Локон Медузы - Лавкрафт Говард Филлипс - Страница 10

Нет, бесполезно говорить о том, что я видел. Кстати, вскоре вы сами сможете увидеть это, хотя время и сырость выполнили свою работу. Я не думаю, что это причинит вам вред, но на меня картина произвела пагубное воздействие. Я знал слишком многое из того, что это значило.

Дени был прав – картина являла собой самый великий триумф человеческого искусства со времени Рембрандта, даже будучи незаконченной. Я понял это с самого начала и осознал, что несчастный Марш выразил этим рисунком свои главные декадентские принципы. В качестве художника он был тем же, кем был Бодлер как поэт, – а Марселин была ключом, который размыкал его сокровенную цитадель гениальности.

Портрет буквально ошеломил меня, когда я снял с него покрывало – ошеломил прежде, чем я смог понять, чем в целом являлась картина. Ведь это только отчасти портрет. Марш вполне искренне утверждал, что он нарисовал не только Марселин, но и то, что он видел сквозь нее и вне нее.

Конечно, она была ключом к картине, но ее фигура образовывала лишь одну часть во всем изображении. Она была полностью обнажена, кроме той отвратительной сети волос, обвившихся вокруг нее, и, откинувшись, полулежала на своего рода скамье или диване, изготовленном в манере, непохожей на любую известную декоративную традицию. В одной руке она держала кубок чудовищной формы, из которого выливалась жидкость, чей цвет я и по сей день не могу описать или классифицировать – не знаю, где Марш достал такие краски.

Фигура и диван были расположены слева на переднем плане сцены самого странного характера, которую я когда-либо видел в своей жизни. Казалось, эта сцена представляла собой призрачную эманацию из сознания женщины, однако, с другой стороны, можно было допустить абсолютно противоположное предположение

– как будто сама женщина была только зловещим отражением или галлюцинацией, вызванной фоновым пейзажем.

Я не могу сказать вам, находилась ли эта сцена внутри или вовне какого-то помещения – были ли изображены те адские своды изнутри или снаружи, были ли они действительно вырезаны из камня или являлись просто уродливыми, покрытыми грибками древовидными структурами. Геометрия всей совокупности объектов на картине была сумасшедшей – каждый предмет имел одновременно и острые, и тупые углы, густо перемешанные между собой.

И, Боже! Кошмарные формы, плавающие вокруг в этих бесконечных демонических сумерках! Богохульные твари, что, затаившись, с вожделением бросали взгляды на ведьмовском шабаше вместе с той женщиной – верховной жрицей! Черные косматые существа, которые сочетали в себе некоторые черты козла, голову и три лапы крокодила, а также ряд щупальцев на спине, а также плосконосые эгипаны, исполняющие танец, который знали и называли проклятым священники Египта!

Но этот пейзаж был не Египтом – это было раньше Египта, даже раньше Атлантиды, раньше легендарного Му и шепчущего мифа Лемурии. Это был исконный источник всего ужаса на этой земле, и картина ясно показывала, какой частью всего этого была Марселин. Я думаю, что это должен был быть кощунственный Р'Лайх, сотворенный существами не нашей планеты – то, на что туманно намекали приглушенными голосами Марш и Дени. Р'Лайх изображался полностью покрытым водой, хотя, с другой стороны, было понятно, что все существа на картине свободно дышат.

Я не мог ничего поделать – только смотрел и дрожал, и вдруг увидел, что Марселин коварно следит за мной с холста своими чудовищными расширенными глазами. Это не было простым суеверием – Марш в своей симфонии рисунков и красок действительно захватил нечто из ее ужасной сущности, и она все еще продолжала злиться и ненавидеть, словно бы ее большая часть не была погребена в могиле под известью. Но самое отвратительное началось, когда некоторые из порожденных Гекатой змееобразных прядей волос стали подниматься сами по себе с поверхности картины и полезли наружу в комнату по направлению ко мне.

Затем произошло то, что стало для меня последним ужасом, и я понял, что навсегда стал одновременно надсмотрщиком и пленником. Она являлась тем, что дало жизнь первым туманным легендам о Медузе и других Горгонах, и что-то в моей взбудораженной душе было захвачено ею и обращено в камень. Никогда я не почувствую себя в безопасности от этих извивающихся змеевидных локонов – тех локонов, что изображены на картине, и тех, что захоронены под известью возле винных бочек. Слишком поздно я вспомнил рассказы о том, что волосы мертвецов сохраняются фактически неизменными даже спустя столетия после погребений.

