Невеста оборотня - Билл Альфред - Страница 23

Внезапно, вопреки законам логического мышления, меня обожгло сожаление, что мне не удалось изучить следы на снегу, выпавшем в тот вечер, когда я был свален с ног напавшим на меня волком. Не показали бы они, что Де Рец имел двойника, незаметно подкравшегося к нам сзади, когда я и Фелиция были целиком поглощены пылкой и страстной беседой?.. Куда, собственно говоря, исчез в тот вечер огромный пес, не заметивший волка и даже не почуявший запаха его следов? Уэшти, как я догадался, задавала себе этот вопрос и, нескованная границами рационального мышления, нашла на него легкий ответ. Поведение Де Реца, который вел нас с адвокатом по следам волка на протяжении нескольких миль, было для нее, вероятно, не более чем примером, подтверждающим его коварство. И вдруг она явилась предо мной, словно материализованная из покойного воздуха моей комнаты моей попыткой проникнуть в ее сознание и желанием понять ход ее мыслей.

Я не могу сказать, что, подняв глаза, я обнаружил ее рядом с собой. Я думаю, что, погруженный в свои фантастические идеи, я просто пристально смотрел в пространство прямо перед собой. Я не услышал ни звука и не почувствовал ни малейшего движения. Но в призрачной раме между инкрустированными стойками моей кровати, темным балдахином и стеганым покрывалом, лежащим в моих ногах, вдруг появилась в своем блестящем тюрбане и повязанной крест-накрест поверх платья косынке черная гаитянка. Ее сильные руки были сложены на груди, а сверкающие глаза задумчиво устремлены на мое лицо.

Глава 11

СОВЕТ УЭШТИ

Я пристально смотрел на Уэшти до тех пор, пока она наконец не заговорила.

— Генри и меня собираются прогнать отсюда, м-р Фарриер, сэр; и я осмелилась прийти сюда, чтобы попрощаться с вами, — произнесла она своим низким глубоким голосом. И со звуками ее речи все фантастические идеи, которые я связывал с ее образом, вдруг показались мне вдвойне абсурдными: настолько ее манера держать себя была преисполнена сдержанного внутреннего достоинства.

— Да, сэр, — ответила она, увидев выражение удивления на моем лице, — мосье де Сен-Лауп настаивает, что мы должны уйти, он говорит, что нас надо продать на Юг. Но мисс Фелицья не позволяет этого, ни за что не позволяет. Она отправляет нас к своей кузине в Вирджинию, отправляет в подарок. И я осмелюсь попросить вас, чтобы вы всегда были для нее хорошим другом, м-р Фарриер, сэр, что бы ни произошло. Что бы ни произошло, — повторила она торжественно, как только я собрался сказать ей несколько успокаивающих слов. — Никогда не делайте ничего, что могло бы помешать вам находиться рядом с мисс Фелицией, чтобы помочь девушке, когда ей понадобится рука, на которую можно опереться.

— Но, Уэшти, что может случиться с твоей госпожой такого, что заставило бы меня встать на ее защиту? — сбитый, с толку словами гаитянки, смущенно спросил я.

— Ваш гнев, сэр, ее и ваша гордость и ваше разбитое сердце.

— Из-за ее замужества с мосье де Сен-Лаупом, ты это хотела сказать? — вкладывая отвращение в свои слова, спросил я ее с каким-то свирепым, ранящем сердце болезненным удовольствием.

— Да, сэр. Это именно то, что я имею в виду. Только всегда помните, что она делает не то, что хочет, а то, что должна совершить ради своего дяди, подобно тому, как отправляет к своей кузине нас с Генри.

— Тогда, — сказал я, — я буду вынужден подружиться с мосье де Сен-Лаупом, если я только хочу быть достаточно близко к ней, чтобы в нужный момент оказать девушке помощь. Ты это имеешь в виду?

— Да, сэр, подружитесь с ним. Как раз именно это я и хотела сказать. По крайней мере, будьте с ним дружны настолько, насколько это будет в ваших силах.

— Я сомневаюсь, Уэшти, позволит ли мне француз быть его другом.

— Он обязательно позволит вам это, м-р Фарриер, сэр, — ответила она с горячей уверенностью. — Ему будет приятно дружить с вами, потому что в этом случае вы часто будете видеть его рядом с мисс Фелицией и до их свадьбы, и после того, как девушка выйдет за него замуж. Он знает, что вы любите мисс Фелицию, он догадывается и о том, что она любит вас; а таким людям, как он, доставит большое удовольствие постоянно видеть ваше несчастье и знать, что он может делать с девушкой все, что он захочет.

