Только вперед - Раевский Борис Маркович - Страница 39

— Я всегда вдумчива и серьезна. Это отметил еще наш школьный химик!..

— Ну, перестань! Обещай отвечать вполне серьезно.

Что-то в его голосе заставляет девушку замедлить шаги, насторожиться.

— Хорошо, — соглашается она.

Леонид волнуется.

— Понимаешь, Ласточка, — говорит он. — Мы сегодня расстаемся…

«Какая оригинальная мысль!» — хочется пошутить девушке, но она сдерживается.

— И неизвестно, когда встретимся, — продолжает Леонид.

Аня молчит.

— Мы ведь с тобой друзья, верно? — спрашивает он.

— Конечно!

Начало не совсем такое, какого она ждала. Но Аня не подает виду.

— Давай поклянемся, — торопливо говорит Леонид. — Что бы с нами ни стряслось, куда бы ни зашвырнула нас судьба, всегда будем друзьями. Навек! Преданными, надежными друзьями!..

— Хорошо, — вяло соглашается Аня.

Нет, не того, совсем не того она ждала!

— Поклянись, — настаивает Леонид.

— Хорошо. Будем друзьями.

— Нет, клянись!

— Клянусь!

Леонид морщится: разговор пошел как-то совсем не так. Вовсе не то он хотел сказать…

Они подходят к своему дому. Заспанный дворник долго гремит цепью, открывая ворота.

— Прощай, Ласточка, — говорит Леонид.

— Прощай!

Глава десятая. Секунда за год

Леонид стоял на бортике бассейна, взволнованный и растерянный. Капельки воды дрожали на его широких загорелых плечах, грудь тяжело вздымалась. Только что закончил он очередной тренировочный заплыв на двести метров. Кочетов плыл в полную силу, с наивысшим напряжением всех мускулов и сердца, но безжалостная стрелка секундомера показала 2 минуты 30,8 секунды. Опять 2 минуты 30,8 секунды! Уже который раз!

Рядом с Леонидом стоял Галузин. Он задумчиво перебирал пальцами шнурок, на котором висел, болтаясь на груди, как медальон, блестящий секундомер.

Это уже становилось похожим на какой-то заколдованный круг. Три месяца подряд, начиная с семнадцатого июня, неустанно ведут они тренировки, и все безрезультатно. Секундомер словно испортился. Стрелку его никакими силами не удается удержать на расстоянии хотя бы одного деления до той проклятой черточки, которая обозначает 2 минуты 30,8 секунды. Только достигнув этой черточки или даже перевалив за нее, стрелка замирала.

Галузин и Кочетов за эти бесконечные три месяца испробовали уже все известные им приемы. Но маленькая, бесстрастная стрелка упрямо упиралась в одну и ту же отметку на циферблате. И Галузину каждый раз казалось, что острый конец черной стрелки втыкается ему прямо в сердце.

17 июня 1940 года! В этот день телеграфные точки и тире разнесли по всей земле взбудоражившее весь спортивный мир известие. Виктор Важдаев побил мировой рекорд, установленный Кочетовым. Важдаев проплыл двухсотметровку за 2 минуты 30,1 секунды, на 0,7 секунды обогнав своего старого друга и соперника.

Этот совершенно исключительный результат казался невероятным еще и потому, что у всех было свежо в памяти, как Кочетов недавно ставил свой мировой рекорд. Он тогда намного перекрыл официальный рекорд мира, и это казалось чудом, пределом человеческих возможностей. И вдруг — чудо уже не чудо!

Леонид в тот же день послал Виктору поздравительную телеграмму, а потом, прямо с почты, направился в бассейн. Галузину ничего не надо было объяснять. Тренер отлично знал упорство своего ученика. Конечно, Кочетов не согласится легко уступить свой рекорд, завоеванный очень дорогой ценой.

— Начнем? — только и спросил Галузин.

Леонид кивнул.

И они начали. Но странное дело — такого еще никогда не бывало с ними — упорные, трехмесячные труды не принесли никаких, ну хотя бы самых маленьких, результатов. Кочетов лишь время от времени повторял свой прежний рекорд, а дальше не двигался.

Казалось, они уперлись в глухую толстую стену, тупик. И выхода из него нет.

Как всегда в трудных случаях жизни. Кочетов решил обратиться к Гаеву. Николай Александрович был хорошим советчиком. Но потом Леонид передумал. Ну, в самом деле, — что он скажет Гаеву? Смешно ведь жаловаться на непослушную стрелку секундомера! Гаев скажет: «Тренируйся упорней!»

Что тут можно еще посоветовать? Вот если бы кто-нибудь мешал Кочетову, тогда — другое дело. А сейчас нечего попусту тревожить Николая Александровича.

И вот теперь, после очередного неудачного заплыва, взволнованные Кочетов и Галузин стояли в бассейне возле воды и не знали, что предпринять.

«Хорош тренер! — недовольно подумал о себе Галузин. — Так-то я подбадриваю ученика?»

Иван Сергеевич с трудом заставил себя улыбнуться и наигранно весело сказал:

— Итак, тренировки продолжаются. Запомни, Леня, — не так-то просто выбить нас из седла! Клянусь своими усами, — стрелка замрет там, где мы ей прикажем!

— Как бы вам не остаться без усов! — пробормотал Леонид.

Галузину и в самом деле все больше грозила опасность потерять свои великолепные казачьи усы. Прошел еще месяц, а упрямая стрелка секундомера по-прежнему ни разу не показала меньше 2 минут 30,8 секунды. На очередную тренировку Иван Сергеевич втайне от ученика пригласил трех своих старых друзей — опытных тренеров.

Один был высокий, горбоносый, с наголо обритой головой. Другой — пониже и помоложе. Третий — еще пониже, коренастый, загорелый, с белыми, крупными, как клавиши, зубами. Чтобы не тревожить Леонида, гости сделали вид, будто случайно оказались в этот момент в бассейне. Но Леонида трудно было провести. Он сразу понял, что «казак» умышленно собрал этот консилиум.

Ивана Сергеевича терзало беспокойство. А вдруг он чего-нибудь не заметил, вдруг есть какая-то, хоть самая маленькая, погрешность в работе его ученика? Может быть, именно из-за этой мелочи они зашли в тупик?

Три тренера стояли, возле самой воды, словно в строю: по росту, плечом к плечу. Молча пристально следили за пловцом. А Галузин заставлял ученика то плыть медленно, чтобы гости видели каждое его движение, то мчаться, как глиссер, стремительно рассекая воду. Он снова и снова приказывал Леониду брать старт и проделывать повороты, плыть только с помощью рук, «выключив» ноги, а потом класть руки на зеленую доску и плыть, работая одними ногами.

Это была явная демонстрация. Иван Сергеевич намеренно показывал гостям своего любимца во всех положениях. Он и сам старался придирчиво, как бы со стороны, наблюдать за Леонидом. Время от времени он бросал быстрые взгляды на друзей-тренеров.

«Ну, заметили какой-нибудь грех?» — настойчиво допрашивали глаза Галузина.

Гости молчали. Они по-прежнему стояли, как в шеренге: высокий, пониже, еще пониже.

Хотя они всячески стремились найти хоть какое-нибудь малейшее упущение в работе пловца, — это им не удалось. Опытным тренерам сразу бросилось в глаза, что все движения Кочетова отработаны с величайшей точностью и старательностью. Каждый поворот руки над водой и под водой был тщательно продуман, предельно экономен и максимально эффективен. Ни одно движение при гребке не пропадало даром; все они «тянули» пловца вперед. Также мудро и экономно работали ноги. Каждый их толчок был очень точно согласован с движениями рук.

— Полный порядок! — сказал на прощанье бритоголовый. — Продолжайте в том же духе!

Двое других кивками присоединились к нему.

Казалось бы, заявление тренеров должно порадовать Ивана Сергеевича. Значит, он делал все правильно.

Но Галузин еще больше помрачнел.

Неужели все движения пловца отработаны так тщательно, что дальше идти некуда? Неужели предел?

Опять это слово! Иван Сергеевич строго-настрого запретил и себе, и ученику даже думать о пределе, не то что говорить о нем. И все-таки в последний месяц это проклятое слово не выходило у него из головы. Старый тренер, откинув всякую ложную гордость и самолюбие, очень обрадовался бы, если бы кто-нибудь заметил хоть маленькую ошибку, показал бы, что какое-то движение Леонида не отшлифовано до конца.