Повести и рассказы - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 23

Около проходной меня догнал Иван Андреевич. В руках у него был свёрток, перевязанный шпагатом.

- Вот... - сказал старик, задыхаясь. - Вам... от нас...

- Зачем такое беспокойство, Иван Андреевич? - сказал я. - Большое спасибо за всё. Я не хотел вас будить. Тут, наверное, пирог?

- Пирог.

- Вот видите, сколько хлопот. Большой привет супруге. Не поминайте лихом!

Я положил свёрток в чемодан и пошёл к причалам.

ВСЕ-ТАКИ СПЕКЛА ПИРОГ!

Я зашёл на бот проститься с командой МБВ-10.

Мы пожали друг другу руки.

- Приезжай! - сказал мне Телеев.

- Осенью иду в школу! - сказал Шапулин.

- Книжку пришлите! - попросил Дед.

Катер почему-то в этот день не подошёл к причалу, а стал на рейде. Меня повёз к нему Жаботинский.

Он положил в лодку мой чемодан, взял одно весло, оттолкнулся от берега.

- А второе весло? - спросил я.

Веня не ответил. Он вставил весло в верёвочную петлю на корме, встал во весь рост и начал раскачивать весло из стороны в сторону. Он раскачивал его и крутил вокруг оси. Весло врезалось в воду, как винт.

Лодка дрожала и шла вперёд.

- Это называется юлить! - весело сказал Веня. - Юли-юли!

ТАК ВОТ КАК НАДО БЫЛО ПОДХОДИТЬ К ВОДОЛАЗУ!

- Я писать буду, Веня, - сказал я. - Остров Попова, до востребования, Жаботинскому?

- Зачем Жаботинскому? Моя фамилия Томский. Жаботинский - прозвище.

Я вспомнил, как Веня носит на бамбуковой трубке стокилограммовые бочки. Конечно, он - Жаботинский.

Лодка подошла к катеру. Веня протянул мне чемодан.

- До свидания! - сказал я.

Веня поднял руку.

Лодку относило течением. Веня встал на корме, завертел веслом, и нос лодки тотчас же повернул к берегу.

Сегодня вечером я улечу домой.

НА АЭРОДРОМЕ

На аэродроме во Владивостоке я целый час ждал самолёта.

Проголодался, открыл чемодан и вытащил свёрток.

Попробуем пирог.

Я положил свёрток на стол и развязал шпагат. Внутри была газета, в газете почему-то ДВА СВЁРТКА.

Я раскрыл первый. Пирог. Обещанный пирог!

Во втором свёртке лежали галоши. Мои галоши. Вымытые и блестящие.

ЗАЧЕМ ОНИ МНЕ ТЕПЕРЬ?

Я положил галоши рядом с пирогом и стал думать.

Выбросить? Невозможно. Теперь это не галоши, а знак доброго внимания и заботы.

Повезу-ка я их домой. Дома у меня на подоконнике много редких вещей. Там лежат черноморские раковины рапаны, засушенная рыба-игла, бронированный кузовок, который привёз мне из Индийского океана знакомый матрос.

Там я положу одну галошу. Она ведь тоже редкость. Она плавала со мной к островам Рейнике и Два Брата. Её месяц поливало морской водой, и липкая жёлтая глина пыталась сорвать её с босоножки.

Вторую я поставлю под диван.

Пускай стоят. Они ещё пригодятся. Ведь мои путешествия не кончились.

Я уселся поудобнее и стал жевать старухин пирог.

Он был вкусный и на этот раз непригорелый.

Радио объявило посадку.

В ЛЕНИНГРАДЕ

Когда я прилетел в Ленинград, дверь мне открыла сестра.

- Ты? - воскликнула она. - А мы думали, тебя уже нет в живых!

- Это ещё почему?

- Из-за твоих дурацких телеграмм.

В переднюю вышла мать и упала ко мне на грудь.

- Ну-ну, мама... - сказал я. - При чём здесь мои телеграммы?

