Игры писателей. Неизданный Бомарше. - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 33

– Туанетта, – прошептал бедный граф.

Мадемуазель подошла к графу, величественно протянула ему руку для поцелуя. И Ферзен покорно ее поцеловал.

– Оставьте, оставьте меня... я вас прошу... – жалко сказал граф.

И тогда Фигаро, дотоле молча стоявший в дверях, заговорил громким шепотом:

– «Ваше Величество, сюда идут! Граф д'Артуа!»Мадемуазель де О. вопросительно посмотрела на Бомарше.

– Играйте! Как тогда! – яростно сказал Бомарше.

– Но тогда был он... А этот... – она удержалась от ругательства, -не хочет!

– Представьте того и действуйте! Как тогда! – яростно сказал Бомарше.

И мадемуазель де О. яростно впилась губами... в пустоту!

– «Ваше Величество, вы погибнете!» – мрачно и заученно повторял Фигаро.

– «Быстрее, кардинал!., о!.. о!_ о!.» – стонала мадемуазель де О.Маркиз тотчас проснулся.

– И Фигаро не посмел ее оттащить! – сказал Бомарше. – Проклятая шлюха! Я был уверен, что все кончено. Не мог же кардинал поверить, что королева Франции на первом же свидании... Но идиотом оказался я: на следующий день кардинал говорил де Ла Мотт... Фигаро, текст кардинала!

– «Я ваш должник до гроба. Благодаря вам я вкусил райское блаженство...»

– Какая скука, – сказал маркиз. – Как пчела на лету... У всех порядочных животных есть брачные игры. Ну хоть капельку воображения, хоть немного...

– Садизма! – засмеялся Бомарше. – А дальше они действовали, как и хотел Бомарше. Как он задумал! Кардинал взял ожерелье у ювелиров под долговую расписку и отдал де Ла Мотт, а та тотчас передала его своему муженьку, который и сбежал в Англию. Теперь осталось только намекнуть ювелирам, что их надули и никаких денег они не получат, ибо у кардинала их попросту нет. Я называю это кульминацией пьесы! А далее – развязка интриги. Зная пылкую Антуанетту, я был уверен: кардинала призовут к ответу ион расскажет, как встречался с королевой. Обман, конечно, выяснится, но в него никто не поверит! Толпа обожает верить подлым слухам – читайте мой монолог о клевете в «Цирюльнике».. Напротив, все радостно поверят, что королева ради ожерелья встречалась с кардиналом. Потоки сплетен польются на династию, престиж королевской власти вываляют в грязи под хохот моих Фигаро. Об этом я рассказал маркизу, который аккуратно все передал герцогу... Ваш текст, маркиз!

– Довольно, – прервал Ферзен. – Что было далее, я знаю из письма маркиза.

– Не знаете, – усмехнулся Бомарше, – как не знал и ваш доносчик – маркиз. Да и сам автор не знал, что случится далее. Это происходит только в великих пьесах: главный персонаж, то бишь Бомарше, совершенно вышел из подчинения сюжету и грозил разрушить интригу... В тот день королева репетировала сцену Розины и графа Альмавивы. И хотя я самонадеянно верю, что вы, господа, помните мою знаменитую пьесу, все же напомню ее содержание: граф выдает себя за бедняка по имени Линдор, чтобы проверить чувства Розины... Тогда игравший Альмавиву граф д'Артуа захворал и не явился на репетицию. И я сам подыгрывал королеве... Театр был пуст, мы были одни в этой маленькой драгоценной шкатулке...

Бомарше церемонно обратился к мадемуазель де О.:

– «Ваше Величество! Сегодня мы репетируем явление шестое: Розина и Альмавива одни. Не соблаговолите ли начать со слов: „Знатность, имущество...“

– «Знатность, имущество... Не будем говорить об этих случайных дарах судьбы».

– «Ваше величество, я осмелюсь сделать маленькое замечание. Этоттекст Розина говорит страстно, ибо в это время граф ее обнимает. И его прикосновение ее волнует... я бы осмелился сказать – жжет!»

– «Ну и что же вы? Обнимайте!»

– И я посмел...

Бомарше почтительно обнял мадемуазель де О.

– «Не смейте, низкий вы человек!.. Узнай: я тебя любила, почитала за счастье разделить твою горькую судьбу... я готова была бросить все и пойти за тобой, но ты...»

– «Теперь я вижу, что ты любишь меня по-настоящему, моя любимая, теперь мне незачем тебя обманывать. Я не Линдор, я граф Альмавива, который умирает от любви к тебе».

– «Что же вы остановились, Бомарше?»

– «Здесь ремарка, Ваше Величество: „Он целует ее“, – печально сказал Бомарше,

– «Совершенно верно... Придется ее вычеркнуть. И так обо мне судачат на всех углах. Если же я поцелуюсь на сцене с графом д'Артуа... нет, нет! И объятие, к сожалению, тоже вычеркните».

– «И что же останется?»

– «Игра по-королевски...»

– Здесь королева засмеялась, но печально, – сказал Бомарше. -Я смотрел на это лицо... которое столько раз видел ночью... на тело, скрытое платьем... которое я так хорошо знал... И тогда-то я сказал себе то, что сказать не смел, но понял давно: я люблю эту женщину, которую так ловко придумал завлечь в сети! И еще: я мучительно хочу уничтожить мою пьесу, мою интригу, которая так великолепна... Вот так главный герой по имени Бомарше взбунтовался. На следующий вечер должны были прийти ювелиры -объясняться с Антуанеттой. И накануне я решил ей все сказать. Я понимал, что она не простит меня никогда. Это будет мой конец... скорее всего, тюрьма... Но я решил умолять ее помиловать... нет, не меня, а кардинала – чтобы затоптать готовый разгореться пожар... эту историю, которая должна была ее погубить.

В тот вечер шла последняя репетиция. Как она была хороша в костюме Розины! Воистину – «королева рококо»...

– «Как я выгляжу, Бомарше?» – Мадемуазель де О. снова стала читать текст королевы.

– «Я уже говорил: вы – королева во всем».

– «Нет, нет, вы мне просто льстите. Но если я действительно так хороша... почему бы вам не добавить мне немного текста? У Фигаро восхитительные реплики, а у меня – одни вздохи. И вообще целый ряд реплик Фигаро вполне можно передать Розине. Пусть она будет умнее...»

– «Ваше Величество, вы читаете мысли! Вы знаете, я как раз хотел передать вам мой любимый монолог о клевете. Я даже переделал его специально для вас».

– «О клевете? Но это скучно».

– «Я все-таки прочту: „Нет такой пакости, самой нелепой выдумки, на которую не клюнула бы толпа. Надо только отыскать знаменитое лицо, ибо без достойной мишени нет достойной клеветы. Лицо подобрано? Теперь начинайте! Легкий, я бы сказал, еле слышный шум сплетни... некое пиано... и уже чей-то ловкий рот с готовностью подхватил клевету о знаменитости и сунул ее в уши людям. Зло родилось и растет, клубится – и вот уже крещендо всего общества...“

– «Нет, нет и нет! Милый Бомарше, это слишком серьезно для женских уст. Типичный скучный текст мужчины» А я жду от вас что-нибудь о любви – и еще пару новых изящных куплетиков для пения».

– «Ваше Величество, монолог не так плох, поверьте! И порой сгодится и для женских уст. Я мечтал бы вас в этом убедить, именно поэтому прошу у вас аудиенции. Я хотел бы раскрыть вам некий секрет...» Как она оживилась: «Обожаю секреты! Завтра после репетиции я жду вас в чайном павильоне – если доживу до завтра и не умру от любопытства!» Да, граф... Она была обворожительна, грациозна, и этот ее смешок.. Она была актриса. Лучшая актриса из всех, кого я знал.

– Замолчите, – сказал граф.

– Не могу. Мы переходим к самому важному для вас…

– Какая старомодная банальность – влюбиться в актрису, которая у вас играет. Рассуждать о ролях в постели... б-р-р... – засмеялся маркиз.

– Вечером экипаж подвез меня к Трианону, – начал Бомарше. -Швейцарский гвардеец провел меня в павильон. Я обожал этот парк, который создала маленькая богиня: сады, куда свезли деревья со всего мира, голландские хижины, где она и все «наши» играли в идиллию, сочиненную господином Руссо, которого они не читали... Как-то она сама простодушно сказала: «Я не читаю книг». А там, за стенами Трианона, – глухие, нищие деревни... Но что удивительно: я был в Трианоне вскоре после того, как восставшая толпа увезла в Париж королевскую семью. Еще ничего не было разрушено, но Трианон... стал мертв. Оказалось, что это всего лишь унылый маленький дворец с парком не самого хорошего вкуса. Ибо это была декорация, которую оживляла одна актриса, игравшая на природной сцене среди деревьев и воды. Она и делала Трианон божественным... Однако явление шестое: Бомарше и королева. Нам накрыли в павильоне. На камине стояли два бокала дивной красоты. Я тотчас понял: она отлила их по форме своей груди – ибо хорошо изучил грудь мадемуазель де О. Эта фраза развеселила мадемуазель: