Аромат рая - Блейк Дженнифер - Страница 41

Представление было под стать обеду и состояло из отдельных номеров – хороших и не очень. Два комика, начавшие вечер, были по-настоящему шумно-веселыми, а акробаты, выступавшие за ними, – великолепными и поразительно ловкими. Скетч-фарс показался многим весьма дерзким и включал откровенные сценки в спальне, куда вели четыре двери, через которые сновали трое мужчин, две женщины и служанка. Спектаклю недоставало вкуса, и поэтому появление актеров труппы Морвена вызвало гораздо больший интерес зрителей.

Однако никто не хлопал в ладоши так восторженно, как женщина в ложе, располагавшейся слева от ложи Мазэнов. Дама лет сорока, с копной шелковистых кудряшек на голове, не тронутых сединой, была одета в шелковое вечернее фиолетово-розоватое платье цвета пармской фиалки с вызывающе низким вырезом корсажа, в котором красовалось восхитительное бриллиантовое ожерелье. Его дополняли серьги и браслеты с ярким, переливающимся блеском. Наибольшее великолепие ее убранству придавал огромный аметист, обрамленный бриллиантами и свисавший с ленточки как раз в середине лба. Заметив ее жадный взгляд, брошенный на Морвена, который поклонился ей особо, Элен догадалась, что это и была патронесса, о которой ей говорила Эрмина. Но все мысли улетучились, как только Морвен вышел на сцену и начал свой первый монолог.

В отличие от предыдущих легкомысленных представлений, Морвен для их премьеры в Новом Орлеане избрал трагедию. Он поставил ее по пьесе собственного сочинения о дворянине, который любит сразу двух женщин. Одна – молодая и чувственная, а другая – более зрелая, интеллигентная, которая близка ему духовно. Неспособный сам решить, кто из двоих женщин ближе, дворянин заставляет их обеих решить, кому он должен принадлежать. В результате каждая из них должна проявить свою сущность. Итогом становится трагедия женщины с более высоким интеллектуальным развитием. Она решает, что мужчина недостоин ее любви из-за недостатка духовной силы, и поэтому выходит из этого ужасного соревнования с помощью кинжала. Она пронзает им свое сердце, поскольку не может перестать любить человека, которого больше не уважает. Дворянин, поняв, что он стал причиной гибели женщины, которую любил по-настоящему, убивает себя тем же кинжалом.

В роли дворянина, раздираемого любовью и угрызениями совести, Морвен был великолепен. Эрмина, безупречно сыгравшая роль интеллигентной женщины, показала, что у ее героини тонкий и острый ум, что она способна и на остроты, и на сочувствие, и на глубокие чувства, и на большую любовь, в то же время предъявляя высокие требования к человеку, которого любит. Роль Жози имела гораздо меньшее значение в спектакле, и сыграла она ее схематично, однако показала, что может быть беспечной и чувственной.

Аплодисменты волнами прокатывались от лож к сцене, когда занавес упал в последний раз. Цветы кидали всем троим, но особенно Морвену и Жози, одетой соответственно ее легкомысленной роли. Они четыре раза выходили на аплодисменты и раскланивались, затем все-таки покинули сцену, уступив место номерам комедиантов.

В своих сценических костюмах Морвен и обе актрисы прежде всего направились к ложе дамы, увешанной бриллиантами. После недолгого обмена любезностями труппа Морвена вместе со своей патронессой подошла к ложе Мазэнов.

Даму-патронессу представили как мадам Рашель Пито. Глядя на нее вблизи, вполне можно было предположить, что когда-то она тоже имела отношение к сцене: вела она себя одновременно лукаво и застенчиво, каждое движение было рассчитано, а лицо покрывал толстый слой грима. Она поблагодарила друзей Мазэна, почтивших своим присутствием Воксхолл, что вполне соответствовало ее финансовым интересам, хотя по ее виду можно было сказать, что ей глубоко безразлично, что люди думают о саде и о ней самой. Главное – Морвен находится при ней.