Мать с сестрой положили их на стол:

ДОЛЕТЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО САМОЛЕТЕ ЗАСТРЯЛА НОГА

КОЛЯ

ЗДОРОВЬЕ ХОРОШЕЕ УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ О СВАЮ

КОЛЯ

- И на этом телеграммы кончились. Что мы должны были думать? Признайся: ты сильно разбил голову?

- Да что ты? Пустяки, чуть-чуть стукнулся. Небольшая шишка.

- А нога в самолёте?

- Ещё легче. Совсем ерунда.

- Тогда зачем ты нам об этом писал?

- Ты сама просила писать подробно и писать всю правду.

Я достал папку с рисунками, и стал показывать их. Тут я сразу вспомнил рыбака и рыбку. Вот эти рисунки совсем другое дело!

Ну и что же, что у меня плохо получаются люди? Я буду рисовать морских животных, буду опускаться на дно, наблюдать, как прыгают плоские, как блюдечки, раковины-гребешки, следить за пучеглазыми бычками, красными глубоководными крабами с колючками. Буду ходить на ночной лов кальмаров и на сбор морской травы анфельции.

Я могу разглядеть спрятавшуюся в песок камбалу. Мне ничего не стоит нарисовать плывущего, как голубое облако, осьминога.

Пускай у меня не будет больших, написанных маслом картин. Пускай будут маленькие рисунки в книгах о водолазах. Я сделаю много книг о жизни рыб.

Хорошо, что я слетал на Дальний Восток.

- Что ты бормочешь себе под нос? - спросила сестра.

- Это я так, сам с собой. Вспоминаю отлёт.

РАДИО ОБЪЯВИЛО ПОСАДКУ. МЫ ВОШЛИ В САМОЛЕТ И ВЗЛЕТЕЛИ. КОГДА САМОЛЕТ ПОДНЯЛСЯ, Я УВИДЕЛ В МОРЕ ОСТРОВ. ЭТО БЫЛ ОСТРОВ ПОПОВА. САМОЛЕТ КАЧНУЛО, И ОСТРОВ НАКЛОНИЛСЯ: ОН ПРОЩАЛСЯ СО МНОЙ, ОСТРОВ, ОКОЛО КОТОРОГО ВОДЯТСЯ ОСЬМИНОГИ И ГДЕ ВОДОЛАЗЫ СОБИРАЮТ НА ДНЕ ТРЕПАНГОВ.

Д О М П О Д В О Д О Й

МЕНЯ ВЫЗЫВАЕТ МАРЛЕН

Звонок среди ночи. Я вскочил с кровати.

- Не туда! - закричала из соседней комнаты мать. - К телефону!

Я закрыл дверь, которую отворил было, и побежал к телефону.

- Завернись в одеяло, - крикнула сестра, - от окна дует!

- Да!.. Да!.. - кричал я в телефонную трубку. - Слушаю вас... Кто?.. Какой парлен?.. Ах, Марлен!.. Какая бухта?..

Я опустился на стул и начал соображать.

"Марлена я не видел два года... Наверно, зовёт меня опять на Чёрное море"...

- Скажи по буквам! - закричал я. - Тебя плохо слышно. Ты откуда? Из Севастополя... Так. Григорий... Ольга... Ласкирь... Улыбка... При чём тут улыбка? А-а, Голубая!

"Голубая бухта!"

Я вспомнил: тёплый воздух дрожит над вершинами гор... Прямо в воду опускается отвесная скала. Её поверхность вся изрыта круглыми, как оспины, отметками...

- Хорошо, я подумаю.

В трубке что-то щёлкнуло, и стало отлично слышно. Голос Марлена раздавался совсем рядом.

- Нечего думать! - сказал Марлен. - Мы начинаем работы в Голубой бухте. Очень интересно. Приедешь в Симферополь, там тебя встретят и на мотоцикле привезут к нам. Встречать будет человек в белом шлеме. Жду!

И он повесил трубку.

"Вот так раз!"

Я остался сидеть около телефона, завёрнутый в одеяло.

"Может, и верно поехать?"

Через три дня я уже слезал с поезда на перрон симферопольского вокзала.