Наковальня звезд - Бир Грег - Страница 8

— Ты же прекрасно знаешь, что они не сделают этого, — покачал головой Мартин.

— Нет, не знаю. Да и почему бы им не сделать этого? — Ариэль резко развернулась и медленно, как тигрица, стала наступать на Мартина. Лишь за секунду до столкновения она остановила лестничное поле.

Но Мартин даже не вздрогнул.

— У Благодетелей тоже есть дом, — сказал он. — Они же пришли откуда-то…

— Вот только не надо потчевать меня таким дерьмом…

— Ариэль, выслушай меня, пожалуйста. Ты же сама просила объяснений.

Она кивнула:

— Ладно, валяй.

— Если галактика полна волков, то вряд ли там появятся птички. Если мы узнаем о Благодетелях все, — кто гарантирует, что через несколько сотен, да хотя бы и тысяч лет, не важно, мы не превратимся в волков? А местоположение Благодетелей нам будет известно. Скажи, что, в таком случае, помешает нам отправиться к ним в гости?

— Это так… цинично, — процедила Ариэль. — Но если они так относятся к нам, почему же тогда оберегают?

На этот вопрос существовало много ответов, но ни один из них не был до конца убедительным. Мартин часто размышлял на эту тему. И теперь он попытался донести до Ариэль свои наиболее удачные, на его взгляд, теории.

— Они верят в гармонию. Кем бы момы ни были, но ведь именно они создали Корабли Правосудия, чтобы лишить возможности отдельные цивилизации рыскать по галактике и подчинять себе все вокруг. Может быть, всё началось с самозащиты…

— Возможно, и сейчас всё, что происходит, это не более, чем их самозащита.

— Нет, не думаю. Мне кажется, они просто надеются, что мы внесём свой вклад позже, когда возмужаем.

Ариэль безнадёжно вздохнула.

— Момы сказали нам всё, что могли, — продолжал убеждать её Мартин, — Всё, что мы должны знать. Без них мы никогда не сможем отомстить за Землю. Ты же понимаешь все это. У нас нет причин ненавидеть момов.

— Я не испытываю к ним ненависти, — сказала Ариэль.

— У нас куча работы. Нам надо многое обдумать и принять решение. Я бы хотел, чтобы мы все были вместе.

— О, я не хочу никого разочаровывать.

— Пожалуйста, не думай больше о самоубийстве. Это глупо.

Прищурившись, Ариэль посмотрела прямо в глаза Мартину:

— А вот это моё личное дело. Не трогай этого.

— Я и не собираюсь, — мягко произнёс Мартин. Его гнев улетучился, появилось глубокое понимание того, куда они идут, что собираются делать. — Ты будешь заниматься только тем, чем захочешь.

— Мартин, откуда нам знать, как многое мы потеряли? — вырвался у Ариэли вопрос, кажется, неожиданный и для неё самой.

Мартин кивнул, он не мог с ней не согласиться:

— Да, ты права. У нас никогда не существовало возможности быть людьми, а ещё меньше — детьми. Мы очень далеко от своего дома. Можно сказать, что его больше не существует. Но мы не повзрослеем, пока не выполним свою миссию. Но даже после этого нам не следует возвращаться в Солнечную систему, к моменту нашего возвращения там пройдут уже тысячи лет. Мы будем там чужими. И это не только твоя, это наша общая судьба. Мы должны держаться вместе.

Ариэль казалась испуганной.

Каким бесчувственным и слепым монстром, должно быть, кажусь я ей…

— Мы уже никогда не будем детьми, — продолжал Мартин, — Но надо жить, Ариэль. И не надо мне угрожать. Мы не хотим никого терять.

— Но почему момы сами не остановят тех, кто сотворил все это? — с надрывом произнесла Ариэль.

Мартин пожал плечами:

— Они не хотят превращать нас в скотину, или в зверей из клеток зоопарка. Может быть, поэтому, я не знаю… Они предоставляют нам столько свободы, сколько могут. Даже в свободе умереть не отказывают.

— Все это очень грустно, — прошептала Ариэль, глядя куда-то мимо Мартина. — Ну, ладно, все, пока!

Мартин с трудом проглотил слюну:

— Я…

— Пожалуйста, уйди.

Мартин резко вскочил, оттолкнулся от стены, затем от трубопровода, снова от стены, потом, переведя дыхание, он вызвал лестничное поле и направился ко второму дому-шару, где жил Вильям.

— Почему тебя не было на собрании? — Мартин старался говорить спокойно. Вильям Оперение Стрелы повернулся к нему и вылез из гамака.

— Я не хотел усугублять напряжённость.

— Вообще-то, ты, как и любой другой, обязан присутствовать на собрании, когда обсуждается Работа. К тому же, ты не голосовал.

Вильям улыбнулся и пожал плечами.

— Думаю, никто не пострадал от этого. Я получил информацию и могу сделать собственные выводы, — его привычной экспрессивности пока почти не ощущалось. — А ты, Мартин, свои сделал?

— Мы собираемся исследовать…

— Я не об этом, — прервал его Вильям. — То, что вы там решили, было заранее предопределено. Я говорю о другом. Ты решил, кто ты есть? Что же ты, в конце концов, хочешь?

— Не понимаю, о чём ты, — Мартин и вправду был озадачен.

— Это важно для тебя. Это важно для Терезы.

— Я думал, у тебя нет возражений.

— Да, я сказал, что не возражаю. Но потом мы с тобой снова занимались сексом — это было в первый раз после того, как ты переспал с Терезой. И я увидел, что почти ничего не изменилось.

Мартин сидел в противоположном углу комнаты с таким угрюмым видом, будто его заставляли принимать горькие лекарства.

— Всё равно, я не понял, чего ты хочешь от меня.

— Это потому, что твои мысли не со мной.

— Ты мне всегда нравился.

— Мартин, сколько у тебя было любовников?

Мартин посмотрел в сторону:

— Я не гомосексуалист, — сказал он.

— Ну конечно же. Ты не робкий мальчик, Мартин, ты просто немножко испугался… обидеть кого-нибудь… да ещё своих собственных страданий.

— О как ты мудр… — начал было Мартин.

— Слушай, замнём это, — раздражённо прервал его Вильям. — Ты изображаешь меня, как какого-то проповедника, нечто вроде святого Франциска. Я вовсе не такой. Я — обычный гомосексуалист. Как и большинство из нас. Вот ты… и Тереза… Вы — нет, вы — другие.

— О, и она имела, и её имели.

— Наверное… Но это ни о чём не говорит. Это не важно.

— У неё было любовников больше, чем у меня.

— Меня не интересует, сколько любовников было у Терезы. Меня интересует, сколько их было у тебя, — никогда раньше Вильям не спрашивал его об этом. Такие вещи редко становились предметом их обсуждения. В группе людей, столь тесно общающихся, все и так становилось общим достоянием.

— Это не важно.

— Некоторые говорят, что ты не слишком хорош, чтобы быть Пэном. У тебя мало связей, а для того, чтобы понять человека, нужно непременно переспать с ним. То есть, следи за логикой — тебе, как Пэну, следует переспать со всеми нами.

Мартин нахмурился:

— Никто до сих пор не говорил мне об этом.

— Они и не скажут, потому что они сплетники и трусы — все, без исключения, на корабле.

— Разве я чем-то отличаюсь от них?

— Ты постоянно стараешься не делать ошибок.

— О, боже, Вильям, о чём ты говоришь?

Вильям вытянул жилистые, отливающие бронзой, руки и ноги. Мартин отметил игру мускулов, пульсацию кожи на сильных руках, красоту и блеск бедра, но не почувствовал никакого физического влечения — он ощутил только гордость и восхищение гибкостью и силой друга.

— Я уже давно гомосексуал, — продолжал тем временем Вильям. — На корабле нас таких не так уж и много — всего восемь юношей и семь девушек. А ты со своей бисексуальностью можешь трахать кого угодно — народу предостаточно. Но я кое-что знаю о тебе, Мартин. На самом деле, ты гораздо более страстный, чем я. Я пробовал спать с девушками. Мне понравилось, но не более того. Поэтому теперь я сплю только с юношами. У меня их было двенадцать, а у тебя, я догадываюсь, пять или шесть. Так чего же ты боишься?

Мартин резко оттолкнулся от угла каюты.

— Я знаю, тебе противна идея подобного разделения, — Вильяма не остановил гневный порыв друга. — Ты не любишь принимать людей такими, какие они есть на самом деле. Но почему, Мартин?

Лицо Мартина выдавало его напряжённое состояние.