С тех пор моя жизнь превратилась в ужас и рабство. Я испытывал постоянный подспудный страх перед тем, что закопано в подвале. Меньше чем через месяц негры начали шептаться насчет большой черной змеи, ползавшей вокруг винных бочек с наступлением ночи, и о странном следе, который вел к другому пятну, удаленному на шесть футов. В конце концов, мне пришлось переместить все предметы в другую часть погреба, чтобы чернокожим не приходилось проходить мимо того места, где была замечена змея.

Потом полевые рабочие стали говорить о черной змее, посещавшей хижину старой Софонисбы каждый раз после полуночи. Один из них указал мне на след – и вскоре я выяснил, что тетя Софи сама начала наносить загадочные визиты в подвал большого дома, часами задерживаясь и бормоча у пятна, возле которого не осмеливался пройти мимо ни один чернокожий. Боже, как я был рад, когда старая ведьма умерла! Я абсолютно уверен, что некогда она была жрицей какого-то древнего и ужасного культа в Африке. Она, должно быть, прожила около ста пятидесяти лет.

Иногда мне кажется, что я слышу, как ночью что-что скользит вокруг дома. На лестнице, где отсутствуют некоторые ступеньки, раздается подозрительный шум, и замок на двери моей комнаты грохочет, как будто нечто давит на него снаружи. Я, конечно, всегда держу свою дверь запертой. Иногда по утрам мне кажется, что я улавливаю неприятный запах в коридорах и замечаю призрачный вязкий след в пыли на полу. Я знаю, что должен сохранять волосы на картине, поскольку, если с ними что-нибудь случится, в этом доме найдутся существа, которые совершат быструю и ужасную месть. Я даже не решаюсь умереть – ведь жизнь и смерть безразличны для когтей того, кто пришел из Р'Лайха. И у него наверняка окажется что-нибудь под рукой, чтобы покарать меня за небрежность. Локон Медузы держит меня, и так будет всегда. Никогда не впутывайтесь в таинственный запредельный ужас, молодой человек, если вы цените свою бессмертную душу».

VI Когда старик закончил свою историю, я увидел, что керосин в маленькой лампе уже давно сгорел, а большая почти пуста. «Должно быть, скоро рассвет»,

– подумал я, а мой слух свидетельствовал о том, что гроза прекратилась. Рассказ шокировал меня, и я боялся взглянуть на дверь, чтобы ненароком не обнаружить, что она подвергается давлению со стороны какого-то неименуемого существа. Сложно сказать, какое чувство преобладало во мне – абсолютный ужас, скепсис или своего рода болезненное фантастическое любопытство. Я полностью утратил дар речи и был вынужден ждать, когда мой странный хозяин прервет молчание.

«Вы хотите увидеть портрет?»

Его голос был низким и колеблющимся, и я понял, что он спрашивает совершенно серьезно. Из смеси моих эмоций верх взяло любопытство; я тихо кивнул. Он встал, зажег свечу, стоявшую на ближнем столе, и поднял ее высоко перед собой, открывая дверь.

«Пойдемте со мной наверх».

Меня пугала перспектива снова идти по тем заплесневелым коридорам, но обаяние тайны преодолело тошноту. Ступеньки скрипели под нашими ногами, и однажды я сильно вздрогнул, когда, как мне показалось, я увидел в пыли на лестничной площадке смутный линейный след, словно от веревки.

Хилые ступени лестницы, ведущей в аттическую комнату, издавали громкий шум. Я был рад необходимости глядеть под ноги строго перед собой, поскольку это давало мне оправдание не смотреть вокруг. Аттический коридор был черным, как смоль; его густо покрывали паутина и пыль глубиной в дюйм – за исключением тех мест, где извилистый след вел к двери, заканчиваясь слева от нее. Отметив гнилые остатки толстого ковра, я подумал о других ногах, что ступали по нему в былые десятилетия – о ногах и одном существе, которое не имело ног.