Узник страсти - Блейк Дженнифер - Страница 57

– Я не ожидаю этого, – сказал он, и в его тихом голосе послышалась сталь. – От тебя я вообще ничего не ожидаю. Но в одном ты можешь быть уверена – это еще не конец.

Дверь за ним закрылась. Аня стояла неподвижно, глядя в пустоту.

Мадам Роза, задумчиво глядя на падчерицу, наконец сказала:

– Ах, chere, было ли это разумно?

С видимым усилием Аня встряхнулась и слабо улыбнулась мачехе.

– Возможно, нет, но это было необходимо.

– Не было ли это также несколько… поспешно?

– Кто знает? – Аня покачала головой, как бы отгоняя от себя мысли о неприятных последствиях, затем вспомнила слова Дюральда, которые поразили ее, и продолжила:

– Что он имел в виду под недавними обязательствами?

Мадам Роза успокаивающе посмотрела на нее.

– Он так сказал?

– Казалось, он ожидал, что это напоминание гарантирует ему ваше одобрение или даже поддержку. Это так?

– Chere! Что ты говоришь? – Голос мадам Розы задрожал от обиды. – Ты должна знать, что я хочу тебе только добра.

Аня вздохнула и потерла глаза.

– Да, я знаю. Простите меня.

Больше они ничего не говорили. Аня медленно вышла из комнаты. Пройдя в спальню, она привела в порядок прическу. Затем ее внимание привлекло мелькание мотылька за стеклом дверей, выходящих на галерею. Аня распахнула двери и вышла на галерею, с которой был виден внутренний двор.

Последний свет сумерек угас, и настала темнота. Окно кухни на нижнем этаже ярко светилось, и оттуда доносились звуки, свидетельствующие о бурной деятельности, а также запахи креветок и устриц, кипящих в пряном соусе, и карамели. Они не вызвали у Ани аппетита. Она подумала, что не сможет выйти к обеду. Она перекусит что-нибудь у себя в комнате после того, как смоет с себя усталость, а потом ляжет в постель и проспит целые сутки.

– Аня, это ты?

Ближайшая к ней пара дверей распахнулась, и из них выглянула Селестина. Она, должно быть, одевалась к обеду, так как на ней был легкий розовый капот, а волосы были распущены. Она выглядела очень молодой, привлекательной и, однако, обеспокоенной.

– Да, chere.

Селестина открыла рот, чтобы что-то сказать, но, увидев выражение лица Ани в свете лампы вместо этого спросила:

– О, что случилось?

– Ничего особенного, – сказала она, криво улыбнувшись. – Тебе что-нибудь нужно?

– Только поговорить с тобой несколько минут.

Аня, заметив, как сестра бросила через плечо быстрый взгляд на свою горничную, поняла, что предмет беседы весьма деликатный. В течение ряда лет Селестина доверяла ей свои девичьи секреты, и сейчас Аня не могла отказаться и не выслушать ее.

– Конечно. Заходи ко мне в спальню после того, как оденешься.

– Ничего, – ответила Селестина, изучая взглядом Анино лицо. – Это не так важно.

– Ты уверена?

– Мы сможем поговорить и утром.

– Завтра Марди Гра, – напомнила ей Аня. Селестина радостно улыбнулась ей.

– Да. Мы все еще собираемся выйти на улицу?

В данный момент Аня меньше всего хотела присоединяться к толпе жизнерадостных весельчаков, но она не могла испортить удовольствие Селестине.

– Да, конечно.

– Прекрасно. Я просто подумала, что ты могла изменить свое мнение после того, как…

– Нет, ничего не изменилось, – сказала Аня, когда Селестина смущенно замолчала.

– Тогда встретимся утром, – радостно сказала сестра.

Аня согласилась и, когда Селестина утла к себе в спальню, повернулась, чтобы сделать то же самое. Она солгала. Все изменилось. Все.

