За небесной рекой - Бир Грег - Страница 39

При виде бескрайней залитой бетоном равнины у нее зачастило сердце. Это бетонное поле казалось ей кошмарным символом бесконечности, выраженным посредством доступных человеку понятий. Единственным предметом, видневшимся на равнине, был крошечный зонд, оставленный Уонтерами. Она смотрела на него несколько минут. Она не успеет добраться туда до наступления темноты. С недавнего времени тьма стала страшить ее. Анна вздохнула и решила отложить исполнение задуманного на завтра.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Кавасита сидел, закрыв глаза, в крошечном саде камней и прислушивался к журчанию воды в ручейке. Утром он спустился в песчаную ложбинку, находившуюся за домом, и долго упражнялся там со своими серебряными прутьями. Теперь же Кавасита пытался делать со своей головой примерно то же, что делал с телом. Он сосредотачивался на различных идеях и образах, решал головоломки и детские загадки. Он сочинил несколько относительно простых стихотворений и тут же выбросил их из головы.

Первая стадия его занятий состояла из упражнений именно такого рода. Покончив с ними, Кавасита погрузил свое тело в сон с помощью пранаямы , контроля над дыханием. Когда его руки и ноги полностью расслабились, он подумал о сексуальном наслаждении. Тело задышало чаще, но так и не пробудилось от сна. В течение последних нескольких дней он повторял это упражнение раз за разом, но так и не мог придти к искомому. Ненависть не уживается с ощущениями такого рода. Если же он пытался концентрировать внимание на проявлениях жестокости, то тут же просыпался. Ему нужно было приблизиться к цели как бы со стороны, не обнаруживая при этом своего подлинного импульса.

Нет, он не пытался достичь самадхи[10]. Он намеренно пробуждал свое эго, пытаясь исследовать некоторые области своего сознания, скрытые от него в состоянии бодрствования. Они могли раскрыться при концентрации на определенных функциях. Стоило ему подумать о долге и дисциплине, как шея и плечи мгновенно напрягались. При мысли об Анне (если оная мысль не имела сексуального контекста) он чувствовал тепло в верхней части головы — явно позитивная реакция — и давление на глазные яблоки, свидетельствовавшее о неких сомнениях.

Затем, так и не пробуждая тело от сна, Кавасита стал задавать себе вопросы и пытался находить ответы на них по реакциям тела. Куда угодил кинжал Масы в ту последнюю ночь мира? В локоть. Вспыхнувшая на мгновение боль тут же стихла. А чем он ударился, когда упал с каменной кучи (это произошло в раннем детстве)? Он почувствовал неприятные ощущения в правом боку. Он продолжал исследовать свое сознание, пока не восстановил большую часть памяти тела о полученных им увечьях.

Все эти упражнения являлись лишь приготовлением к основной серии крайне сложных вопросов. Он понимал, что приступать к последней серии опытов возможно только тогда, когда он досконально разберется с собственным сознанием.

Выполнив намеченную на этот день программу, он сконцентрировался на точке, поднимавшейся на более высокий уровень незатронутого им сознания, и позволил себе проснуться, выбрав в качестве исходного сигнала дрожание большого пальца ноги.

Сорвав с грядки несколько овощей, Кавасита отправился на кухню и приготовил обед для себя и Анны. Так и не дождавшись ее, он съел свою порцию, накрыл кастрюлю крышкой и отправился на ее поиски. Купольный монитор ему не помог, и тогда он отправился к воздушному шлюзу. Замок оказался открытым. Он взял в руки передающий блок и нажал его сигнальную кнопку.

— Привет, — услышал он ее голос. — Бери систему жизнеобеспечения и выходи наружу. Я хочу кое-что показать тебе.

Кавасита одел на себя системный ранец и вошел в шлюзовую камеру. Оказавшись за пределами купола, он отстроил рацию на максимум сигнала, одел очки и только тогда увидел Анну. Она стояла возле зонда Уонтеров.

