Человек-саламандра - Бирюков Александр Викторович - Страница 3

Да нет, глупости всё это. Он никогда больше не вернется в тюрьму.

Да и те, кто его станет искать, не захотят водворять его в какие бы то ни было надежные стены, в какие бы то ни было глубокие подвалы. Они предпочтут прикончить его. И они сделают это, если только он даст им такую возможность. А он может позволить им прикончить себя только тогда, когда его задача будет выполнена. Когда он закончит дело, ради которого покинул башню, тогда можно будет и умереть. Но не раньше. И уж тем более не теперь.

Но люди, которые захотят его убить, слишком близко. Значит, нельзя медлить. Нужно убираться, как можно дальше отсюда.

Он и не медлил.

Едва он зафиксировался на уступе, как начал потихоньку переступать, чтобы двигаться вдоль стены и вниз ко дну оврага.

Это был не самый лучший путь – всё вниз и вниз, но это был единственный путь. Другого не было.

Как муха по стене, он перемещался ниже и левее. Он приближался ко дну ущелья и к морю. Медленно – вниз и еще медленнее к воде.

Это было недопустимо скромно.

Однако другого варианта добраться до цели сейчас у него не было. Кого-то такая скудость выбора могла привести в полное отчаяние. Но он был терпелив и сосредоточен. И постепенно начал двигаться быстрее.

Раз или два его босая нога соскользнула. Раз или два его ранил острый камень, вонзившийся в тело. Но он двигался всё быстрее и быстрее. А оказавшись достаточно низко, чтобы не бояться разбиться, он сам, удивляясь себе, оттолкнулся и скользнул вниз, гася скорость крыльями, и дальше то ли побежал, то ли полетел, перескакивая с одной глыбы на другую огромными прыжками, каким-то чудом не промахиваясь мимо крупных камней.

Его хвост удлинился вдвое и служил рулем, пальцы на ногах сделались растопыренными и цепкими.

Он несся, как демон, счастливее, чем когда-либо в жизни.

Он полагал, что счастливее в этот миг, чем кто-либо из его племени, когда-либо в жизни, сколь бы высоко ни воспарял.

Кое в чем, и в основном, он был прав.

Но овраг сужался и уже не позволял полностью раскрывать крылья.

Пришлось перейти на ходьбу.

И он старался идти как мог быстрее.

Он долго не испытывал нагрузок, долго голодал, долго предавался унынию и расходовал силы на вспышки ярости, пока терпение и сосредоточенность не вернулись к нему.

И теперь он терял силы катастрофически быстро.

Но его решимость могла заменить ему на некоторое время даже скудный запас быстро иссякающих сил.

И вновь он был вознагражден за терпение и целеустремленность.

Глубокий овраг привел его к морю.

Он сел на песок.

Только теперь он с интересом взглянул на свои истерзанные руки. Ладони были продырявлены шипами решетки, и кожа содрана веревкой. Они уже не болели. Видимо, устали болеть. Только ныли противно. И подергивало пальцы. Он очень устал, но не знал этого и не думал об этом.

Он шевельнул плечами и вновь полностью расправил чешуйчатые полупрозрачные крылья.

Хочу взлететь, подумал он с удивлением.

У него не было времени для конкретных желаний.

У него была только цель.

Он уже давно не летал и не мог взлететь. И теперь он слишком хорошо, до горечи, понимал, что не взлетит. Он был для этого слишком измучен и ослаблен.

Он сидел неподвижно еще некоторое время, глядя вдаль.

Туда, где матово блестящая в ночи гладь переходит в звездное небо. Воздух пах болотом от нагнанных штормом к берегу водорослей.

Некоторое время он сидел в темноте на пляже и, закрыв глаза, складывал крылья.

Дорога была пустынной. Лена сразу подумала, что это странно. На дороге должны быть машины. Много машин. Всегда много машин. Но факт оставался фактом – пусто, как будто что-то случилось с целым миром. Будто все ушли. Все люди. И их машины. И холодно. Вот что.

Шоссе пусто, лес черен, ветер холоден, а жизнь такова, что хоть в петлю лезь.