Тремя часами позже Аня лежала в постели, уставившись в темноту. Она слишком устала, чтобы уснуть. Ванная освежила ее, но, хотя она и пролежала довольно долго в горячей воде, ароматизированной розовым маслом, это не помогло ей расслабиться. Она была так напряжена, что мышцы ног подрагивали, и она вынуждена была время от времени заставлять себя разжимать стиснутые челюсти. В памяти снова и снова вставали лица бандитов, которые хватали ее руками в «Бо Рефьюж». Ее заставили почувствовать себя ранимой, неспособной защитить себя, и ей это не нравилось. Она всегда считала себя сильной и самостоятельной, и получение столь явного доказательства того, что это не так, выбило из колеи и вызывало у нее желание сломать или разбить что-нибудь. Равель также был причиной этой ярости. Он показал ей, что она также уязвима в том, что касается потребности плоти, и она не простит ему этого.

Ее жизнь была так проста до того, как все это началось. Ее представление о себе не потрясли ни опасность, ни насилие, ни рискованные чувства. В ее жизни не возникало сложных вопросов о том, что правильно, а что нет, о вине и невиновности, ей не приходилось принимать решения, которые могли стать причиной чьей-то смерти или спасения жизни. У нее не было мужчины, который мог бы навязать ей свою волю или разбудить желания, которым лучше бы не просыпаться.

Бесконечным рефреном в ее сознании звучали слова, сказанные Равелем в салоне, и те ответы, которые она ему дала. Высокомерие и самонадеянность этого человека были просто невероятны. Он хитростью заставил ее потерять свою невинность, стал причиной разрушения ее собственности, попытался взять ее в плен, оскорбил ее на улице на виду у всех, и после всего этого он думал, что она с благодарностью примет его снисходительное предложение брака. То, что она нанесла ему телесное повреждение, держала его в заключении и сделала беспомощным по отношению к его врагам, не имело большого значения; главным было то, что она воздержалась от нанесения ему прямого оскорбления.

В доме повисла тишина. Двор тоже затих после того, как слуги, закончив дела, отправились спать. Где-то пролаяла собака. Время от времени через толстые стены до нее доносился звук проезжающего по улице экипажа. Она слышала, как Селестина и мадам Роза вскоре после обеда отправились спать. Если мадам Роза рассказала Селестине о событиях, происшедших вечером, то у каждой из них наверняка было о чем поразмышлять. Ане вдруг стало интересно, что подумала Селестина о предложении, Вполне вероятно, что сестра на ее месте почувствовала бы себя обязанной принять его – хотя Селестина, которая очень строго придерживалась правил приличий, вряд ли оказалась бы в ситуации, которая потребовала бы подобного предложения.

Брак. Если бы она согласилась стать женой Равеля, то вскоре в, ее жизни бы появились флердоранж и подвенечное платье из атласа, обручальный браслет, корзина со свадебными подарками и благословение священника. Они, возможно, совершили бы свадебное путешествие к каким-нибудь странным дальним родственникам, а затем вернулись бы в дом на Эспланаде. А что потом? Ночи страсти и дни презрения? Жизнь с незнакомцем, который возненавидит свое общественное заключение так же яростно, как ненавидел свою тюрьму в «Бо Рефьюж»?

Но за этим всем стояли причины, мысль о которых беспокоила ее гораздо сильнее. Если она сейчас так уверена в том, что Равель не будет преследовать Муррея, то как же расценивать то, что произошло семь лет назад, когда они с Жаном сражались на шпагах на освещенной лунным светом поляне? Если смерть Жана была не более чем трагической случайностью, если слова, которые она кричала Равелю, были ложью, тогда, возможно, именно ее и следует обвинять в том, каким сейчас он стал. Может быть, именно она и была виновата в том, что случилось с ней.

Она повернулась и прикрыла глаза рукой. Она больше не хотела думать. Она отдала бы все, чтобы не думать об этом. Если она захочет, то сможет найти забвение в любимом напитке мадам Розы из апельсиновых цветов. Еще несколько минут, и она позвонила бы в звонок и попросила горничную принести ей снотворное. Она должна была как-то выспаться.

Кто-то тихо поскреб по стеклу дверей, выходящих на галерею. Аня вздрогнула от неожиданности так сильно, что кровать качнулась. Затем она резко выпрямилась и села. Двери были плотно прикрыты, так как мадам Роза считала ночной воздух опасным для здоровья, но они не были заперты. За дверями кто-то стоял, и в свете луны, заливающем двор, на тонких муслиновых занавесках отражался мужской силуэт. Аня увидела, как мужчина потянулся к ручке двери и нажал на нее.