Мастер снов - Желязны Роджер Джозеф - Страница 12

Вой прокатился по холмам, и эхо было подобно громкой ноте горна.

Уши его встали торчком, пока он прислушивался к этому звуку.

Затем он услышал ответный вой, похожий и не похожий на его. Совсем похожего не могло быть, потому что его голос не был вполне собачьим. Он прислушался, принюхался и снова завыл.

И снова пришел ответ, теперь уже ближе…

Он ждал, нюхая воздух, который нес сообщение.

К нему на холм поднималась собака, сначала быстро, потом перешла на шаг и, наконец, остановилась в сорока футах от него. Вислоухая крупная дворняжка…

Он снова принюхался и тихо заворчал. Дворняга оскалила зубы. Он двинулся к ней. Когда он был примерно в десяти футах, она залаяла.

Он остановился. Собака стала осторожно обходить его кругом, нюхая ветер. Наконец, он издал звук, удивительно похожий на «привет». Дворняжка заворчала. Он шагнул к ней.

— Хорошая собака, — сказал он.

Собака склонила голову набок.

— Хорошая собака, — повторил он, сделал еще шаг к ней, еще один и сел. — Оч-чень хорошая собака.

Собака слегка вильнула хвостом. Он встал и подошел к ней. Она обнюхала его. Он ответил тем же. Она замахала хвостом, обежала его дважды, подняла голову и пролаяла. Потом двинулась по более широкому кругу, время от времени опуская голову, а затем бросилась в лес.

Он понюхал землю, где только что стояла собака, и пустился вслед за ней. Через несколько секунд он догнал ее, и они побежали рядом.

Из-под кустика выскочил кролик. Он догнал кролика и схватил его своими громадными челюстями. Кролик отбивался, затем спина его хрустнула, и он затих.

Некоторое время он держал кролика, оглядываясь вокруг. Собака подбежала к нему, и он уронил кролика к ее ногам.

Собака посмотрела на него с надеждой. Он ждал. Тогда она опустила голову и разорвала маленький труп. Кровь дымилась на холодном воздухе. Собака жевала и глотала, жевала и глотала. Наконец и он опустил голову и оторвал кусок. Мясо было горячее, сырое и дикое. Собака отпрянула, когда он схватил кусок, рычанье замерло в ее глотке.

Он был не очень голоден, поэтому бросил мясо и отошел. Собака снова наклонилась к еде.

Потом они еще несколько часов охотились вместе. Он значительно превосходил дворнягу в искусстве убивать, но всегда отдавал добычу ей.

Они вместе загнали семь кроликов. Последних двух не съели. Дворняга села и посмотрела на него.

— Хорошая собака, — сказал он.

Она вильнула хвостом.

— Плохая собака, — сказал он.

Хвост перестал вилять.

— Очень плохая собака.

Она опустила голову. Он повернулся и пошел прочь. Она пошла за ним, поджав хвост. Он остановился и оглянулся через плечо. Собака съежилась. Он несколько раз пролаял и завыл. Уши и хвост собаки поднялись. Она подошла и снова обнюхала его.

— Хорошая собака, — сказал он.

Хвост завилял.

Он засмеялся.

— Микроцефал, идиот.

Хвост продолжал вилять.

Он снова засмеялся. Собака покружилась, положила голову между передних лап и посмотрела на него. Он оскалил зубы, прыгнул к собаке и укусил ее за плечо.

Собака взвизгнула и пустилась наутек.

— Дурак! — зарычал он. — Дурак!

Ответа не было. Он снова завыл; такого воя не издало бы ни одно земное животное. Затем он вернулся к машине, открыл носом дверцу и залез внутрь.

Он нажал кнопку, и машина завелась. Затем лапой набрал нужные координаты. Машина задом выбралась из-за дерева и двинулась по тропе к дороге, быстро выбралась на шоссе и исчезла.

Где-то в то же самое время гулял человек.

В это холодное утро ему следовало бы одеться потеплее, но он предпочел легкое пальто с меховым воротником.

Заложив руки в карманы, он шел вдоль охранного забора. По ту сторону забора ревели машины.

Он не поворачивал головы.

Он мог бы выбрать множество других мест, но выбрал это.

В это холодное утро он решил погулять.