Лене шестнадцать лет образца 1985 года. Это крупная девушка, высокая и стройная, в том переходном возрасте, когда не отдают себе отчета в том, как по-детски выглядят потуги быть взрослым.

Ей знобко и страшно.

Луна над черной зубчатой стеной леса плывет в клочьях пепельных облаков.

В середине ночного кошмара маленький испуганный человечек. Ни единой машины в течение часа не проехало! Чего не может быть никогда.

Лена дрожит от холода.

Истерический ветер поминутно набрасывается на нее, бросает волосы в лицо, заставляет стучать зубами и приплясывать…

Ссора с родителями была неожиданной и нелепой. Лена поздновато вернулась с местной дискотеки. Будь это в Москве – всё бы обошлось. Но здесь – дачный поселок, местные сельские парни! Они же непременно что-то с ней сделают. Что-нибудь, но непременно… Родители начали выговаривать. Мы же переживаем за тебя!

Всё это слышано много раз. Много раз Лена порывалась ответить, выслушивая родителей. Мысленно она часто поступала так. И в этих воображаемых спорах они понимали ее и соглашались. И в этот раз она возразила впервые.

Что тут началось! Взрыв лаптей в воздухе! Скандал в благородном семействе!

Она и не сказала ничего такого. Она сказала только, что местные парни как раз скромнее и проще москвичей.

– Ты не понимаешь ничего! – С матерью случился приступ бессмысленной ярости. – Они только и думают о том, как бы что-то с тобой сделать!

– Ну и что тогда случится? – нагло вякнула Лена.

Разразился новый шквал воплей и слез, а отец, вошедши в раж, ухитрился задрать юбку и протянуть по попе ремнем. Лена стиснула зубы и прошипела:

– Вот это зря! – и хлопнула дверью.

Она выскочила на улицу, как была, в дискотечном прикиде – блестящих тенях вокруг глаз, мини-юбке и сетчатых чулках, переделанных многими трудами из детских колготок, на каблуках и в легкой блузке. На улице дачного поселка, убедившись, что погони нет, втянула обратно навернувшиеся слезы и решила на дачу не возвращаться. «Поеду домой! Оттуда позвоню…» – постановила она и вышла на шоссе.

Машины всё не появлялись. Ни в одну, ни в другую сторону никто не ехал.

Гордость не позволяла вернуться. Она уже раскаялась в том, что не выслушала молча. Не нужно было вообще рот разевать. Пошумели бы, обозвали дрянью и кобылой, что при ближайшем рассмотрении можно расценить как комплимент, и умолкли бы. Она уже жалела и о принятом решении. Это было жестоко по отношению к предкам. Но…

Как же холодно! То, в чем хорошо трястись на дискотеке, совсем не подходит для ночного шоссе при таком холодном ветре. Девушка устала, еще когда возвращалась домой, и мечтала только о том, как скинет туфли и повалится на постель. Еще в программу входил душ, если хватит сил, но и только. Ночных прогулок не планировалось. Джинсовая блузка – самодельная варенка – грела плохо. Точнее не грела совсем.

Прическа растрепалась. Разодрать волосы пальцами не представлялось возможным.

Попытавшись взглянуть на себя со стороны, Лена ужаснулась… Любой увидевший так вот одетую девушку вне пределов дискотеки мог подумать всё что угодно, кроме того, что это скромная и очень домашняя девочка, которая хорошо учится, любит папу и маму и занимается музыкой.

Кудрявая черная челка, так элегантно падавшая на лоб с продуманной небрежностью, теперь лезла в глаза и злила.

Кожу ягодиц саднило после экзекуции. У бати тяжелая рука, и он был не прав!

Дорога по-прежнему пуста.

И это было уже не просто странно, это начинало пугать.

На этой всегда оживленной дороге просто по определению должны быть машины. Много машин круглые сутки: белые фары в одну сторону и красные подфарники в другую.

Эта картина знакома и привычна.

Так было всегда.

Но факт оставался фактом – на дороге пусто, так, как будто что-то случилось…

Но что, что же могло случиться с миром, чтобы машины исчезли?

Америка напала на СССР? Началась атомная война?