– Теперь вы мне верите? – грустно спросила она.

– Гарриет! Бедняжка! – воскликнул я потрясенно.

Я непроизвольно потянулся к ней и нежно прикоснулся к ее телу. В этот момент я глядел ей прямо в глаза и уловил их торжествующий блеск. В следующее мгновение жена Фларри прижалась ко мне, тяжело дыша.

Почему я не овладел ею тогда? Я часто потом размышлял над этим вопросом. Я не был ни девственником, ни извращенцем, а Гарриет невероятно меня возбуждала. Может, из тщеславного мужского стремления оттягивать миг удовольствия? Или столь недвусмысленное предложение оказалось для меня слишком неожиданным? Возможно, мне хотелось взять инициативу в свои руки, а не подчиняться чужим капризам? Или меня удержали жалкие остатки верности Филлис? Вероятно, сегодняшним молодым людям трудно меня понять, но тогда мы вели себя не так раскованно или секс для нас еще не превратился в животный инстинкт вроде голода или жажды. Подчиняясь влечению тела, мужчина все же чувствовал раскаяние, особенно если вырос в богобоязненном семействе.

Мы кувыркались и боролись на молодой травке. Наша возня незаметно перешла в невинное состязание, кто кого пересилит. Руки у Гарри были крепкими, но в конце концов я взял над ней верх, натянул джемпер, прикрывая ее гибкое тело, и уселся рядом. Она смеялась вместе со мной, нисколько не огорчившись. Мы словно стали детьми, беспечно барахтающимися среди зелени, – я даже не поцеловал ее. Но я понимал, что эта прогулка станет началом наших отношений. Не сомневаюсь, что жена Фларри Лисона думала точно так же.

– А ты сильный, Доминик! Для писателя, конечно, – ехидно заметила она.

– Мне не нравится, когда меня насилуют, – ответил я, улыбаясь. – А у тебя красивые волосы.

– Красивее, чем у Филлис? – Гарриет эффектно встряхнула головой.