Игры писателей. Неизданный Бомарше. - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 47

Вскоре начал бить колокол. Подходили все новые отряды национальной гвардии. В свете факелов толпилась уже добрая пара сотен гвардейцев.

Где-то раздался взрыв. Потом Мустье узнал, что все тот же молоденький офицерик приказал взорвать мост. Видимо, он догадался об угрозе помощи со стороны границы.

Теперь город был окончательно отрезан.

Прошел час. Детей уложили спать. Взрослые не спали – ждали. Верили, что сын маркиза Буайе, находившийся где-то в городе, наверняка оценил ситуацию и, видимо, уже мчится во весь опор, чтобы вернуться в Варенн с отцом и войском.

И действительно, часа через два вдруг раздался топот копыт.

И опять королева бросилась к окну и радостно крикнула: «Они! Пришли!»

Отрад гусар спешивался у дома.

Дверь распахнулась...

Нет, это был не Буайе. Это были герцог Шуазель, барон Гогела и граф де Дама.

Двое крестьян, охранявших комнату, попытались им помешать, но герцог только положил руку на шпагу, и они торопливо отскочили от дверей.

Шуазель оглядел комнату.

Он потом рассказал мне: «На кровати спал дофин, около него сидела мадам де Турзель, горестно положив голову на руки. У окна стояли принцесса Елизавета и дочь королевы. В глубине комнаты сидели два королевских гвардейца: Мустье и Мальден. Король сидел у стола. На деревянном грубом столе находились хлеб и вино. Над королем на стене висел... его парадный портрет!»

Король встал и радостно пошел к ним. Королева последовала за мужем.

«Где молодой Буайе?» – нетерпеливо спросила королева.

«Он ждал вас с лошадьми в гостинице „Великий монарх“.

«Я говорила, сир!» – воскликнула королева.

«Услышав о вашем аресте, он, скорее всего, поскакал к отцу за помощью. Во всяком случае, въехав в Варенн, я отправил в гостиницу своего человека, приказал найти молодого Буайе, а если не найдет – самому мчаться к его отцу за подкреплением».

«Кто-то стрелял из пушек? – спросил король с надеждой. – Почему?»

«Это взорвали мост, ведущий к границе».

«Что же делать?» – спросил король в отчаянии.

«Спасать вас, сир! – сказали Шуазель с бароном Гогела буквально в один голос. – На реке есть брод. Мы переправимся верхом. У нас сорок гусар, семеро спешатся и передадут вам лошадей. Ваше Величество сядет на одну из них, держа в руках дофина. Барон не раз бывал с вами на охоте, мы знаем, что вы прекрасный наездник, равно как Ее Величество и ваша дочь. Я не знаю, как ездят верхом принцесса Елизавета и госпожа де Турзель... В крайнем случае они останутся, и мы вывезем их позже, когда в город войдет маркиз со своим полком. Но сейчас гусары готовы окружить вас, сир, и принять на себя удары тех, кто попытается вас остановить. Мы же с Мустье, Мальденом, графом де Дама и семью солдатами, которые отдадут вам своих лошадей, прикроем ваш отъезд. И умрем, если понадобится!»

Ее Величество взглядом одобрила эти слова. Король же в задумчивости смотрел в окно. Наконец он сказал: «Там их, наверное, несколько сотен?»

«Человек шестьсот, не больше, но подходят все новые, колокол гудит... Дорога каждая минута!»

«Гарантируете ли вы, что в этой схватке не будут убиты члены моей семьи?»

«Если это произойдет, я убью себя на ваших глазах!» – воскликнул Шуазель.

«Мы готовы, готовы!» – говорили глаза королевы. Было видно, как она мучилась необходимостью молчать, когда говорит король.

«Рассудим здраво, – неторопливо продолжал король, – у вас мало лошадей и совсем немного людей. Если бы я был один, клянусь, я последовал бы вашему совету. Но со мной семья и дамы Скоро час ночи, нас захватили в одиннадцать тридцать. Молодой Буайе должен уже полтора часа скакать к отцу. Так'»

«Так».

«Маркиз со своими войсками намеревался выйти нам навстречу и ждать нас в Дюне. Отсюда до Дюна не больше восьми лье. Это два с половиной часа быстрой скачки. Следовательно, маркиз придет к нам на помощь к четырем утра, и мы в полной безопасности уедем отсюда».

