Узник страсти - Блейк Дженнифер - Страница 71

У нее не было времени обдумывать то, что он имел в виду, или сожалеть о том, что между ними постоянно возникали ссоры. Не было у нее времени и для того, чтобы серьезно задуматься о причинах нападения на нее. Слуги, которые наблюдали за парадом, высунувшись из чердачных окон, тут же нырнули внутрь и разбежались по дому с криками, что она наконец нашлась. На парадной лестнице ее встретила Селестина, ее покрасневшее лицо было в слезах. Она тут же подбежала к Ане и обняла ее, а следом за ней медленно спускались Эмиль и Муррей.

– Где ты была? – плакала Селестина. – Мы искали тебя везде, но было такое впечатление, будто ты исчезла с лица земли! Мы только что пришли сюда, чтобы посмотреть, не вернулась ли ты уже домой.

Аня как могла объяснила свое исчезновение, постоянно прерываемая восклицаниями ужаса, сочувствия и беспокойства. К тому времени как она закончила свой рассказ, Селестина принялась заламывать руки.

– Но ведь тебя могли убить, или даже еще хуже! Я просто не могу понять, как вышло, что мы так быстро потеряли друг друга. Ведь мы только на минуту отвернулись, чтобы посмотреть на забавную шляпку в витрине магазина, а потом увидели впереди другую женщину в костюме, похожем на твой, и подумали, что ты уже прошла мимо нас. Я говорила Муррею и Эмилю, что это была не ты, что ты не стала бы накидывать край плаща на голову, как какая-нибудь прачка, но они настаивали на своем.

– Тысяча извинений, мадемуазель Аня, – искренне сказал Эмиль, беря ее за руку, – я никогда не прощу себе, что оставил вас и подверг такой ужасной опасности. Но как бесстрашно вы провели их. Я в восторге! Никогда в жизни не слышал ничего подобного!

– Если вы оба собираетесь устроить такую суету, – деловым тоном сказал Муррей, – то могли бы по крайней мере дать ей пройти в салон, где она могла бы присесть.

– Действительно, – сказала мадам Роза, стоя на площадке лестницы. – Я уверена, что она измучена после пережитых волнений. И я думаю, что мы все могли бы немного подкрепиться.

Ей пришлось еще раз рассказать мачехе свою историю, слегка приукрасив ее. Селестина, убитая горем придворная дама, сидела на кушетке рядом с Аней, держа ее за руку, как будто бы собиралась больше никогда не отпускать ее от себя. Мадам Роза заняла солидное кресло, стоявшее рядом, а за спиной у нее стоял Гаспар с крайне обеспокоенным выражением на лице. Муррей снял свое черное «домино», которое он надел поверх обычного костюма. Он сидел по правую руку Селестины, а Эмиль сидел на стуле рядом с кушеткой, опираясь локтями на колени и подавшись вперед. Его перчатки с расшитыми отворотами и мушкетерская шляпа были отброшены в сторону, а каштановые кудри всклокочены.

– Как удачно случилось, что Дюральд смог прийти тебе на помощь, – сказал Гаспар.

– Да, он действительно показал себя героем, – согласился Муррей.

Эмиль ударил себя рукой по колену.

– Я должен был быть на его месте!

Аня опустила глаза и принялась рассматривать стакан с шерри, который ей сунули в руку. В ее ушах звучали слова Равеля о том, что ей следовало бы подумать, кому было бы выгодно ее исчезновение. Было просто невероятно, чтобы кто-либо из находившихся сейчас в комнате мог желать ее гибели. Она так хорошо знала их. Они были самой ее жизнью. За исключением Эмиля, она просто не представляла своего существования без кого-либо из них.

Конечно же могли существовать причины завидовать ей. Она была главной наследницей отца. Законы наследования в Луизиане были основаны на французском Наполеоновском кодексе, который, в свою очередь, был основан на римском праве. Эти законы устанавливали жесткие правила раздела собственности, защищая женщин и детей и делая невозможным для мужчин оставить свою семью без наследства. Собственность, приобретенная в браке, считалась принадлежащей как мужу, так и жене. После смерти любого из супругов половина собственности отходила детям. Таким образом, после смерти матери Аня унаследовала половину «Бо Рефьюж». После смерти отца его вторая жена, мадам Роза, унаследовала половину всех денег, заработанных ее отцом за годы их брака, но оставшаяся половина плантации была разделена поровну между Аней и Селестиной. Таким образом, Аня стала владелицей трех четвертей «Бо Рефьюж» и трех четвертей состояния своего отца. Даже дом в городе был куплен Аней после смерти отца для того, чтобы доставить удовольствие мадам Розе и Селестине. Однако Аня даже про себя называла его домом своей мачехи, так как мадам Роза проводила в нем гораздо больше времени, чем она сама, и она же руководила его оформлением и меблировкой. Но, по правде говоря, можно было сказать, что мачеха и Селестина жили у Ани из милости.