Едва их защитные поля слились, Анна сказала:

— Он наблюдал за нами. Вернее, за куполом. Видишь этот маленький диод? Он начинает светиться только в тех случаях, когда зонд работает в режиме сбора информации. Почему же он наблюдает за нами до сих пор?

— Может быть, он только что включился. Не забывай и о том, что мы владеем не всей планетой, а только большей ее частью. Уонтеры имеют право выходить на орбиту и совершать посадку.

— Разумеется. Они следят за нами. Все последнее время мы не обращали внимания на приборы, да и на звезды смотрели нечасто. И, все-таки, они должны были известить нас о своем прибытии.

— Этикет здесь не при чем, — покачал головой Кавасита. — Пойдем, посмотрим, что нам скажут регистрирующие устройства.

— Ох, не нравится мне все это, — вздохнула Анна. — Впрочем, не будем торопить события.

— Думаю, рано или поздно они захотят выйти на связь с нами. Пойдем под купол.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Во время медитации, проводившейся им на следующий день, он почувствовал близость ответа. Это невесть откуда возникшее ощущение на миг ослабло, но тут же вновь заявило о себе с еще большей силой. Оно усиливалось в нем с каждым биением сердца, пока свет, возникший в его сознании не стал нестерпимым. Дыхание зачастило, а тело непроизвольно напряглось.

— Нет! — завопил он.

Боль тут же прекратилась, однако ответ, теперь уже лишенный своего огнеподобного блеска, так и остался в его сознании. Подобно закаливаемому клинку, опущенному в воду, он лишился своего огня, но обрел твердость. Есио распрямил ноги, глубоко задышал и, поднявшись, принялся разминать мышцы рук и шеи, пытаясь ослабить напряжения в теле, протестовавшем против чрезмерно быстрого выхода из транса. Жесткая сталь, четкий кристалл ответа. Ожившие воспоминания. Он обвинил другого мальчика в том, что тот едва не поджег дом. Узнав об этом, отец шлепнул его по рукам. Слезы мамы, узнавшей о том, что его забирают в армию. Школьные учебники, в которых говорилось о подвигах и доблести предков, привыкших смотреть в лицо смерти. Божественная история. Женщины — плохие воители, они слишком слабы. Триумф мужчины состоит именно в том, что он сотворен сильным, и потому способен сражаться и погибать с честью, с холодной рассчетливостью, свободной от сознательной жестокости, не зная пощады и мягкости; в случае поражения он готов покончить с собой, ибо ему небезразлично понятие чести, перенимаемое им у предков и передаваемое потомкам, ибо Бог-Император, потомок Солнца, ждет от него победы — победы или смерти; с методичностью, достойной самого Будды, этот неистовый воин облачается в доспехи истории, ни на минуту не выпуская из рук грозный меч веры; он силен знанием того, что служение своему народу…

Ответ кружил в нем огромной железной снежинкой, пронизывавшей своими прекрасными острыми лучами потаенные глубины сознания, пробуждавшей воспоминания, указывавшей на факты.

Начало двадцатого столетия стало концом японской истории. Долгое детство японского народа закончилось кошмаром, дотоле им неведомым, кошмаром собственной слепоты и бессилия. Кроваво-красное светило поднялось над двумя городами. Новый ужас, новая война, которая была ничуть не страшнее огненной смерти, превращавшей жителей Токио и других городов Японии в корчившихся лилипутов, но отличалась большей точностью, бескомпромиссностью, определенностью.

И, тем не менее, указанная слабость не была вызвана недостатком воинственности или небрежением честью, нет. Она связана со стремлением сохранять верность старым испытанным средствам, некогда позволявшим Японии выходить из самых затруднительных положений. Древние концепции, древние волшебные истории проводимые в жизнь рукою и мечем, рукою и ружьем, рукою и современной технологией обращались в кровь, пепел и кости, белевшие в дымящейся мгле. И прошлое, укутавшись в шелка, подобно зверю напиталось кровью кровавейшего из столетий и с ней смешало собственную кровь…

Ответ уже в крови.

— Он во мне… — пробормотал Кавасита.