«Когда я вышел на улицу, – рассказывал потом Шуазель, – я понял, что мое предложение уже бесполезно. Город был запружен людьми, не было даже шанса пробиться. Шел второй час ночи, и тысяч пять крестьян с вилами и национальных гвардейцев с ружьями горланили песни и слонялись по улицам, как на празднике. Колокол бил не умолкая, будто отпевал несчастную Семью. Я вернулся в дом. Невозможно описать тревогу и надежду, с которой мы ждали рассвета. Дети спали на кровати мсье Соса, а король и королева сидели, вслушиваясь в звуки набата. Как они ждали топота лошадей!»

Часы пробили три, потом четыре... Солдаты генерала Буайе уже должны были войти в город. Но никого не было. Между тем наступал рассвет.

В ожидании солдат решено было укрепить комнаты. Шуазель велел Мустье закрыть все окна. Они понимали, что при появлении полка Буайе гвардейцы и крестьяне первым делом постараются захватить Семью и, угрожая их убийством, остановят наступающих.

«План был таков, – рассказывал мне Шуазель. – При первых звуках выстрелов мы выгоняем охрану из второй комнаты. Чтобы добраться до Семьи, надо было подняться наверх. Мы решили встать на лестнице один за другим: я, барон Гогела, граф де Дама, Мустье и Мальден. Им пришлось бы убить всех нас, что потребовало бы времени – достаточного, чтобы солдаты маркиза Буайе взяли дом».

Но часы уже пробили пять, а Буайе не было. И с последним ударом часов вошли незнакомые люди. Это были посланцы из Парижа. Они привезли декрет Национального собрания.

Оба были в помятой одежде – скакали всю ночь. Они заговорили, перебивая друг друга: «Сир! В Париже волнения... люди готовы перебить друг друга... Интересы государства... Вот декрет Национального собрания... Вам надлежит вернуться...»

Король прочел документ и сказал: «Во Франции больше нет короля».

Он положил декрет на кровать, где спали дети, но королева в ярости смахнула его на пол. И, поднявшись, сказала, обращаясь к посланцам: «Я не хочу, чтобы эта бумага оскверняла сон моих детей...»

Толпа в комнате грозно зароптала. Мустье торопливо поднял декрет и положил его на стол.

Король попросил переговорить с приехавшими. Он сказал им, что Семье нужно время, чтобы не торопясь собраться.

Ему обещали. Но кто-то на улице уже разъяснял толпе, что король ждет солдат, которые должны освободить его. И вскоре чернь угрожающе кричала за окном: «Толстяка в Париж! За ноги втащить его в карету! И шлюху тоже!»

Уже тысяч десять пришло в город,

«Я никогда не видел такой ярости», – прошептал Шуазелю пришедший с посланцами Сое

И в восемь часов, окончательно поняв, что Буайе не придет, Его Величество, усталый и беспомощный, уступил толпе.

Под звуки непрекращающегося набата Шуазель предложил руку Ее Величеству, а граф де Дама – принцессе Елизавете.

Шуазель рассказал: «Садясь в карету, королева очень тихо спросила: „Вы думаете, мсье Ферзен в безопасности?“ – „Не сомневаюсь в этом“. И тогда она попросила: „Не бросайте, ради Бога...“ Я ждал, что она скажет „нас“. Но она сказала – „его“...

Когда Шуазель закрыл дверцы кареты, он вспомнил, как шотландцы выдавали англичанам обреченного на смерть короля Карла Первого.

Маркиз с полком пришел только к девяти часам.

Оказалось, его сын с печальными известиями приехал почему-то лишь в пятом часу утра. Да и неповоротливый немецкий полк собирался слишком долго. Немцы не горели желанием рисковать жизнями ради французского короля.

У самого города полк Буайе встретили звуки набата, разрушенный мост и несколько тысяч национальных гвардейцев на том берегу. И известие о том, что Семья уже час с лишним находится на пути в Париж!

Полк спешился у реки, не смея форсировать брод. Маркиз плакал.

Его сын так и не смог объяснить, почему он добирался целых шесть с лишним часов. Впрочем, по слухам, он впоследствии поведал своей любовнице мадам де Стани то, что не посмел рассказать отцу. Его провел какой-то лейтенант, почти мальчишка. Он нагнал Буайе-сына и скакавшего с ним посланца Шуазеля виконта д'Обрио и долго морочил обоим голову, будто Шуазель с гусарами уже освободил короля. Он даже уговорил их вернуться назад – помогать гусарам. И только доехав до города, они поняли, как их провели...»