Зов сердца - Блейк Дженнифер - Страница 53

Она принимала наносимые им удары, которые заставляли ее подниматься навстречу все выше и выше. Оба они делили усилия с воспламененными чувствами и опьяняющей страстью. В ней вспыхнул буйный восторг, дивный, наполненный наслаждением, которое разрасталось, неся с собой пылкое блаженство.

Это было мгновение абсолютной свободы, полной раскрепощенности. Для них исчез весь мир, остались лишь всепоглощающие требования страсти. В невыразимом сиянии они мчались — два существа, одновременно связанные друг с другом, но лишенные оков, преображенные в единое целое, но не утратившие своей индивидуальности. Их восторг, такой же свободный, не имел цены, но требовал расплаты.

Потом Сирен лежала, глядя в темноту. Она человек и потому слаба, а мужчины и женщины устроены так, что они с Рене могли находить наслаждение друг в друге. Однако больше не казалось странным, что Рене использовал ее, а потом предал, потому что и она предала сама себя.

Рассветало, и за ставнями начали пробиваться полоски серого света. С рассветом раздался стук в наружную дверь. Рене проснулся с тихим проклятием. Отбросив простыни, он скатился с кровати и потянулся за брюками, торопливо влез в них, потом быстро прошел к гардеробу и сдернул с вешалки халат. Запахиваясь в бархатное одеяние, он бросил взгляд на постель, где лежала Сирен.

— Что это? — Ее удивило, как хрипло звучит ее голос, и она откашлялась, почему-то смутившись.

— Ничего, — ответил он с беглой улыбкой. — Спи.

Когда за ним закрылась дверь, Сирен приподнялась, опираясь на локоть, и прислушалась. Раздался звук отодвигаемого засова на двери, потом негромко загудел мужской голос. Через минуту входная дверь снова закрылась, но Рене не возвращался. Из-под двери показался свет — он взял трутницу и зажег свечи. Через несколько секунд Сирен почувствовала запах дыма и услышала потрескивание огня, в камине.

Она снова легла и закрыла глаза, но уснуть было невозможно. Ночью она время от времени дремала, но по-настоящему не отдохнула, и сейчас получалось не лучше. Если быть откровенной с самой собой, она уже несколько дней находилась на содержании у Рене, но ощутила значение этого только сейчас. Она пыталась представить, что будет с ней дальше. В конце концов она надоест ему, и он ее отпустит или вернется во Францию, а ее оставит здесь. И что тогда? Она предполагала, что Бретоны примут ее назад. Или появится другой мужчина. А как же тогда ее надежда иметь землю и дом — нечто надежное и прочное, ее собственное?

В соседней комнате было тихо. Чем занимался Рене? Он спал не больше нее, или, пожалуй, это она не давала ему покоя, когда металась в кровати, потому что он каждый раз поворачивался вместе с ней и наконец притянул к себе, требуя, чтобы она успокоилась, иначе ей придется испытать последствия. Угроза была не такой уж страшной, но, чтобы убедиться в этом, ей пришлось пролежать неподвижно достаточно долго, и на какое-то время ее сморил сон.

Воспоминание так растревожило, что заставило ее вскочить. Она скинула простыни, расчесывая волосы пальцами, поморщилась, когда отбросила за плечи спутанную копну, и с волос посыпалась пудра. Подойдя к гардеробу, она взяла с полки ночную рубашку, которую носила раньше, и быстро накинула на себя. Секунду она колебалась, испытывая странное нежелание видеться с Рене при свете дня. В спальне было прохладно, в камине лежала только кучка остывшего серого пепла. Не было смысла прятаться, и уж тем более никакого — подхватывать простуду. Ни то, ни другое не помогло бы. Она открыла дверь в гостиную.

Рене взглянул на нее из-за длинного узкого стола, поставленного под прямым углом к камину на противоположной стороне комнаты. На столе лежала пачка листов пергамента, перед ним изысканно украшенная чернильница, песочница в форме переплетенных листьев из вермеля (Вермель — изделие из позолоченного серебра или позолоченной бронзы) и набор гусиных перьев. Черный лакированный сундук с засовом, откуда свисал массивный замок, стоял возле его кресла с откинутой крышкой.