— Но он должен знать, что и ты будешь несчастна, если будет несчастна твоя госпожа, — возразил я. — И несмотря на это он изгоняет тебя.

При этих словах облик ее резко изменился. Из глаз исчезло выражение почти детской тоски, в то время как брови сошлись на переносице, а губы скривились в зловещей и беспощадной гримасе.

— Он испугался меня. Мосье де Сен-Лауп боится меня. Я наслала на него колдовские чары, м-р Фарриер, сэр, чары, которые не могут нанести вреда хорошему человеку, но поражают страхом душу злого существа. И он этот страх почувствовал. В молодости он жил на Гаити, поэтому, когда он почувствовал страх, он понял, что на него насланы колдовские чары. И он стал искать вокруг себя и нашел то, что я положила под его порог. И очень сердитый и очень испуганный он пришел с этим к м-ру Баркли и мисс Фелиции и сказал, что нас следует выгнать из дома, потому что мы оскорбили его тем, что лежало под его порогом. И если м-р Баркли не продаст нас на Юг, он должен будет вернуть деньги, которые мосье де Сен-Лауп дал м-ру Баркли.

— И вы на самом деле наслали на него колдовские чары, Уэшти? Зачем?

— Чтобы прогнать его, м-р Фарриер, сэр, чтобы он не мог и приблизиться к мисс Фелицья.

— Ты также напустила колдовство и на его собаку, не так ли? — спросил я, и был удивлен, насколько значительным оказался для гаитянки мой простой вопрос. Она заметно вздрогнула, ее руки пришли в лихорадочное движение, глаза полыхнули горячим блеском, губы раскрылись — но лишь затем, чтобы замкнуться еще плотнее. И ее молчание стало таким продолжительным, что я вынужден был повторить свой вопрос.

— Эта собака так же опасна, как и ее хозяин, — произнесла наконец она, добавив вдруг с неожиданной страстью. — Мне нет нужды говорить вам о его безнравственности. Нет никакой нужды говорить некоторым людям определенные вещи. Когда эти люди видят что-то своими глазами, они все равно не верят увиденному. Как можно верить глазам, как вы только что сказали?

— Я мог бы поверить многим вещам, говорящим против мосье де Сен-Лаупа, Уэшти, — произнес я с горькой улыбкой.

— .

— Существует реальная возможность использования ваших сведений, — сказал я; и затем я рассказал пастору о том, что пришло мне на ум: несмотря на то, что смерть старого Пита, убийство Неро и другие нападения, должно быть, были совершены волком, убийство клерка эсквайра Киллиана и две атаки на меня могли быть осуществлены собакой.

— Нет, если вы только не верите в то, что Де Рец способен отпирать двери, — возразил пастор, — и что вы и мисс Фелиция способны ошибиться и принять за волка собаку, которая была рядом с вами всего лишь получасом раньше; тогда нечего сомневаться и в том, что огромный лесной волк на самом деле был застрелен фермером на значительном расстоянии от города.

— Вы правы, — согласился я. — Разговор с Уэшти о колдовских чарах сказался на моем чувстве здравого смысла.

— Это та область, в каковой она имеет несомненное преимущество перед нами, — улыбаясь, сказал он. — Уэшти пренебрегает целесообразным и по своему желанию перечеркивает границы возможного. Ну хорошо, это было такое забавное и невинное развлечение, что мы надолго сохраним его в своей памяти — хотя я чувствую, словно собака, что мы должны быть снисходительны к нашей гаитянке. Кстати, мне стыдно назвать вам ту сумму, которую он мне дал, словно положил мне ее на бедность.

Пастор поднялся и, продолжая говорить, стал надевать свой плащ.

— Какое, однако, судебное разбирательство я затеял бы против француза, если бы мы вдруг вернулись во времена старого короля Джима, ловца ведьм! К примеру, я никогда не видел вместе собаку и ее хозяина, и не слышал, чтобы это удалось кому-то другому. Конечно, никто и никогда не смог бы увидеть их вместе, если оба они просто разные проявления одной и той же персоны, Я не сразу ответил пастору. Пока мы разговаривали, мой мозг втайне от меня проанализировал те факты, которые м-р Сэквил расположил в надлежащем порядке и в этот момент мое подсознание одарило меня идеей настолько потрясающей, что меня едва не разорвало от нее. Но эта мысль предназначалась для обсуждения с эсквайром Киллианом, а не с пастором, так как она была тесно переплетена с историей моего наследства, которая к тому времени стала казаться мне настолько не правдоподобной, что стыд и досада, испытываемые мной при воспоминаниях о деньгах старого Пита, заставляли меня быть сдержанным. Поэтому, когда пастор сделал паузу в своих словах, я шутливо посоветовал ему: