Драконы войны - Раули Кристофер - Страница 94

На вершине холма, заросшего вереском, Релкин нашел место, откуда мог видеть полукруг из десяти кроличьих нор. Он спрятался в вереске и стал ждать.

Кролики были очень осторожны, но и голодны, и спустя некоторое время они стали нервно выглядывать наружу. Несколько раз высунувшись и снова спрятавшись, один кролик все-таки вылез и принялся щипать траву внизу у песчаной отмели. Постепенно зверек приблизился к месту засады. Релкин ждал. Ему не хотелось промахнуться. Раненый кролик мог спрятаться в свою нору и умереть под землей.

Наконец кролик сделал еще один прыжок в сторону засады. Парень прицелился и хотел было спустить тетиву, когда кролик внезапно дернулся, завизжал и умер, пригвожденный к земле чьей-то стрелой.

Неподалеку из зарослей вереска поднялся горец в кожаной одежде и обуви, он подобрал тушку и вытащил стрелу.

Релкин, возмущенный и злой, встал, готовый выругать горца, когда понял, что это была Эйлса, дочь Ранара.

— О, во имя древних пророков, — в удивлении воскликнула девушка, — ты напугал меня! — затем она заметила арбалет в его руках. — Ты что, тоже целился в него?

Его неудовольствие внезапно улетучилось:

— А, такой уж это выдался день, я полагаю. Мы израсходовали все свое счастье вчера.

— Мы добились великой победы. Отчего же так плохо на душе, Релкин?

И она думала о том же. Он мрачно улыбнулся про себя. Эйлса была готова к сражениям. Просто ей никогда не приходилось видеть так много смертей.

— Всегда печально, когда теряешь сразу многих. Все вдруг становится бессмысленным. Если люди погибают, кому важно, кто выиграл сражение? Но вскоре это чувство уходит, и ты вспоминаешь, что защитил невинных людей, которых враг обрек бы на вынашивание бесов. И ты вспоминаешь все, что ты слышал о врагах, и понимаешь, что должен бороться, даже если это унесет жизнь кого-то из твоих друзей. И даже твою собственную.

Она немного помолчала.

— Наверно, ты прав, Релкин. Меня огорчают потери, но одновременно я испытываю громадное удовлетворение от того, что мы разгромили этих ужасных бесов и проклятых троллей.

— И не только троллей и бесов, — с гневом сказал Релкин. — Там было много людей, сражавшихся на стороне врага. Капитан Идс и его солдаты захватили в плен нескольких наемников. Их всех допросят. А потом повесят.

В глазах Эйлсы промелькнуло пламя:

— Я бы сожгла их на костре.

Релкин кивнул. Наконец-то Эйлса стала прежней.

— Никто не любит тех, кто сражается на стороне врага. Но повесить — это лучше. Так обычно поступают в легионе.

Она фыркнула:

— В клане Ваттель принято казнить только настоящих убийц. Но мы их не вешаем. В Зеленом замке они становятся на колени, кладут свою голову на чурбан, и палач отрубает им топором головы.

На Релкина вновь нахлынуло воспоминание о старом Гонго. Эти ребята из Ваттеля сохранили многое от старых времен, из времен Золотого Вероната. Впрочем, это слышно даже по их речи.

— Тебе нужен кролик? — внезапно спросила Эйлса. — Может быть, мы попытаемся убить еще одного?

Релкин посмотрел на темные входы в норы на песчаной отмели:

— Нет, не надо. На ужин у нас будет мясо. Я видел, что ваши люди привели нам несколько быков из своих стад.

— Да, — с гордостью подтвердила она, — мой отец приказал устроить вечером пир. Мне нужен был кролик, чтобы приготовить пирог для отца. Ему нравится хороший пирог с кроличьим мясом. На пиру мы будем иметь честь принять тебя, если ты согласишься прийти.

Релкин был поражен, он не привык к подобным приглашениям:

— Это честь для меня, конечно — быть приглашенным к твоему костру. Но ты уверена, что другие воспримут это правильно? Например, твой отец. Я только драконир. Разве он не предпочтет лейтенантов из хороших семей, владеющих землей в Аубинасе? Они наверняка будут искать твоей руки, Эйлса, дочь Ранара?

