Повести и рассказы - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 33

Я спросил Павлова:

- А я?

Он пожал плечами.

- Стоит ли? Заселим дом вторым экипажем - и пойдёте. Не стоит портить впечатление. Насмотритесь.

Последним опускался в дом сам Павлов. Я сидел на корме и смотрел, как он плывёт, поблёскивая ластами. Когда он приблизился к дому, навстречу ему выплыла ещё одна человеческая фигура. Их было еле видно. Они были как два пятна - дрожащие и неверные.

Мне показалось, что они пожали друг другу руки.

Я посмотрел на берег. Из палатки, где стоял у дежурного телефон, вышел маленький корреспондент. Он, как видно, передал своё сообщение, прикрыл голову газетой и побрёл к себе в палатку отдыхать.

ЭТИ ТРОЕ-ТО МОЛОДЦЫ!

НЕ ПОВРЕДИТ

Когда мы вернулись на берег, я встретил Игнатьева. Он поманил меня.

- Соберите себе пакет, - сказал он. - Книжки, бумагу для писем. А то после дома вам ещё сидеть в камере - вот где будет скучища.

Я так и сделал. Завернул в газету карандаши, бумагу. Положил книжку.

Я Долго думал, что лучше всего читать от скуки? И решил - про шпионов.

Конечно, шпионские книжки - это не литература, но ничего.

ОДНА ШПИОНСКАЯ КНИЖКА НА ТРОИХ НЕ ПОВРЕДИТ.

ПРОБКА

Марлен и Джус прожили в доме три дня. Затем их сменили Игнатьев и Немцев.

- Пусть и эти поживут два денька, - сказал Павлов, - а уж потом мы вас...

Когда два дня прошли, я напомнил ему.

- Да, да!

Он стоял передо мной и смотрел на меня сверху вниз.

БЫВАЮТ ЖЕ ТАКИЕ ГРОМАДНЫЕ ЛЮДИ!

- Зубную щётку возьмите, - сказал он, - бельё, мыло.

Я уложил всё, и Павлов повёл меня к врачу.

- Нуте-с, - сказал врач.

Он послушал моё сердце, измерил давление крови, а потом вложил в рот мундштук. На столе стоял прибор для измерения объёма лёгких.

- Дуйте!

Я напыжился и дунул изо всех сил. Прибор забулькал. Его крышка медленно поползла вверх. Она доползла до числа 1500 и остановилась.

- Ого! - сказал Павлов.

Он сидел тут же рядом и смотрел, как я тужусь.

- Н-да! - удивился врач.

Я почувствовал что-то неладное.

- Что такое? - спросил я. - Плохо дул?

- Дули хорошо, - сказал врач. - Но такой объём лёгких бывает только у детей. Полторы тысячи кубиков - это ребёнок лет десяти.

- Как же я вас пущу под воду? - сказал Павлов. - У водолаза лёгкие должны быть за четыре тысячи.

- Я знал одного водолаза, - сказал врач, - у того в лёгких помещалось семь литров воздуха!

- Вот как надо! - сказал Павлов и взял у меня из рук мундштук. Он пополоскал его в баночке с розовой водой и, набрав полную грудь воздуха, стал дуть.

Крышка поднялась чуть повыше моей отметки.

- Две тысячи! - удивился врач.

- Ага! - сказал я. - Две тысячи - это ребёнок лет двенадцати.

Врач задумался. Потом он вытащил резиновую пробку - ею был заткнут прибор, чтобы не выходил воздух, - повертел её в руках, поднёс к глазам и сказал:

- Всё ясно! Пробка подсохла.

Он достал откуда-то новую пробку.

Павлов насупился, сделал несколько вдохов и дунул изо всех сил. Крышка чуть не подскочила до потолка.

- Шесть пятьсот! - весело сказал врач. - Не лёгкие, а кузнечные мехи. Теперь, пожалуйста, вы.

Я выдул ровно четыре тысячи кубиков.

- Вот это другое дело! - сказал Павлов. - Как, доктор, противопоказаний нет?

- Нет.

И он написал в моей водолазной карточке: "РАЗРЕШАЮ".

Когда я вернулся в палатку, Марлен сказал, что, кроме меня, в доме будет жить немцевский кот.

Это тоже будет эксперимент.

- Ты знаешь, - сказал я, - что-то ноги болят. Уже несколько дней. Я врачу, конечно, не жаловался.

- И правильно сделал. Это после Эски. В подводном доме отдохнёшь!

ЕЩЕ О ДЫХАНИИ

Когда Павлов выдувал свои шесть тысяч, я вспомнил, как мы с ним сидели однажды на буксире.

От дома к судну плыли два водолаза. Людей не было видно; две дорожки пузырей тянулись от "Садко" к нам.

- Справа Игнатьев плывёт, - сказал Павлов. - А слева... Не знаю, может быть, Джус.

- Как это? - удивился я. - Человека не видно. Как же вы можете знать?

- По пузырям. Какой у человека характер, такие и пузыри. Игнатьев скала. Его расшевелить - надо гору взорвать. Он и дышит соответственно. Выдох от выдоха через минуту. А Джус у нас быстрый, всё торопится. Раз-раз! - сообразил и сделал. Пожалуй, это он дышит!

Аквалангисты доплыли до борта и, шлёпая ластами по стальной лесенке, стали выходить.

Они сняли маски, первым шёл Игнатьев. Вторым - Джус.

Помню, я тогда сказал:

- О-о-о-о!

В "САДКО"

Провожать меня пошли на шлюпке Павлов и Марлен.

Мы выгребли на середину бухты, привязали шлюпку к буйку и стали надевать акваланги.

- Всё взяли? - спросил Павлов. - А щётку?

- Взял.

- Послушай... - сказал Марлен. - Я Немцеву говорил уже: будете плавать, присмотрите хорошее дно для акустического полигона. Чтобы чистое было, много рыб и укрытия - камни, что ли.

- Угу!

Я бросил в воду полиэтиленовый мешок, слез сам, нырнул. Под водой мешок надулся и, как маленький аэростат, потащил меня вверх. Я ухватился за него. Мешок вырвался и ракетой взвился к шлюпке.

Я всплыл, поднял маску на лоб и пожаловался:

- Не хочет тонуть!

- И не захочет, - сказал Павлов.

Он достал из-под скамейки сумочку с грузиками, положил внутрь моего мешка грузик и бросил в воду.

Мешок плавно пошёл на глубину. Я еле успел схватить его. Рядом прошумело - это прыгнули из шлюпки Павлов и Марлен.

Подо мной колыхалось огромное белое пятно. Оно покачивалось и двоилось. Это был "Садко".

В стороне смутно виднелся вольер.

Я опустился на верхнюю площадку дома, цепляясь за выпуклую стену, подобрался к иллюминатору.

Прямо на меня через толстое стекло смотрел Немцев. Он смотрел на меня изнутри очень серьёзно и беззвучно шевелил губами. Должно быть, разговаривал с Игнатьевым.

Сзади кто-то проплыл. Я обернулся. Павлов делал знаки: "Пошли!"

Мы нырнули под дом. Вот и вход.

Павлов подтолкнул меня, и я очутился внутри широкой стальной трубы тамбура.

В глаза ударил электрический свет, по стеклу маски покатились струйки воды.

Кто-то подхватил меня под руки.

Ноги нащупали ступеньку.

Стоя в воде по пояс - голова и грудь в воздухе, - я снял маску, увидел Игнатьева и сказал:

- Привет!

Голос у меня оказался глухой, ватный.