Тайна неудачного выстрела - Биргер Алексей Борисович - Страница 23

— Сказал, что дикий лес для него — дом родной, — сообщил дядя Серёжа. — Что он в молодости и охотился, и по тайге бродил, поэтому лесные следы умеет читать почище любого сыщика. Что он всей своей охране нос утрёт!..

— А секретарь с ними не пошёл, потому что министр велел ему ковром заняться? — спросил я.

— Да, — сказала мама. — Да он и сам заявил, что ему легче ковёр выбивать, чем таскаться по лесу. После вчерашней баньки он всё ещё сам не свой.

— М-да, ухайдокал его Степан Артёмович! — усмехнулся отец.

— И всё-таки, нельзя так над человеком измываться! — сказала мама. — Когда человек, едва сев ужинать, от одной рюмки валится с закрытыми глазами, и охранникам приходится на плечах уносить его в постель… Степану Артёмовичу не подтрунивать над ним надо после этого, а оставить в покое! Ну, не создан организм секретаря для таких перегрузок — что теперь, совсем ничтожеством его считать?

— Да не считает его ничтожеством Степан Артёмович, — возразил отец. — В секретари бы не взял, если б считал… А что подтрунивает — так ведь добродушно.

Мама, по-моему, не совсем была с этим согласна, но промолчала.

— Похоже, мне удалось найти с ним контакт, — задумчиво сказал дядя Серёжа. — Спасибо тебе, что ты так естественно навёл разговор на мои занятия и проблемы. Сам бы я ни за что не решился об этом заговорить.

— Да брось ты! — сказал отец. — Хорошо будет, если твоя проблема вдруг решится, вот и все… — он встал из-за стола. — Я буду у себя в каморке. Мне надо ответить на несколько деловых писем. Дела, к сожалению, не ждут… Когда приедет Михаил, покажите ему, где меня найти.

Вот он, подходящий случай, подумалось мне! Но я не стал сломя голову кидаться вслед отцу, на ходу дожёвывая завтрак, а чинно посидел ещё минут десять. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь, даже мама, догадался, как срочно и настоятельно мне надо поговорить с отцом.

Поэтому я выждал, пока взрослые опять увлекутся своими разговорами и перестанут обращать на меня внимание, а потом тихо выскользнул из-за стола.

Комнатка, которую отец называл своей «каморкой», была по сути его рабочим кабинетом. Там он занимался всеми «бумажными» делами, составлял таблицы и графики, по которым было видно состояние всего его лесного хозяйства — от численности бобров до интенсивности нерестового хода форели в разные годы, от времени прилёта утиных стай до схем с участками больного леса и новых лесных посадок (больные участки заштриховывались красным, новые посадки — зелёным) — расшифровывал и переносил на бумагу всё то, что наговаривал на диктофон во время своих долгих инспекционных походов, делал выписки из книг и справочников по своей тематике; словом, как он это называл, «подтягивал болты». «Это подводная часть айсберга, — говаривал он. — Невидимая работа, благодаря которой я могу предвидеть жизнь леса на много лет вперёд и вовремя определять, где надо будет вмешаться.»

Эта «каморка» находилась в конце коридора первого этажа, и лестница на второй загораживала её дверь так, что комната получалась совсем уединённой. Я тихо прошёл туда и так же тихо приоткрыл дверь. Отец сидел ко мне спиной и писал.

— Папа, — проговорил я, — можно мне с тобой посоветоваться?

— Да? — он поднял голову от бумаг и повернулся ко мне. — Заходи, не бойся. Что случилось?

Отец знал, что если я вторгаюсь к нему во время его работы, то по пустякам отвлекать его не собираюсь.

— Много чего, — сказал я, заходя в каморку и аккуратно затворяя за собой дверь. — Ну, во-первых, мне не нравится этот охранник, который оказался полковником. Он всё время давил на то, что ружья украл кто-то из своих — иначе бы, мол, Топа с его нюхом поднял тревогу намного раньше. Он явно подозревает дядю Серёжу — ведь больше некого подозревать. Но зачем дяде Серёже воровать ружья? Да и как бы он сумел это сделать?

Отец нахмурился. Видно, он думал о том же самом, и эти мысли не давали ему покоя.

— Допустим, — сказал он. — И что ты предлагаешь сделать? Побыстрее поймать воров? Мы и так делаем всё возможное.

— Нет, — ответил я. — Я понимаю, что поймать воров — это то, что не совсем от нас зависит. Но мне кажется, мы могли бы придумать что-нибудь, чтобы объяснить этому полковнику Юрию, что нельзя смотреть на всех так, будто все в чём-то виноваты и всех надо побыстрее схватить. Ведь так в нашем доме жить будет нельзя, пока министр не уедет!

— По-твоему, он именно так смотрел? — с лёгкой улыбкой спросил отец, откидываясь на спинку своего вертящегося кресла.

Эта улыбка слегка смутила меня, и я замялся.