Месье Мазэн радушно пригласил мадам Пито и актеров присоединиться к его гостям. Приглашение было принято, словно труппа и не ожидала от него ничего иного. Мадам Пито подняла руку, и к ней немедленно подлетел официант, чтобы принять заказ у актеров, которые были голодны, поскольку перед спектаклем волновались и ничего не ели. Стулья сдвинули, а для вновь прибывших поставили дополнительные. Тем временем некоторые мужчины и женщины оставили свои ложи и собрались вокруг актеров, чтобы пожать им руки и поздравить. Из-за этого возникла небольшая сумятица, поскольку пришедшие с поздравлениями тянулись к актерам через головы сидевших за столом. Но вскоре почитатели актерского таланта удалились на свои места и порядок был восстановлен.

Элен, которой наконец-то представилась возможность поговорить с Эрминой, наклонилась к ней над столом.

– Ваша игра произвела на нас огромное впечатление! Все играли превосходно. Я потрясена, – восторженно сказала она.

Хор согласных голосов поддержал ее. Морвен, раскрасневшийся от успеха и волнения, раскланивался:

– Я тешу себя надеждой, что наш дебют оказался совсем не плохим.

– Разумеется, ты хвалишь себя, – заметила Эрмина. – В последней сцене ты отдавил мне ноги!

– Ты показывала недостаточно глубокую душевную боль и муку, – ответил Морвен с самодовольной улыбкой.

– Значит, ты сделал это нарочно?

Видя ее праведный гнев, Морвен поднял руки.

– Нет-нет, моя милая, просто я неуклюжий болван, – возразил актер.

– Ты – самый ловкий из мужчин, дорогой Морвен. Если бы ты попытался, то не оказался бы неуклюжим, – не согласилась с ним мадам Пито.

Эрмина с мрачным недоумением посмотрела на них и отвела взгляд.

Хранившая до этого момента молчание Флора оживилась:

– Все действительно великолепно играли. Я даже заплакала, когда вы, Эрмина, убили себя. Но почему вы все такие белые?

– Это из-за грима, который мы применяем, – объяснила Эрмина и провела рукой по лицу, показав ей побелевшие от краски кончики пальцев. – А если говорить точнее, то это даже не грим, а мука. Многие актеры и актрисы пользуются свинцовой пудрой, но это очень плохо сказывается на здоровье. А кроме того, от этого появляется сначала сыпь на коже, а потом и язвочки.

– Я постоянно пользуюсь белой свинцовой пудрой, и у меня на коже ничего нет, – бесцеремонно заявила Жози, и в ее голосе прозвучал вызов, возможно, от обиды, что она осталась без комплиментов Флоры.

– Со временем появятся и у тебя, – предупредила ее Эрмина и сокрушенно покачала головой, на что Жози только пожала плечами.

– Вы за последнее время стали такой бледной, Эрмина, что мне даже непонятно, зачем вам мука, белила или что-нибудь вроде этого, – нахмурив брови, сказала Флора.

– Это так кажется из-за света фонарей на переднем краю сцены. Они такие яркие, что актер выглядит как серый призрак, если на лице у него нет грима. Что же касается моей кожи, то я действительно отношусь к ней не совсем разумно. Мой предки – бретонские рыбаки, и потому у меня лицо, как у матроса, покрасневшее от северных ветров. Иногда я вьшиваю рюмочку сердечных капель и добавляю туда зернышко мышьяка, чтобы лицо становилось бледнее.

– Как глупо травить себя, – сказал Морвен, поморщившись. – Я же сотни раз говорил тебе об этом.

– Говорил. – Сказав это, Эрмина даже не взглянула на него, но, адресуясь к девушке, продолжала: – Уверена, что у нас, женщин, всегда найдутся свои маленькие секреты красоты.

– А у меня их нет, – простодушно ответила Флора.

Это было понятно и так, стоило только взглянуть на ее простоватое и бесцветное лицо, поэтому после ее слов на мгновение воцарилась тишина.

Первой заговорила Элен:

– Моя матушка часто пользовалась и гримом, и притираниями, но сейчас к этим средствам женщины прибегают все реже. Красота должна быть естественной.

– Или казаться такой, – вставила Эрмина, скривив губы.

– Что до меня, то я рада этому, – заявила мадам Туссар, злобно взглянув на актрису. – Если мужчины могут ходить с голыми лицами, то почему бы и нам, женщинам, не поступать так же?

– Дорогая моя, – успокаивающим тоном проговорил Клод Туссар, намеренно дотрагиваясь пальцами до своих усов, – не совсем голыми, а местами бритыми, без всяких ваших хитростей и уловок.