Личная рана - Блейк Николас - Страница 12

Гарри особого интереса не проявила.

– Вам лучше запирать дверь на замок, – вот все, что она сказала.

– О, но у меня нечего брать! – возразил я.

В ответ хозяйка дома наградила меня пристальным взглядом и кривой ухмылкой. Бесстыдный взгляд. Наверняка даже Фларри его заметил. Но он продолжал бесцельно слоняться по кухне, тупо пялясь на стоявшие на полке жестянки.

– Тебе что, заняться нечем, старый дурак? – обласкала его женушка.

– Ты слышишь, как она со мной разговаривает? – В тоне Фларри слышалась любовь. – А сама сидит тут, зада не поднимет, словно Королева Шеба.

Я был смущен этой сценой. Зазвонил телефон, и Фларри потащился к нему. Гарриет тут же вскочила со стула и обвила руками мою шею. Мне никак не удавалось ее оттолкнуть.

– Не здесь, бога ради! – бормотал я в отчаянии.

Она надула губки.

– Черта лысого! Чума на оба ваши дома! Ты когда-нибудь скажешь что-нибудь другое, кроме «не здесь!»?

Эта нахалка отпустила мою шею и тут же ущипнула за зад с силой, заставившей меня вскрикнуть от боли. Я схватил Гарри за запястье и завел ее руку за спину, заставив опуститься на колени. Буколические жеребячьи игры. Если бы только мои высоколобые лондонские друзья видели меня сейчас!

По коридору разнесся топот шагов возвращающегося Фларри. Когда он вошел, мы с Гарри примерно сидели на своих местах.

– Это был наш святой отец. Спрашивал, не поужинаете ли вы с ним завтра, Доминик. Я заверил, что обязательно поужинаете. Вы ведь больше никуда не собираетесь, а?

Экономка священника проводила меня в кабинет.

– Чувствуйте себя как дома, мистер Эйр. Отец Бреснихан присоединится к вам через минуту.

Скамейка, на которую становятся коленями во время молитвы, распятие. Две стены были заняты стеллажами с книгами, третья – картотечным шкафом. Обстановку комнаты завершали потрепанный диван и два кресла, обращенные к камину, и стоящий посередине стол, на котором были аккуратно разложены стопки бумаг. Помещение больше походило на контору, чем на кабинет. Несмотря на горящий камин, я чувствовал холод. У меня была лишь минута, чтобы ознакомиться с книгами – пасторская теология, философия, несколько томов по истории Ирландии, романы XIX века, – когда святой отец внес поднос с графином шерри и двумя бокалами. Налив мне вина, он подложил торфа в камин, закурил сигарету (он прикуривал их одну от другой весь вечер) и осведомился о моей жизни на новом месте.

– Надеюсь, Кэтлин припасла для нас что-нибудь вкусное. Я было подумал, не повести ли вас в «Колони», – мягко заметил священник. – Говорят, в Дублине судят об уровне отеля по числу священников, обедающих в нем.

Его суровое лицо аскета озарилось улыбкой.

– Я редко обедаю в «Колони».

– У вас замечательное шерри, – вежливо произнес я.

– Мне его поставляет Кевин Лисон, – пояснил священник. – Сто лет назад один профессор из Мейнута предложил мне его попробовать.

– Похоже, Кевин – универсальный продавец, – улыбнулся я. – Он и мне помог с коттеджем.

– Рад это слышать! Вы полагаете, что сможете успешно работать в одиночестве? – вежливо поинтересовался хозяин дома.

– Конечно, – с энтузиазмом заверил я собеседника.

– Завидую! У вас есть возможность сконцентрироваться на чем-то одном. – Он махнул рукой в сторону картотечного шкафа. – Приходской священник должен быть педагогом, предпринимателем, организатором благотворительных мероприятий и бог знает кем еще, помимо духовника. Сейчас я собираю деньги на новую школу. Жители здесь очень бедные.

– Но ведь правительство наверняка… – начал я с жаром.

– Министр образования – примерный католик, – прервал мою речь священник. – Но ирландцы не считают обучение исключительно светским делом. Вы полагаете, что это реакционная точка зрения, не так ли?

– Безусловно! В некотором смысле.