— Ну…

— Не стесняйся, говори, что думаешь, — подбодрил меня отец.

— Прежде всего я думаю о Фантике, — сказал я. — Каково ей будет, если она поймёт, что её отца подозревают? Ну, и всем нам будет кисло.

— Разумеется, с Ванькой ты об этом не говорил? — осведомился отец.

— Нет, — ответил я. — И не только потому, что он ещё мал для таких разговоров. Ванька — как раз вторая проблема, о которой я хотел с тобой поговорить. Понимаешь…

— Ну? — чуть подстегнул меня отец.

— Ванька решил заделаться защитником животных, — сообщил я. — Видишь ли, до него вдруг допёрло, что шапки и шубы делают из живых животных.

— Гм… — отец почесал подбородок. — Ясно, чем это пахнет. Ты, надеюсь, объяснил ему, что нашим гостям нельзя устраивать никаких демонстраций?

— Объяснил.

— Вот и хорошо. Смотри, чтобы Фантик сама ничего не заподозрила. Она умная.

— А сам ты что об этом думаешь? — спросил я.

— О защите животных?

— Да.

— Это трудно объяснить, — сказал отец. — Но попробую. Во всём нужна разумность. И отсутствие… ну, того, что называют или рвачеством, или жлобством. Ты помнишь историю про деда Мазая и зайцев?

— Помню, разумеется!

— Что дед Мазай говорил зайцам, когда их отпускал?

— Ну… Бегите, мол… «Слушайтесь, зайчики, деда Мазая»…

— Не совсем так. Он им говорит: «Только уж не попадайтесь зимой!» И добавляет: «Я их не бью ни весною, ни летом: шкурка плохая, линяет косой!»

— То есть… — я задумался. — Он их спасал, чтобы зимой ему побольше шкурок было?

— Вовсе нет! — ответил отец. — Он их спасал, потому что ему было их жалко! Но для него это не исключало, что зимой он будет заготавливать заячьи шкурки. В данном случае, он проявил себя самым что ни на есть разумным человеком. А ведь были в его времена, да и сейчас есть, такие горе-»охотники», — отец непередаваемым презрением в голосе закавычил это слово, — которые во время половодья подплывают к кочкам, на которых спасаются зайцы, и бьют их десятками, веслом или прикладом ружья… Понимаешь, в природе все взаимосвязано. Если зайцев становится слишком много, они начинают губить лес. Но волки не дают зайцам размножиться так, чтобы они стали опасными для всего окружающего. С волками тоже бывает очень по-разному. Есть места, где волки находятся под охраной закона, как исчезающий вид. А есть места, где за волчью шкуру платят премию, потому что волки слишком расплодились. И с кабанами то же самое. Мы охраняем кабанов, но при этом стараемся сдерживать их численность. Ведь если кабанов станет слишком много, они перероют весь заповедник так, что лес начнёт болеть и умирать. Словом, что ни возьми — одно сдерживает другое, и вся природа состоит из таких сдержек и противовесов. И человек как часть природы изначально участвовал в этом цикле. Если бы мы не были нужны природе, нас бы здесь, на этой земле, не было. Другое дело, что люди часто берут намного больше того, что им полагается, особенно в наши времена… Но если устроено так, что мы едим мясо животных и согреваемся их мохнатыми шкурами — значит, это нужно не только нам.

— Но вот ты говоришь, — сказал я, — что поддерживаешь равновесие в заповеднике. Но разве это не искусственно? Ведь лес, вроде, должен жить сам, и сам решать, куда ему… ну, расти, что ли, или развиваться.

— О, это совсем другая тема! — рассмеялся отец. — Видишь ли, если бы наши леса были бескрайними, как в старину, то они бы, так сказать, «самосохранялись». Но, хоть наш заповедник и кажется огромным… Нет, он действительно огромен, без всяких «кажется»… И, всё равно, это только малая часть былого, со всех сторон окружённая цивилизацией, с её городами, заводами и прочим. Поэтому у леса нет бесконечных резервов, которые были прежде. Вот и приходится помогать ему. Иначе бы и заповедники — и заказники, и национальные парки, в мире по-разному называют эти охраняемые остатки нетронутой дикой природы — были не нужны… — он помолчал немного и вернулся к прежней теме. — Жаль, вы с Ванькой вчера не слышали, как Сергей рассказывал министру, с чего начиналось его хозяйство. Он ведь сначала занимался исследованием поведения пушных животных как учёный, а потом их… ну, можно сказать, лабораторию, хотя вернее было бы назвать экспериментальным хозяйством… перестали финансировать. Сергей не мог смотреть, как звери умирают от голода. Он ушёл. Ему позволили взять нескольких самых слабых зверей — мол, все равно доходяги, так пусть лучше у Сергея помирают, чем в хозяйстве. Но Сергей — отличный специалист, и он их выходил. Буквально ночей не спал, пока его выздоровевшие звери не начали давать здоровое потомство, и дело пошло.