— Что такое? — спросила Сирен.

— Курьер с бумагами из Франции. Сегодня утром прибыл «Ле Парам».

Королевский корабль «Ле Парам» вместе с однотипным судном «Ла Пи» совершали регулярные рейсы между Францией и ее колониями в Новом Свете. Путь туда и обратно занимал около полугода, иногда больше.

Сирен понимающе кивнула и слегка улыбнулась. Его губы сложились в ответную улыбку.

— Всего одну минуту, — сказал он и вернулся к своим записям, заканчивая начатое предложение.

Сирен отошла и встала спиной к камину, заложив, чтобы согрелись, руки назад. Легкая морщинка пролегла у нее между бровей, когда она наблюдала, как Рене быстро царапает пером по пергаменту. Она не думала, чтобы он писал обычное послание или любезное письмо. Возможно, он обращался к своей семье во Франции, может быть, к отцу, но в той сосредоточенности, с которой он делал это, было нечто мешавшее прийти к подобному заключению. Она никогда прежде не видела, чтобы он занимался чем-то с таким усердием. Она как будто внезапно увидела ту его сторону, которая была скрыта. Именно это, а не то, что он делал, было самым загадочным.

Он дописал до конца страницу и расписался без всяких завитушек. Он быстро просмотрел ее, потом присыпал песком.

Когда он ставил песочницу на место, то задел рукавом халата загнувшийся край одного листа из стопки, лежавшей перед ним. Лист съехал. На следующих листах сверкнуло золото, и открылись висящие ленты с печатями. Рене положил покрытый песком лист сверху на остальные и собрал их вместе. Только тогда он смахнул песок на поднос и не спеша выровнял стопку, потом уложил все в сундук.

Он поднялся и обошел вокруг стола, направляясь к ней. Приподняв бровь, он неторопливо рассматривал ее, задерживая взгляд на ее облаченной в ночную сорочку фигуре, просвечивавшей сквозь белый шелк в отблесках огня.

— Я вспоминаю, когда видел тебя такой же, — сказал он голосом, полным желания. — Тогда мне ничего так не хотелось, как отнести тебя в постель и проверить, правда ли ты такая розовая и теплая под рубашкой, как выглядишь. Тогда я не мог это сделать. Разве не удивительно, как все меняется?

Как отвлекающий маневр уловка подействовала превосходно. Весь интерес к переписке Рене на некоторое время вылетел у Сирен из головы.

Арман Мулен пришел с визитом на следующий день. Молодой человек был обаятелен, красив и свеж. Он был одет по последней моде, в туго завитом парике, с длинной тростью с резным золотым набалдашником. Он принес Сирен свои стихи. Он вручил то, что настойчиво именовал своими жалкими попытками, со скромным поклоном и таким лукавством во взгляде, что она и не подумала отнестись к нему слишком серьезно. Правда, и так не было ни малейшей опасности, что она могла бы это сделать. Арман был интересным собеседником с большой долей здравого смысла и живым чувством юмора, но рядом с Рене он казался еще и очень неопытным.

И все-таки приятно иметь поклонника, получать удовольствие от легкого флирта без необходимости постоянно быть настороже. Проходил день за днем, посещения Армана становились более частыми, и было удобно, что было у кого узнать о событиях в городе: какой офицер содержит какую женщину; кто из видных членов городского общества спит с чьей-то женой; у кого действительно важные родственные связи во Франции, о чем толковало большинство, и кого выслали без гроша. О многих наиболее скандальных случаях Сирен знала, но не все, а о многом вообще не слышала. Лучше было быть готовой, на случай если ей придется вращаться среди этих людей, а не смотреть на них со стороны, как в последние три года, проведенные на лодке.

Весьма трагический пример политического изгнанника являла собой пожилая женщина, известная большинству как мадам Н. Она была сослана королевским указом более двадцати лет назад и приехала в колонию со своим братом. Теперь брат умер, и она осталась на попечении правительства. Никто, вероятно, и не помнил причины ее ссылки: одни говорили, что она не угодила королеве, другие — что ее муж просто хотел избавиться от нее. Как бы то ни было, она стала обузой, из-за которой губернатор писал королевскому министру, чтобы узнать, как он должен поступать с ней.