Стрела в сердце - Блейк Дженнифер - Страница 31

Рован с усилием встал. Все болело, будто его избили. Без сомнения, так оно и было, да еще этот твердый пол. Стиснув зубы, он начал работать ногами, пытаясь освободиться от ковра и не обращая никакого внимания на свою полнейшую наготу.

— Можете прикрыться. — Кэтрин поспешно показала на лежащее рядом с ним покрывало. Рован и бровью не повел.

— Конечно, если бы смог дотянуться до него. — Его явно забавляло ее смущение, и он продолжал выпутываться из ковра.

— Наверное, все-таки придется просить вас о помощи. Не могу освободить ноги, да все еще болит плечо.

Она стояла, скрестив руки и обняв себя за плечи. Как в омут, бросилась к нему, но вдруг остановилась: перед ней лежал обнаженный Рован. Он невинно улыбнулся ей и натянул на себя покрывало. Она нахмурилась, пытаясь потуже затянуть вокруг себя простыню. Смущенная, покрасневшая, она выглядела чудесно.

— Сейчас вам смешно, но будет не до смеха, когда Жиль попытается вас убить.

— Это вполне возможно? — Он встал под покрывалом, пытаясь развязать веревку на ногах.

— Он практически намекал на это, так как ему взбрело в голову, что вы будете всем рассказывать об этом…

— Он вообразил, что я стану распространяться насчет моих привилегий быть в деликатных отношениях с его женой? Его мнение о моих манерах поразительно, не говоря уже о том, что он не имеет представления о моих пристрастиях в светских беседах.

— Не хочет оказаться в дурацком положении и боится разговоров, как мы с вами его обманываем.

— А быть рогоносцем по своему велению? Извините, но чем же одно лучше другого? — Он сказал это довольно резко, но намеренно не смягчил тона.

Она замерзла, так как в комнате стало совсем холодно.

— Да, в этом случае все бессмысленно. Но я представляю себе ход его мыслей: если бы мы согласились с его приказом, вам бы была сохранена жизнь. А уж когда… бы появился ребенок, он бы успокоился, поскольку вы бы ради него… ребенка, молчали.

Рован отбросил связывавшую ноги веревку, завернулся в покрывало и стал похож на индийского раджу.

Он сделал величественное выражение лица и гордо произнес:

— Вы предлагаете пожертвовать своей жизнью в обмен на сохранение моей?

— Ну что же здесь смешного? А вы предлагаете свою честь ради моего спокойствия и только?

— Это не одно и то же, — отчетливо произнес он.

— Почему же? Разве вас не заставили лечь в мою постель?

То, что он вспомнил, одновременно отозвалось вновь возникшим желанием и ударом по его самолюбию.

— Не совсем так. Но я бы не отказался от соблазна. Только по вашей просьбе я согласился воздержаться от того, чего от нас ждали. Я не мог не подчиниться желаниям леди.

Он с каким-то болезненным удовольствием наблюдал за ее смущением.

— Если для вас это не бесчестно и, можно сказать, желательно, тогда только мои сомнения удерживают вас от…

— От того, чтобы вот сейчас, прямо здесь, любить вас? Да и моя гордость тоже.

— Гордость?

— Я отказываюсь, видите ли, взять на себя ответственность за такую жертву.

Она вздернула подбородок.

— За все будет нести ответственность Жиль, вы ведь только пешка в его игре.

— Я протестую, — сухо ответил он.

— Но сначала, кажется, вас это не волновало. — Она нахмурилась.

— Да, я поступил по своему выбору. Мне никто не угрожал и ни к чему не принуждал.

Кэтрин сжала губы. А он с таким интересом и нежностью смотрел на это ее возмущенное движение. Казалось, он все еще чувствовал сладость ее губ, помнил нежность ее рта и тот робкий пыл, с каким она прошлой ночью приняла его поцелуй. А ее великолепная грудь, затвердевший сосок под его рукой! Она позволила ему то, о чем он и мечтать не смел. Ее поведение легко объяснить, но все равно не следовало ей быть такой податливой, а то…

Причины. Господи, он начинает ненавидеть это слово! А не схватить ли ее в охапку и унести отсюда? Забыть смерть брата, забыть ее мужа, забыть то странное обстоятельство, которое привело их в одну комнату и то соглашение, что держит их на расстоянии друг от друга.