Она рассмеялась:

— Какое мне дело до лейтенантов. И в особенности, какое мне дело до лейтенанта Аптено со всеми его землями в Аубинасе. Мой отец — мудрый человек, Релкин, и он будет счастлив принять такого храброго воина, как ты.

Они вместе прошли по вереску и спустились в сухой овраг с крутыми склонами. По дороге они обсуждали волновавшие их темы и делились планами, как они будут жить, когда станут «свободными». Для Релкина свобода была весьма осязаемым понятием, свобода придет к нему через семь лет. Для Эйлсы она была более туманной и трудно воображаемой, хотя и желанной.

Овраг привел молодых людей в круглую впадину, в центре которой темнел пруд, поросший сорняками и дававший пристанище целому выводку разговорчивых лягушек. На противоположной стороне пруда они заметили кроликов, но даже не попытались перебраться туда, потому что им больше нравилось сидеть на бугорке, жевать травяные стебельки и болтать.

Эйлса, дочь Ранара, с удовольствием разговаривала с юным дракониром. Она чувствовала, что их не разделяют никакие барьеры. И кроме того, она была заинтригована его упоминанием о «судьбе».

— Ты оказался прав, Релкин. Ты сказал, что мы выживем, и вот мы сидим здесь. А теперь ты отправишься в Арнейс и найдешь свою судьбу.

Он засмеялся:

— Насколько я понимаю, это означает только — быть в Арнейсе и там погибнуть. Иногда мне кажется, что это все просто глупость.

— Не смей говорить, что скоро погибнешь, — запротестовала она.

Релкин видел, что небезразличен ей, и мальчишеское сердце замирало. Между тем Эйлсу внезапно обуял страх потерять этого человека. Он уйдет на восток рано утром, а она останется здесь. Через несколько дней он может погибнуть на поле сражения. Она понимала, что будет безутешна и никогда никого больше не полюбит.

Она поражалась самой себе. Будучи дочерью вождя клана, она не имела права рассчитывать на женитьбу по любви, или, как некоторые шутили, сделать собственную ошибку в браке.

Они шли по песку и вереску под ярким солнцем, и Эйлса на время выбросила из головы все свои страхи и пыталась просто наслаждаться настоящим.

Они говорили о своей жизни, и Эйлса описывала как могла жизнь принцессы. Они вместе смеялись над ее рассказами об учителях в замке Ваттель, о старом Риммеере, математике, о мисс Гимбрел, учившей ее языкам и манерам поведения. Девушка рассказала Релкину о своей испорченной, но замечательной бабушке с материнской стороны, которая в зимние праздники всегда была навеселе и отпускала грубые шутки. И если верить всему, что о ней говорили, могла вести себя и более вольно.

Потом она рассказывала о друзьях, таких как Сильва, которые были с ней, начиная с детства. И о старом Руфусе, резчике по дереву, который, сколько она помнила, всегда вырезал для нее всякие вещи. Она поведала ему даже о шутке, которую слышала об Эдоне Норвате, неоперившемся юнце, который, как она полагала, будет ее мужем. Эта мысль заставила обоих стать чуть серьезнее, потому что напомнила о том, что их любовь невозможна.

Эйлса понимала, что, даже если бы она действительно любила этого юношу, она все равно не смогла бы жить с ним. Он уже был помолвлен с легионом — на семь лет. И со своим драконом — на всю оставшуюся жизнь. Драконы могут жить до сорока.

Нет, это невозможно.

Она удивилась на какой-то момент, не это ли было причиной столь несерьезного отношения Ранара к ее чувствам к дракониру. Вождь знал, что Релкин уйдет в горы и, возможно, никогда не вернется.

Ранар был хитрым человеком, уж ей-то это было хорошо известно! И он изучил характер своей дочери. Не рассчитал ли он заранее, что может произойти между ними и как все это окончится?

Релкин, в свою очередь, рассказывал о городах Урдха, в которых он побывал, о толпах народа, заполнявших их, о просторных улицах, которые тянулись на целые мили и были запружены экипажами. Рассказывал о реках, кишевших небольшими судами. И» кроме всего прочего, о пирамидах — зиккуратах многочисленных древних религий, которые держали в повиновении массу народа. На какой-то момент Эйлса забыла обо всем, пытаясь вообразить эти огромные зиккураты. Она много слышала о них и знала, что это самые большие сооружения в мире.