Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста - Бирман Джон - Страница 38

Бернхард Ренсингхофф, бывший экономический советник германского посольства в Бухаресте. Сидел с Валленштейном в камере №105, которая находилась под камерой Валленберга и Рёдля (№203) правее нее. Ренсингхофф сообщил: «Между нами установился очень оживленный контакт, мы перестукивались ежедневно. Рёдль и Валленберг охотно пользовались телеграфом. Валленберг рассказал мне о своей деятельности в Будапеште и о своем плене. В качестве адреса он назвал просто «Стокгольм». Первое время мы в основном занимались составлением на французском языке заявления, в котором Валленберг ссылался на свой дипломатический статус и просил о встрече. Летом 1946 года Валленберг обратился к Сталину [58], требуя, чтобы ему дали возможность связаться со шведским посольством в Москве. Через некоторое время Валленбергу сообщили, что его письмо доставлено адресату».

Вскоре после того, как Рёдль и Валленберг были переведены из своей камеры, Валленберга вызвали на допрос. После допроса Валленберг отстучал Ренсингхоффу, что допрашивавший его комиссар назвал дело Валленберга «политическим» и заявил, что Валленберг должен доказать свою невиновность.

Согласно Ренсингхоффу, комиссар НКВД сказал Валленбергу, что «самое лучшее доказательство вины Валленберга — это тот факт, что ни шведское посольство в Москве, ни шведское правительство ничего для него не сделали». Валленберг просил, чтобы его связали со шведским посольством или с организацией Красного Креста или чтобы ему, по крайней мере, разрешили написать по одному из этих адресов, но ему отказали. «Вы никому не нужны, — заявил комиссар. — Если бы шведское правительство или посольство вами интересовались, они бы давным-давно с нами связались».

Были ли слова следователя элементом «обработки», или же он знал, что шведское посольство списало Валленберга как погибшего, выяснить невозможно. Во всяком случае, воздействие такого замечания на душевное состояние заключенного должно было оказаться губительным.

Согласно Ренсингхоффу, Валленберг во время другого допроса спросил следователя, состоится ли над ним суд, и ему ответили, что «по политическим причинам его никогда не будут судить». В последний раз Валленберг связался с Ренсингхоффом, насколько последний помнил, осенью 1946 года и кратко сообщил: «Нас отсюда забирают». Вслед за этим последовали звуки, похожие на удары кулака по стене, после чего Валленберга и его сокамерника, по-видимому, увели.

Вилли Бергеман, еще один бывший служащий германского посольства в Бухаресте. Он находился в камере №202 в Лефортово с сентября 1946 года по май 1948-го. В соседней с ним камере №203 сидели Валленберг и Рёдль. Бергеман показал, что общался с ними при помощи перестукивания, пока их обоих не перевели в другую камеру, что, как он думает, произошло между мартом и маем 1947 года. «Валленберг перестукивался мастерски, — вспоминал Бергеман. — Он отстукивал сообщения на прекрасном немецком языке. Когда он хотел обратиться к нам, он всегда стучал пять раз подряд перед тем, как начать».

Из сокамерников Валленберга вышел из ГУЛАГа и смог рассказать о нем только один человек; из тех, кто сидел с его шофером Лангфельдером, домой вернулось трое.

Хорст Кичман, полковник вермахта, взятый в плен в мае 1945 года. Он сообщил, что Лангфельдер присоединился к нему в камере №105 в Лефортово в ноябре 1945 года и сидел с ним, пока Кичман не был переведен оттуда в начале декабря. В своих показаниях, данных вскоре после освобождения в середине 1955 года, Кичман описывает Лангфельдера как «хорошо сложенного мужчину ростом около 172 сантиметров с рыжевато-белокурыми волосами и носом с горбинкой. Ему было где-то от тридцати до тридцати пяти лет. Я помню, Лангфельдер говорил мне о своей тете, владеющей одним из самых больших в Будапеште мукомольных предприятий… От Лангфельдера я впервые узнал о шведском дипломате Валленберге».

Подобно всем, вступавшим в прямой контакт с Лангфельдером или Валленбергом или слышавшим о них от других заключенных, Кичмана вызывали на допрос 27 июля 1947 года, в точности как Рихтера. «Они попросили меня назвать всех, с кем я сидел в одной камере. Когда я упомянул имя Лангфельдера, они спросили, что он мне рассказывал. После того как я пересказал от него услышанное, допрашивавший полковник НКВД спросил, кому я рассказывал о Лангфельдере». После допроса Кичмана подвергли одиночному заключению, в котором он просидел до 23 февраля 1948 года, «наверное, в наказание за то, что я рассказывал сокамерникам о Валленберге и Лангфельдере».