Он мог бы отвезти ее на плантацию к матери под Новый Орлеан или в Англию. Но поедет ли она? Если он позовет, бросит ли она все здесь и уедет ли с ним?

Он, только он был сумасшедшим. La belle dame sans mersi — еще немного, и он забудет слова брата.

— Итак, у нас с вами договор: не уступать Жилю. И что?

Он как-то, словно очнувшись, посмотрел на нее и улыбнулся.

— Я голосую за то, чтобы отыскать что-то из одежды. В вашем костюме просматривается несомненная элегантность, а мой, надо сказать, ужасен.

Шкаф был пуст, многочисленные ящики и сундуки — тоже. В башне не было ничего, что могло пригодиться в качестве одежды, за исключением нескольких кусков турецкого материала для полотенец. Отказавшись от поисков, они сосредоточились на более существенном. В сундуке рядом с камином хранились запасы дров на тот случай, если пара снизу будет недостаточно. Кувшины в спальне и туалетной были полны, но если воды не хватит, есть ведь фонтан. В кабинете на столе стояла ваза с фруктами и орехами, тарелка с хлебом и сыром, жареные пирожки с яблоками, накрытые влажной салфеткой для сохранности. В общем, они не замерзнут и не умрут от холода и жажды.

И все же они были в тюрьме. Входная дверь была заперта, даже массивный засов был задвинут за железную ручку. В длинные, узкие окна не мог пролезть даже ребенок.

Рован со свечой в руке исследовал оранжерею и особенно ее стеклянный купол. Стекло было вставлено в маленькие квадратные рамы, которые не открывались. Даже если и можно было их открыть, купол находился на высоте сорока футов от основания и двадцати пяти над галереей, а каменные стены были слишком гладкими.

Их исследования прервал звонок. Когда Кэтрин услышала его мелодию, она уже знала, откуда она и что означает. В буфетной, рядом с кабинетом был прикреплен движущийся стол. Система из веревок и блоков поднимала на нем еду и питье Жилю, понапрасну его не беспокоя. Он был спрятан за панелью и закрыт небольшой, только для нагруженного подноса, крышкой. А звонок возвещал о том, что что-то необходимо поднять. Прибыл их обед. Кэтрин взяла поднос, накрытый серебряной крышкой. Наклонившись, подала голос. Молчание, затем ответил женский голос, эхом прозвучавший внизу. Это была Дельфия.

— Слава господи! — сказала Кэтрин. — Что случилось? Где остальные?

— Все уехали, мадам Кэтрин.

— Тогда ты нас можешь выпустить. Пойди найди кого-нибудь, чтобы сломали дверь.

Кэтрин с нетерпением ждала ответа.

— Я не могу. Мистер Жиль приказал не выпускать вас, пока он не возвратится. Я принесу вам все, что хотите — поесть, развлечься, но это все.

— Я настаиваю, Дельфия, ты должна помочь нам.

— Я не могу, мадам Кэтрин, правда, не могу. Мистер Жиль приказывал мне даже не разговаривать с вами.

«Какой коварный», — подумала Кэтрин.

Он знал, что она попытается заставить служанку выполнить ее приказы. Рован дотронулся до ее плеча, и она вопросительно на него посмотрела. В руке он держал свечу, наклонился в проем и спросил:

— Дельфия, где Омар?

— Он здесь, в тюрьме, мистер Рован, шесть человек отволокли его туда.

— Они ему ничего не повредили?

— Несколько синяков и все! У него прекрасный аппетит, он сегодня ел шесть раз и выпил два галлона кофе. Он взаперти, поэтому не может вам помочь.

Рован поднял голову и выпрямился так резко, что свеча чуть не погасла. Сейчас в своем покрывале он был похож на римского императора. Кэтрин опять попыталась договориться с Дельфией.

— Ну почему, Дельфия? Почему вдруг ты выполняешь приказы мужа, а не мои?

Дельфия даже повысила голос:

— Вы же знаете, он шкуру с меня спустит, если я ослушаюсь его.

— Да нет же.

Рабов в Аркадии не наказывали, единственное, чего они боялись, это быть посланными на поля. Все же раньше было несколько случаев, когда Жиль приказывал наказать нескольких рабочих, и сам проследил за исполнением. Она, естественно, не могла обвинять Дельфию за то, что та боится.