Избежать взгляда умных глаз отца Бреснихана, как и заподозрить его в неискренности, было невозможно. Он все еще обосновывал необходимость участия церкви в образовательном процессе, когда нас позвали ужинать. Седло барашка удалось на славу, картофель приготовлен замечательно, зато зелень была отталкивающего цвета, среднего между коричневым и лиловым.

– Не прикасайтесь к овощам, мистер Эйр! Кэтлин никогда не может их как следует приготовить, – посоветовал мне хозяин, когда женщина вышла из комнаты. – Я ем их в качестве епитимьи.

Кларет определенно епитимьей не был. Молодой кот черепахового окраса прыгнул священнику на колени и свернулся там, сладострастно мурлыча. Разговор коснулся цензуры. Отец Бреснихан подтвердил, что большое число произведений европейских и американских писателей запрещены в Ирландии. Он не признавал положительного влияния на ирландскую культуру «плосколицых свиноводов», оправдывая существование цензуры необходимостью сохранить неприкосновенным подлинный дух Ирландии – нации, чьи традиции неотделимы от религии.

– Ведь вы не позволите ребенку играть со спичками, – вдохновенно излагал свои мысли священник. – Ирландские крестьяне – примитивные и впечатлительные люди. Они намного сильнее подвержены тлетворному влиянию литературы, чем скептически настроенная молодежь других стран.

– Вы полагаете, книга может испортить человека? – поинтересовался я.

– Она может вымостить дорогу к моральной распущенности, мистер Эйр. И чем лучше она написана, тем она опаснее! – с чувством воскликнул отец Бреснихан.

При всем моем несогласии с его доводами я ощутил притягательность безмятежно-властной манеры разговора святого отца: его уверенность в собственной непогрешимости заставляла слушателя поверить в то, что правда на стороне священника.

После того как мы снова переместились в кабинет, я поднял тему синерубашечников генерала О'Даффи и эксцентричной приверженности к ним Йитса.

– Уилли Йитс всегда преклонялся перед силой, из него плохой демократ. Но он скоро раскусит этих позеров, – высказал я свое мнение.

– Несомненно, это фашистское движение, – согласился святой отец. – Уверен, здесь оно не будет пользоваться успехом. Ирландцы – самая неуправляемая нация в мире.

Отец Бреснихан принялся рассуждать о зарождении движения синерубашечников в Обществе друзей армии, а также о непримиримой враждебности его к Ирландской республиканской армии.

– Наверняка вам в Англии все это кажется пустяками, не стоящими внимания, – проницательно заметил хозяин дома.

– Мы так мало знаем о нынешней ирландской политике, святой отец! – произнес я. – Вы полагаете, Гитлер пытается воспользоваться движением генерала О'Даффи?

– Этот безбожник?! – воскликнул мой собеседник. – Он может, да, может. Но Де Валера намерен соблюдать нейтралитет.

– В то время как синерубашечники и крайние республиканцы предпочли бы устроить беспорядки, – заключил я.

– Я тоже так считаю. Но я не особенно разбираюсь в политике, – ответил отец Бреснихан, улыбаясь.

– Тогда вы – единственный ирландец, не разбирающийся в этом, – улыбнулся я в ответ.

– О нет, неправда! Просто многие здесь до сих пор не оправились от горя, но большинству наших людей опротивело насилие, и они хотят только мира и спокойствия, – печально произнес священник.

– Евангелие от изоляционизма? – Боюсь, мои слова прозвучали слишком резко.

– Евангелие творцов христианского общества на руинах последних двадцати лет.

– Но разве это не христианский долг – бороться против нацистского мировоззрения? – заявил я.

– Думаю, британская армия пополнится немалым числом ирландских добровольцев, когда придет время.

– Но Дэв не собирается возвращать Англии порты по Договору, – возразил я.

– Не собирается, – подтвердил святой отец. – Это все равно что напрашиваться на вторжение немцев.

Отец Бреснихан налил мне еще чашку восхитительного кофе Кэтлин и открыл новую пачку сигарет.

– А в вашем приходе есть сторонники синерубашечников? – поинтересовался я.

– Слава богу, нет, – ответил церковник. – Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Епископ жестко настроен против этого движения. Однако при всем желании вряд ли можно выяснить, не примкнул ли к ним какой-нибудь честолюбивый юноша в надежде возвыситься.