Никто и никогда не выказывал ни малейшего чувства обиды по этому поводу. Она всегда щедро тратила деньги, которые приносила плантация, и в течение многих лет пользовалась здравыми и разумными советами мадам Розы по поводу их вложения. Ни мачеха, ни сестра не имели ни малейшего желания занять ее место. Фактически им было гораздо удобнее предоставить ей возможность выполнять работу, которая давала им средства к существованию.

Что же касается остальных, то Эмиль был просто младшим братом Жана. Он мог затаить зло на Равеля, но это не имело ни малейшего отношения к ней. В действительности она едва знала его: Эмиля очень долго не было в Новом Орлеане, и он редко встречался с ней, но ей нравилось то, что она видела в нем.

Муррей был возлюбленным, женихом Селестины, милым обыкновенным человеком из милой, обыкновенной семьи со Среднего Запада. Он обладал обаянием и скромным честолюбием, работая клерком в адвокатской конторе, намеревался вскоре получить право на адвокатскую практику и упоминал о том, что, возможно, займется политикой. Если он и не обладал присущей большинству креольских джентльменов обходительностью и речистостью, то он нравился Селестине, и уже одно это было достаточной рекомендацией.

Затем был Гаспар, утонченный, элегантный Гаспар, которому не нравился Муррей и который содержал любовницу-квартеронку на Рэмпарт-стрит, продолжая при этом неутомимо играть роль верного и обязательного сопровождающего мадам Розы. Аня просто не могла себе представить, по какой причине он мог бы хотеть ее смерти в огне пожара в хлопковом сарае, но, возможно, он понял, что она знает о его квартеронке, и, может быть, был готов пойти на все, чтобы сохранить это в тайне. Но если это так, то, конечно же, он не стал бы использовать свое любовное гнездо как место для собраний.

Несмотря на все заявления мужчин о том, что женщины неспособны хранить что-либо в тайне, мужчины и сами вряд ли смогли бы сохранить подобный секрет.

Аня рассматривала Гаспара, обдумывая все, что знает о нем, и заметила вдруг, что он смотрит на нее задумчивым и весьма ироничным взглядом. Она отвела взгляд и, подталкиваемая каким-то странным смущением, встала.

– Очень мило с вашей стороны, что вы все так беспокоитесь, но за мной вовсе не нужно ухаживать, как за больной. Я чувствую себя совершенно нормально, уверяю вас. Не пора ли нам уже готовиться к балу?

Селестина не отпустила ее руку.

– Ты уверена, что хочешь туда пойти?

– Я и не думаю о том, чтобы пропустить это зрелище, и я не хочу лишать его кого-либо из вас. Я и так чувствую себя достаточно ужасно, будучи причиной того, что большинство из вас не смогли как следует посмотреть парад Комуса. Это было… просто прекрасно.

– Нам нужно поторопиться, если мы хотим успеть вовремя, чтобы посмотреть живые картины, – сказала мадам Роза.

– Именно это я и хотела сказать, – заявила Аня, в оживлении которой ощущалась легкая напряженность. – Кто-нибудь уже приказал заложить экипаж?

Ее бальное платье из светло-голубого атласа было украшено черным кружевным воротником, черным атласным поясом, подчеркивающим талию, и черными кружевными розетками по всему подолу огромной пышной юбки. У нее не было времени для сложной прически, и она приказала горничной сделать спереди крупные локоны, а оставшиеся волосы уложить на затылке в виде восьмерки и украсить их веточкой из бархатных светло-голубых листьев, перевязанных черными лентами. Из драгоценностей она выбрала гарнитур с аквамаринами и бриллиантами, в который входили серьги, ожерелье и два браслета. Аня стояла, протянув горничной правую руку, чтобы та застегнула браслет, как вдруг до нее дошло, что имел в виду Равель при расставании с ней несколькими часами раньше.