Эрхард Хилле, капрал вермахта, взятый в плен в январе 1945 года. Он сидел в камере №105 в Лефортово. В феврале 1956 года он рассказал, что 22 марта 1945 года в его камеру «поселили венгерского гражданина по имени Вильмош Лангфельдер». Хилле описывает Лангфельдера примерно в тех же словах, что и Кичман: как и в прежнем случае, новый сокамерник сообщил ему, что он — квалифицированный инженер и что его семья владеет в Будапеште мукомольным заводом. Он рассказывал Хилле о совершенных им вместе с Валленбергом подвигах и об их аресте.

По словам Хилле, Лангфельдер описывал ему, как они были арестованы майором НКВД через три или четыре дня после того, как они доложили о себе русским. «Позже их повезли по железной дороге через Румынию в Москву, где, насколько я помню его рассказ, их доставили в тюрьму на Лубянке 6 февраля 1945 года».

Лангфельдер рассказывал Хилле, что его перевели в Лефортово 18 марта и что после трех дней, проведенных в одиночке, его поместили в камеру №105. Хилле просидел вместе с Лангфельдером до 6 апреля, после чего его перевели в Бутырскую тюрьму. Более Лангфельдера он не видел, но, как он сказал, «позже, в другие годы, я встречал заключенных, сидевших с ним».

Одним из тех, кто сидел в разное время и с Лангфельдером и с Валленбергом, был заключенный по имени Ханс Лойда, рассказавший Хилле в 1946 году, когда они оба находились в лагере неподалеку от Красногорска, что после того, как Лангфельдера перевели 18 марта из камеры на Лубянке, где они вместе сидели, на его место поселили Валленберга. «Валленберг был хороший сокамерник, — рассказывал Лойда Хилле, — он просил тюремного офицера передавать свою норму сигарет Лангфельдеру».

Лойда сообщал Хилле, что Валленберга вызывали на допросы несколько раз. Швед жаловался, он считал, что у русских нет никаких причин держать его. Он даже убеждал их, что представлял их интересы в Будапеште, но они не хотели верить. Следователи говорили, что Валленберг — это богатый шведский капиталист, а тогда с чего ему делать что-то для русских?

В середине мая 1945 года, сообщал Лойда Хилле, его, Валленберга и Рёдля (третьего сокамерника) увезли с Лубянки в автофургоне. Лойда видел, как Валленберга и Рёдля увозили в Лефортово, в то время как его самого отправили в Бутырки.

Эрнст Хубер, капрал-телеграфист при германской военной разведке в Румынии. Был взят в плен в августе 1944 года. Хубер сообщил, что сидел в Лефортово в середине апреля 1945 года в одной камере с Лангфельдером. Он дал описание Лангфельдера, близкое к тому, которое давали Кичман и Хилле, за исключением одного — Хубер утверждал, что Лангфельдер носил бороду.

Описывая в марте 1956 года свою историю, Хубер вспомнил версию, которую дал Лангфельдер их с Валленбергом аресту. Валленберг и Лангфельдер хотели вступить в контакт с советским командованием, чтобы организовать помощь евреям будапештских гетто, поэтому они отправились в штаб-квартиру русских в автомобиле. На улицах по-прежнему стреляли, и они ехали медленно, то и дело останавливаясь, чтобы прятаться от обстрела в домах. Позже их остановили советские солдаты, которые заставили их выйти из машины и, чтобы они не смогли сбежать, прокололи шины. Валленберг показал им дипломатические документы и попросил отвести к старшему офицеру. Вместо этого их передали НКВД и недолго держали во временно обустроенной советскими военными тюрьме в Будапеште. Затем, в сопровождении офицера и четырех солдат, их повезли поездом в Москву через Румынию [59]. Из рассказа Хубера следует, что Лангфельдер добавил к описанию поездки одну деталь — они останавливались в пути в городе под названием Яссы, где им разрешили пообедать в ресторане «Лютер». В Москве, как и в Будапеште, им говорили, что они не находятся под арестом, а взяты под стражу с целью их же охраны. По прибытии в советскую столицу им даже разрешили ознакомительную поездку на московском метро, прежде чем привели пешком в тюрьму на Лубянку. В тюрьме их разделили. Лангфельдер рассказывал, что их обоих впоследствии обвинили в шпионаже в пользу США и, возможно, Великобритании тоже.