Бомба мгновенного действия - Джейсон Стюарт - Страница 26

– Абела, – спросил он, чудовищным усилием воли уняв дрожь в голосе, – ты не замечала никаких самолетов в этой части Ирака за последние месяцы?

– Я замечал, – быстро ответил Ямашид, а Абела кивнула, подтверждая его слова. – Но высоко они не поднимались и фигур сложных не выполняли. Похоже, на них только обучают летать. А опознавательные знаки на них USA.

– Можешь ты описать эти самолеты? – дурное предчувствие закралось в сердце Бучера.

– Один мотор спереди с пропеллером, удлиненный узкий фюзеляж и очень длинные и широкие крылья, прямо непропорционально большие по сравнению с остальными частями самолета.

Бучер кивнул. Нехорошее предчувствие все росло.

– Такие большие крылья предназначены для полетов в верхних слоях атмосферы, где воздух сильно разряжен и куда обычно самолеты не забираются. Знаешь, сколько лопастей у пропеллера?

– Четыре, – спокойно проговорила Абела Майдан. – Иногда гаш-шашины приходят сюда поразвлечься с моими девочками и болтают между собой.

Странное чувство овладело Бучером, когда он пристальнее всмотрелся в лицо женщины, назвавшейся Абелой Майдан. Впервые ему пришло в голову, что внешность ее не соответствует описанию, которое ему дала Карамина. И потом, для чего понадобилось гаш-шашинам приходить сюда и забавляться с ее девицами, когда к их услугам Райские Кущи Ибн-Вахида? Ответ на этот вопрос мог быть только один: эта женщина не настоящая Абела Майдан. Опять Ибн-Вахид обвел его вокруг пальца, как неопытного щенка, и...

Бучер напряг мускулы, готовый ринуться в бой, и напряженно спросил:

– И тебе известно, для чего предназначены эти самолеты, не так ли, женщина?

– Известно! – воскликнула она, хрипло рассмеявшись. – Для того, чтобы сбросить атомные бомбы на Россию и вызвать войну между нею и Соединенными Штатами, понял, ты, грязная американская свинья?

Миллиард ослепительно ярких вспышек разорвались у Бучера в мозгу, ноги у него подкосились, и он почувствовал, что летит головой вниз в черную бездонную пропасть, теряя сознание.

Сознание возвращалось к Бучеру, и по мере того, как мир звуков и предметов выкристаллизовывался все четче, обретая привычные очертания, он совершенно отчетливо понимал, что оказался самым что ни на есть наивным сосунком, которых когда-либо видел свет. Типичнейшим представителем глупого и доверчивого племени сосунков. Бучер осторожно приподнял веки.

Он валялся на полу в каком-то помещении, напоминающем кабинет и отгороженном, по-видимому, от огромного авиационного ангара. Он определил это по тому, что потолка в кабинете не было, однако вдали виднелась крыша из рифленого железа на толстых металлических поперечных балках. Откуда-то совсем поблизости до него донесся звук работающего авиационного двигателя.

Ноги у него были свободны, а вот руки, туго скрученные за спиной, ломило от боли. Однако эта боль ничто по сравнению с болью в ребрах. Ощущение было такое, будто он лежит на острых камнях. И тут он вспомнил о крохотных зажигательных бомбах, которые вчера ему дала Карамина. На них-то он и лежал. И хотя мысль о том, что при нем есть хоть какое-то, но оружие, отчасти успокаивала, проку от этих бомб не будет никакого, если он не высвободит себе руки.

Бучер начал осторожно извиваться, заводя согнутые ноги назад под себя, стараясь принять такое положение, чтобы пальцами суметь достать из-за носка тонкую полоску остро отточенной стали с пластиковым покрытием, которую он постоянно носил с собой. Проделывая эти манипуляции, он обнаружил, к своему изумлению, что люди, захватившие его, оставили при нем не только зажигательные бомбы, но и кнопочный нож с выкидывающимся лезвием в футляре, прикрепленном к левой ноге повыше щиколотки.

Через несколько секунд руки у него были свободны.

От ангара кабинет был отгорожен стенкой высотой чуть больше метра. Осторожно ощупав здоровенную шишку на затылке, оставшуюся от удара Ямашида, и решив, что ничего серьезного – если, конечно, не считать уязвленного самолюбия – рана собой не представляет, Бучер осторожно встал на колени и выглянул наружу.