Он не хотел думать ни о чем, кроме прогулки.

Машины неслись мимо, а он шел медленно, но ровно.

И не видел никого, кто шел бы пешком.

Поднятый воротник защищал его от ветра, но от холода не спасал.

Он шел, а утро кусало его и дергало за одежду. День удерживал его в своей бесконечной галерее картин, неподписанных и незамеченных.

Канун Рождества.

…в противоположность Новому году:

Это время семейных сборищ, пылающих дров, время подарков, особых кушаний и напитков; время скорее личное, а не общественное; время сосредоточиться на себе и семье, а не на обществе; время замерзших окон, ангелов в обрамлении звезд, горящих поленьев, плененной радуги и толстых Санта-Клаусов с двумя парами брюк — потому что самые маленькие, садящиеся к ним на колени, легко грешат; и время кафедральных окон, снежных бурь, рождественских гимнов, колоколов, представлений возле ясель, поздравлений от далеко и не очень далеко живущих, постановок Диккенса по радио, время падуба и свеч, пуанцетий и вечнозеленых растений, снежных сугробов, огней, елок, сосен, Библии и средневековой Англии, песни "О маленький город Вифлеем", время рождения и обещания, света и тьмы, ощущения до осознания, осознания до свершения, смены стражи года, время традиций, одиночества, симпатий, сочувствия, сентиментальности, песен, веры, надежды, милосердия, любви, желания, стремления, страха, осуществления, реализации, веры, надежды, смерти; время собирать камни и время разбрасывать камни, время обнимать, получать и терять, смеяться, танцевать, умирать, возвращаться, молчать, говорить; время разрушать и время строить, время сеять и время собирать посеянное…

Чарльз Рендер, Питер Рендер и Джил ДеВилл праздновали сочельник вместе.

Квартира Рендера располагалась на самом верху башни из стали и стекла. Здесь царила некая атмосфера постоянства. Ряды книг вдоль стен; в некоторых местах полки прерывались скульптурами; примитивная живопись, в несколько красок, занимала свободные места. Маленькие зеркала, вогнутые и выпуклые, теперь обрамленные ветвями падуба, повешены в разных местах.

На каминной доске лежат поздравительные открытки. Горшечные растения — два в гостиной, одно в кабинете и целый куст в спальне — осыпаны блестками и звездочками. Льется музыка.

Пуншевая чаша была из драгоценного розового камня в ромбовидной оправе. Она стояла на низком кофейном столике грушевого дерева в окружении бокалов, сверкающих в рассеянном свете.

Настало время развернуть рождественские подарки…

Джил развернула свой и закуталась в нечто похожее на полотно пилы с мягкими зубьями.

— Горностай! — воскликнула она. — Какой величественный! Какой прекрасный! О, спасибо, дорогой Творец!

Рендер улыбнулся и выпустил кольца дыма.

Свет упал на мех.

— Снег, но теплый! Лед, но мягкий… — говорила Джил.

— Шкурки мертвых животных, — заметил Рендер, — высокая награда за доблесть охотника. Я охотился за ней для тебя, я исходил вдоль и поперек всю землю. Я пришел к самым красивым из белых животных и сказал: "Отдайте мне ваши шкурки", и они отдали. Рендер могучий охотник.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказала она.

— Да?

— Вот. Вот тебе подарок.

Он развернул обертку.

— Запонки, — сказал он. — Тотемические. Три золотых лица одно над другим. Ид, эго и суперэго — так я назову их. Самое верхнее лицо — наиболее экзальтированное.

— А самое нижнее улыбается, — сказал Питер.

Рендер кивнул сыну.

— Я не уточнил, какое из них самое верхнее, — сказал он мальчику. — А улыбается оно потому, что имеет собственные радости, каких вульгарное стадо никогда не поймет.

— Бодлер? — спросил Питер.

— Хм, — сказал Рендер. — Да, Бодлер.

— …Чертовски неудачно сказано.

— Обстоятельства, — сказал Рендер, — это дело времени и случая. Бодлер на Рождество — дело чего-то старого и чего-то нового.

— Звучит, как на свадьбе, — сказал Питер.

Джил вспыхнула над своим снежным мехом, а Рендер как бы не заметил.