Южная страсть (Черная маска) - Блейк Дженнифер - Страница 49

— Джонни… он в безопасности? Он хорошо спрятан?

— О, да, — тут же ответил он, снова придвигаясь ближе. — Я держу свое слово.

— Вы хотите сказать, что я нет? Но это же не сделка, это шантаж.

— Только обмен любезностями.

— Если это так мало значит, к чему столько хлопот? Почему бы просто не позволить мне уйти?

— Потому что вы согласились, — сказал он, а когда продолжил, голос его стал совсем хриплым: — А еще потому, что мысли о вас, воспоминания о вашем теле в моих руках, о вкусе вашей сладости сводят меня с ума. Потому что я желаю вас, как ничего не желал никогда в жизни, и нет другого способа получить вас.

Он совсем не собирался говорить ничего такого, как и выторговывать ее уступчивость за жизнь Джонни, когда вечером отправлялся на обусловленную встречу. Но так случилось, а за одним потянулось другое, и вот в результате они стояли друг перед другом на пароме, покачивающемся от течения реки. Ему надо прекратить это здесь и сейчас и отвезти ее в Сплендору. Все его чувства, идущие от впитанных с детства законов рыцарского благородства, говорили об этом. Но были и другие чувства, более сильные. Она пообещала. Он сам это слышал и видел в ее глазах. Он не позволит ей отречься от обещания. Он не может этого допустить.

Он потянулся к ней, его руки, теплые и сильные, сомкнулись у нее на плечах, притянули ее. Летти, захваченная врасплох его неожиданными словами и звучавшим в них отчаянием, чуть не опоздала, но все же успела поднять руки и упереться ему в грудь.

— Нет!

— Летти, даже ради безопасности Джонни и моего здравого рассудка?

Он склонил голову, его губы были у ее губ, их прикосновение было легким, как прикосновение пера, но все же обжигало.

— Нет.

Ее голоса почти не было слышно. Силы оставили ее руки. Воля боролась с этой слабостью и уступила ей.

Его губы опустились на ее губы, борода ласково покалывала их чувствительные уголки. Где-то в глубине она ощутила непонятную, поднимавшуюся волну. Желание, как медленно действующий наркотик, охватило ее. Еще какое-то время чувства страха, гордости и угрызения совести, а также острое беспокойство, что же этот человек будет думать о ней, боролись внутри Летти. Потом с тихой болью она отогнала прочь эти сомнения и прильнула к нему.

Грудь Рэнсома сжало, его дыхание сдавила яростная и благодарная радость, и он принял ее капитуляцию. Медленно и осторожно он ответил ей.

Что же было такого в этом человеке, что иссушало ее силы и зажигало чувства? Летти не могла сказать. Она только знала, что его губы обжигали, очаровывали и давали такое невообразимое наслаждение, что у нее не оставалось ни сил, ни воли. Вздрагивая, плотно закрыв глаза, она ощущала, как эти губы коснулись ее век, щек, подбородка и нежного изгиба шеи. Она провела руками по его спине, по буграм мышц. Она знала, что бы она ни говорила, какими бы искренними ни были ее ярость и попытки убежать, она хотела и ждала этого. Боже, прости ее.

Ждать больше нечего. Он отступил на шаг, взял ее за руку и повернулся вместе с ней к перилам. Рэнсом опустился на помост, прислонился к стойке перил, потянул Летти на себя и уложил на приподнятое колено, как на подушку. Он снял шляпу и отложил ее в сторону. В его движениях была спокойная уверенность. Он не останавливался, но и не спешил, как бы стремясь насладиться каждым движением.

Летти чувствовала, как сильно бьется его сердце рядом с ее сердцем, ощущала на себе его изучающий взгляд, хотя вряд ли он мог ее видеть, как и она его. Но так было лучше, намного лучше. Когда он сильными пальцами приподнял ее подбородок, ее губы двинулись к его губам без колебаний. Опять заколола его борода. Это и волновало, и отталкивало, но она не могла попросить его снять бороду. И для нее, и для него лучше было оставить эту накрепко приклеенную бороду на месте. Потому что сейчас ей вряд ли хотелось знать, кто же он на самом деле.

Он расправил ее распущенные волосы на своей руке, погладил их шелковые пряди. Очень осторожно расстегнул ей блузку, потянул ее назад за края, в то же время спуская с плеч бретельки ее рубашки. Он положил руку на ее грудь, обвел ее, нежно прикасаясь пальцами к алебастру кожи, как будто само осязание этой упругости доставляло ему наслаждение. Он провел большим пальцем по соску, вызвав к жизни невероятные ощущения, от которых сосок принял форму ягоды. Он приложил губы к этой ягоде.

— Восхитительно, — прошептал он, — восхитительно.

Осторожно, как будто движение было случайным, она прикоснулась пальцами к его сильной шее, провела ими вниз, к расстегнутому воротнику рубашки. Летти погрузила пальцы в выемку у основания его шеи и посчитала ровные удары его пульса. Постепенно она спустила руку ниже, к пуговицам рубашки, медленно и как бы невзначай расстегивая их одну за другой. Он позволил это, обратив все свое внимание на выяснение секрета застежки на поясе ее юбки, расстегнул ее и стянул вниз с бедер плотную материю, а потом и нижние юбки.

Поглощенные каждый своим занятием и словно не обращая внимания на то, что делает другой, они раздели друг друга. Кончиками пальцев она провела бороздки в волосах на его груди и спустилась по их треугольнику к широкой и твердой плоскости его живота. Он поцеловал ложбинку меж ее грудей, уколов их прикосновением бороды, потом нагнулся и погрузил язык в ее пупок. Она прижала ладонь к его сухому мускулистому боку, медленно и тяжело дыша. Он провел языком по чувствительной коже внутренней стороны ее колен, сначала одного, потом другого, и не позволил ей сдвинуть их. Кончиком пальца она легко провела по гладкой поверхности его похожего на клинок члена. Он проложил обжигающую влажную тропинку вверх по ее бедрам и, не обращая внимания на ее сдавленные протесты, вкусил ее медовой сладости, проникая внутрь, пока она не затихла, подрагивая от удовольствия.

Сначала это было общим развлечением, полуигривыми ласками. Время тянулось, казалось, оно может растягиваться бесконечно. Удовольствие от всего этого связывало их крепчайшими узами, жаркими и влажными, беспредельными. Но постепенно шутливость улетучилась. Осталось лишь сплетение разгоряченных тел, напряженных мышц и нервов, бьющихся сердец, прерывистого и стесненного дыхания.

Прижимая Летти к себе, Рэнсом расправил ее юбки и положил ее на них. На мгновение она схватилась за его руки, как бы в панике, но скорее в судороге из-за сдерживаемого желания. В любом случае от этого стало легче. Он снова прижал ее к себе и перевернулся так, что теперь он лежал на спине, а она на его упругом теле.

— Мой черед, — сказал он, слегка сдвигаясь и прикасаясь к ее нежной коже в подкрепление своих слов.

Опьянение от свободы и удивительная в своей страстности благодарность охватили Летти, смешались с бившимся в ней болезненно сдерживаемым желанием. Затаив дыхание, она опустилась на него, слегка вскрикнула, когда он проник внутрь. Потом она опускалась все ниже и ниже, до тех пор, пока он не заполнил ее всю, стал ее частью, казалось, неотделимой. Она надвигалась на него, вцепившись в его мускулистые плечи, ее волосы взмывали над ними, как золотисто-каштановое облако. Он помогал ей, прилаживаясь к ее ритму, поддерживая этот бешеный темп. Наслаждение стремительно нарастало, переполняя их переплетенные тела и врываясь прямо в мозг. Летти как бы растворилась, ее тело пылало и превращалось во что-то другое.

И вдруг все взорвалось. Это было живительное извержение жидкого огня. Задыхаясь, она застонала и затихла. В тот же момент он приподнялся, переворачиваясь и снова погружаясь в нее. Уходящие волны бурной радости унесли с собой остатки напряжения. Она заплакала от болезненного и беспредельного облегчения так неожиданно, что слезы полились из ее глаз горячими дорожками на раскинувшиеся волосы.

Рэнсом обнимал ее и слегка покачивал в такт колебаниям старого парома, его горящие глаза смотрели в темноту.

ГЛАВА 12

Веющий над водой легкий ветерок высушил покрывавшие их капли пота, остудил разгоряченные тела. Вокруг пищали комары. Рэнсом подвинулся, дотянулся до белеющего пятна нижней юбки и потянул ее, чтобы накрыть Летти.