Туманный берег - Русанова Вера - Страница 57

Она вдруг вспомнила, что вчера ночью позвонила ресторанному кавалеру и наговорила всяких гадостей, пакостей и мерзостей, чем окончательно опозорила себя, вывалившись из образа сдержанной, умной, сильной леди, как картошка из дырявого мешка. Ну, и пусть, ну, и ладно! Пусть бы он даже увидел её такой, уснувшей прямо поверх клетчатого пледа в фланелевом задравшемся халате и размазанной по лицу косметике. Пусть, теперь все равно...

Она поднялась с дивана и побрела к умывальнику. Стены вибрировали, а линолеум раскачивался туда-сюда, как отломанное донышко неваляшки. Хорошо хоть, что коридор короткий. Идти не далеко. В ванной она первым делом взглянула в зеркало, увидела отекшее серое лицо с опухшими глазами и подумала: "Это надо же было так напиться!" Мысль тоже была "алкашной", от этого становилось ещё обиднее. Алла жалко и одновременно зло усмехнуласью. Спросила у своего отражения: "Ты меня уважаешь?"

Потом она насильно влила в себя чашку очень крепкого и очень горячего кофе, прополоскала рот отваром мяты и пошла одеваться.

Поправила перед зеркалом прическу. Не тщательно, а так, чтобы выглядеть не совсем уж пугающе, капнула на запястья немного "девятнадцатой "Шанели" и подкрасила опухшие после вчерашних рыданий губы бледно-розовой помадой. А часы все тикали и тикали. Шевелиться не хотелось. Хотелось снова упасть на диван ничком и лежать, лежать, лежать... Пока из ЖЭУ не придут проверять, проживает ли кто-нибудь в квартире. Но работа в частной клинике не предусматривала прогулов.

Алла достала из шкафа капроновые колготки, скатала штанины так, чтобы уж точно не промахнуться и с отвратительной смесью сарказма и пафоса сказала сама себе, поражаясь тому, как хрипло и пропито звучит голос: "Вперед! Тебя ждут маленькие детишки, которые нуждаются в тебе, несчастная пьянь с мутными глазами и трясущимися руками!.. Да кто, вообще, в тебе нуждается? Три попытки! Есть варианты? Ах, нет!.. Ну, тогда - поздравляю!"

В троллейбусе её тошнило, в метро кружилась голова. Даже акушерка Галя, с которой она столкнулась в вестибюле, участливо заметила:

- Болеете, Алла Леонидовна?

- А, ничего, пройдет, - она отмахнулась. - Так, подпростыла немного.

Галя не уходила. И вид у неё был испуганный и виноватый. Да по одному её чрезмерно-заискивающему "болеете, Алла Леонидовна?" можно было понять, что что-то нечисто.

- Ну, говори, - Алла стащила с головы белую пуховую шаль и резко встряхнула её, освобождая от снега. - Что? Санэпидемстанция была? Что-нибудь нашли? Или кто-нибудь из мамочек чем-то недоволен? Жалуются?

Галя стояла перед ней, понурив голову и переминалась с ноги на ногу, как лошадь, привязанная к столбу. Она ещё успела подумать, что при Галиных толстых икрах надевать шерстяные носки с отворотами противопоказано категорически, когда та, наконец, подняла глаза и голосом ученика, который собирается проканючить директору школы: "я больше не буду", выдала:

- Вы только не сердитесь, пожалуйста, не сердитесь... То есть, я, конечно, не то говорю... Но девочка, та которая под колпаком, умерла... Там ничего нельзя было сделать, мы старались... Таня всего на полчасика отлучилась, потом пришла обратно, а там уже...

- На полчасика? - заорала Алла, ещё не соображая, что в данном, конкретном случае кричать никак нельзя. Потому что, не дай Бог, нажалуются. - Знаю я эти полчасика! Наверное, опять Татьяна со своим мужиком обжималась до посинения, до зеленых чертиков в глазах?.. Ах, падлы! Вот падлы!

Потом она летела вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и думала о том, что бежать уже, собственно, некуда. Еще о том, что все и должно было кончиться именно так, потому что если карточный домик начинает рушиться, то веером рассыпаются и бубны, и трефы, и черви. Ничего не остается...

Девочка по-прежнему лежала под колпаком, только все системы уже были отключены. Сейчас она казалась ещё больше похожей на обезьянку. На маленькую мертвую обезьянку.

Алла опустилась на пол, взялась рукой за холодную металлическую ножку и завыла. Ей было жаль ребенка, потому что она уже вложила в него безумно много нервов и сил, и просто потому что он умер. И пожалеть её было некому. Она думала о том, что и Галина, и Татьяна, обиженные, изруганные, в конце концов, утешатся на груди своих мужчин, расскажут про злобную и несправедливую дуру-завотделением, обязательно процитируют фразу про "зеленых чертиков". Посетуют на то, каким невыносимым и опасным для общества делается характер старых дев... Да что там говорить? Девочка умерла, и все умерло.

Мысль о том, что это случилось, а Вадим ещё ничего не знает, пришла ей в голову только часа через два, когда она уже беседовала с дежурным врачом, пытавшимся реанимировать ребенка.

- Нет, там в самом деле, было бесполезно что-либо предпринимать, оправдывалась молодая, красивая и, как ни странно, умная Юля Вельяминова. Я пыталась, честно! Но...

- Ничего уже не исправишь, - отрешенно проговорила Алла, поднимаясь со стула. - Он подумает, что это все я, что это из-за меня...

- Кто? Кто подумает? - вскинулась Юля. - Если хотите, я кому угодно подтвержу, что вы совершенно не виноваты. Хотите?

- Спасибо. Ничего не надо, - ответила она и ушла в свой кабинет.

Ни плакать, ни курить не хотелось. Она думала о Вадиме, о Лиле, об Олесе, мысленно похоронившей свою дочь уже семьдесят два часа назад. Она думала о мертвой девочке. А ещё о том, что её старый друг до основания разломал все в своей жизни, чтобы забрать из клиники пищащее существо в одеяле...

В конце концов, наклонилась над столом, опрокинув подставку с карандашами, подтянула к себе телефонный аппарат с новенькими серыми кнопочками и по памяти набрала номер. Когда на том конце провода ответили, она заговорила быстро, четко и без эмоций:

- Нина, ты? У вас есть сейчас отказные дети? Нужна девочка. Желательно, недоношенная... Я тебе потом все объясню. Нет, никакой торговлей детьми я заниматься не собираюсь... Ты скажи сначала: есть или нет?.. Ну, хорошо, ребенок умер. Общий смысл поняла? Да, мне это надо! Да, мне, а не родителям... Нет, они не "шишки", но мне это нужно... Ниночка, миленькая, помоги мне, иначе я просто не знаю, что делать...

... - Ее звали Нина Бородянская, если тебе интересно, - Алла разломила вафлю и теперь задумчиво крошила шоколадную начинку на блюдечко. - Она работала в Хорошевской районе. Да и сейчас работает... Это, на случай, если ты мне не поверишь и решишь проверять. Вот и все.

- Но зачем? - она быстрым движением убрала волосы со лба. - Я все равно не понимаю, зачем? Ведь Вадим же хотел не просто ребенка, он хотел ребенка Олеси, а это... А Оленька, получается, совсем чужая ему девочка?

- Я, кстати, боялась, что ты не поймешь... Да, чужая, да, не Олесина. Но теперь представь себя на моем месте. Друг сначала рыдает мне в халат, что ему нужен этот приговоренный ребенок, я влезаю в страшную авантюру. Но не только влезаю сама - втягиваю его! Это я убеждаю его жениться, это я объясняю, что за собой придется сжечь все мосты. Что он и делает. Женится на тебе, увольняется с работы... К моменту смерти девочки вы были уже официально женаты.

- Мы могли развестись.

- Да, могли... Но я подумала, что для Вадима так будет лучше. Он создал себе иллюзию и уже жил в ней: семья, жена, дочь - маленькая копия бывшей возлюбленной... Вадим, вообще, очень сложный человек. Очень сложный! Можно даже сказать, странный! Я ещё Олесю об этом предупреждала. Никто не мог знать, как он отреагирует... Если угодно, я где-то испугалась за себя и перестраховалась. Побоялась, что он поднимет шум, и меня выпрут с работы. Как, в конце концов, и случилось... Во-от... А Нинка гарантировала, что младенец здоровый, никакой там алкогольной или наркотической патологии. Документы оформили, девочку отдали вам.

- А Олеся? - сама не зная, зачем, спросила Лиля.

- А что "Олеся"? Олеся отлежала в клинике положенные дни и выписалась. Улетела вместе со своим Тимом... О дочери она не плакала, не думай.