От увиденного мороз прошел у него по коже.

В ангаре он насчитал пять самолетов класса У-2, около которых копошилось человек шесть. Четыре машины стояли с заглушенными моторами, а двигатель пятого был остановлен только что. В наступившей тишине его внимание привлекли чьи-то голоса, и изо рта у него вырвалось приглушенное ругательство, когда он увидел Джонни Просетти в сопровождении Ямашида. Они шли по ангару метрах в сорока от него, явно направляясь к кабинету.

Когда минуту спустя они вошли, Бучер сидел на полу спиной к стене, держа руки сзади, словно они все еще были крепко связаны.

– А-а-а, Бучи-Вучи старина! – сдавленно рассмеялся Просетти. В одной руке у него была двадцатилитровая канистра, а в другой – "Вальтер П-38" Бучера. – Ну кто бы мог подумать, что так легко удастся разделаться с самим великим Бучером-Беспощадным, с этой великой задницей! И кому?! Кучке вонючих иностранцев! – Он с деланной грустью покачал головой. – Какой стыд! Какой срам! – Его цветущая, пышущая здоровьем физиономия с двойным подбородком превратилась в злорадную маску. – Пусть я не получу обещанные за тебя четверть миллиона, но зато спалю тебя живьем, слышишь, ты, задница? Ух, и повеселюсь же я!

– Это почему же не получишь? – небрежно спросил Бучер.

Поставив тяжелую канистру на пол, Просетти оперся своим толстым задом на краешек исчерченного письменного стола, глядя на Бучера в упор.

– Да потому, что именно Мокетон и Ибн-Вахид заключили между собой сделку – убрать тебя за предательство Синдиката. – И Просетти вновь закачал головой от изумления и восхищения. – Это они условились, что Ибн-Вахид заманит тебя в ловушку, подбрасывая время от времени правдивую информацию, чтобы ты проявил любопытство и поскорее взял след. И вот, старина Бучи-Вучи является в добрую старую Амадийю и хватает наживку! Да не хватает, а заглатывает, как сосунок неопытный! Ну, что теперь скажешь?

Бучер посмотрел на Ямашида, все еще стоящего у двери. По презрительным взглядам, которые тот бросал на Просетти, Бучер понял, что симпатии друг к другу они не испытывали.

– Голливуд потерял в тебе великого актера, Ямашид, – размеренно проговорил Бучер. – Ты мог бы чудеса творить, играя там обманщиков и предателей.

Ямашид с ненавистью плюнул в сторону Бучера, не удостоив его ответом.

По-прежнему опираясь о стол, Просетти поднес к глазам "вальтер" с глушителем и критически осмотрел его.

– Сколько парней Синдиката ухлопал ты из этой пушки, Бучер? – Вопрос он задал таким тоном, словно его это действительно интересовало и он хотел услышать ответ. Не получив его, Просетти наставил пистолет на Бучера, прищурил левый глаз, хрипло произнеся: – Бах! Бах!" – и продолжал: – Ну же, Бучи-Вучи старина. Говори, не томи. Пятьдесят? Сто? Полтораста?

Совершенно неожиданно для себя и зная, что понятия порядочности в преступном мире не существует, Бучер ответил:

– Очень скоро ты пожалеешь, что из этой пушки я не прикончил тебя. По Багдаду прошел слушок, что у Ибн-Ва-хида на тебя крупные планы. Крупные недобрые планы! – От него не укрылось, как Просетти при этих словах едва заметно вздрогнул от неожиданности, а Бучер, бросив взгляд на Ямашида, понял по выражению его лица, что попал почти в яблочко.

– Что ты там несешь, подонок? Какие еще "крупные недобрые планы"? – взревел побагровевший Просетти.

Спрятав "вальтер" в ящик письменного стола, он подошел вплотную к Бучеру, наклонился и с размаху залепил ему пощечину. В других обстоятельствах человек, осмелившийся поднять на Бучера руку, был бы убит в ту же самую секунду, но сейчас у него были иные планы.

– Я тебя спрашиваю! Что за "крупные недобрые планы", задница? – заорал Просетти, и в голосе его зазвучали встревоженные нотки.

– Просетти, имеешь ты хоть отдаленное представление, для чего предназначены вон те пять самолетов? – спокойно спросил его Бучер.