Милосердие Латимера - Ричардсон Роберт - Страница 37

Один полицейский незаметно кивнул другому.

— У нас машина, сэр, — сказал он. — Мы можем подбросить вас домой.

Не успел Кеньйон тяжело плюхнуться на заднее сиденье, как сразу заснул. Его разбудили, когда подъехали к дому, и помогли выйти из машины.

— Послушайте, — сказал он, открывая дверь. — Не поймите меня неправильно, но у меня просто не укладывается в голове то, о чем вы сказали! Диану задушили?

— Мы не говорили, что ее именно задушили, сэр, потому что не знаем этого. Но предполагаем, что ее убили.

Кеньйон потер лоб руками.

— Интересно, а я почему-то думал, что вы сказали, будто ее задушили, Я не могу сейчас трезво соображать.

— Вы не возражаете, если мы подождем здесь, пока вы будете спать, сэр?

— Делайте, черт возьми, что хотите! — в сердцах бросил Кеньйон, споткнувшись на ступеньке, ведущей в спальню. — Пока я буду спать, вы можете покончить разом со всем миром ради тех, кто мне не безразличен! Только не шумите, пожалуйста.

Пока Кеньйон спал, полицейскому удалось опросить его коллег. Выяснилось, что за все десять недель, которые он пробыл в Австралии, у него не было ни малейшей возможности выехать оттуда.

Его явное безразличие к тому, что произошло с Дианой, его случайно оброненная фраза о том, что «ее задушили», повторенная дважды, вполне, конечно, можно объяснить тем состоянием, в котором он находился.

Он проспал восемь часов. Наконец появился в гостиной, где полицейские уже давно играли в карты.

— Вы не спали? — спросил он у них и предложил: — Давайте я приготовлю кофе, а потом вы расскажете мне все сначала.

— Я приготовлю, сэр, — сказал один из них и пошел на кухню.

Другой взял со стола конверт.

— Мы нашли его в вашей почте, сэр, — сказал он. — Похоже, это женский почерк. Посмотрите, его писала мисс Портер?

У Кеньйона затуманились глаза, и он кивнул.

— Если бы вы открыли его, сэр, то очень помогли бы нам.

Кеньйон сел, высморкался, а потом разрезал конверт. Весь текст поместился на одной стороне бледно-голубого листочка. Он прочитал его и, ни слова не говоря, протянул полицейскому.

«Дорогой Марк, — писала Диана. — Меня не будет в городе, когда ты возвратишься, но я хочу, чтобы ты как можно скорее узнал: сегодня подтвердилось, что я беременна. Я очень счастлива. Это так хорошо, что я стану матерью. Ребенок родится к Рождеству. Увидимся, когда я вернусь. С любовью. Диана».

Письмо было написано через четыре дня после того, как Кеньйон улетел в Австралию.

Полицейский испытующе смотрел на него.

— Она хотела иметь ребенка, — сказал Кеньйон в ответ на непроизнесенный вопрос. — Но не хотела выходить замуж. Обычная история. Я познакомился с ней на вечеринке, и мы понравились друг другу. Она была очень честна в наших отношениях. Очевидно, ей хотелось сохранить… привязанность к отцу ребенка, но она сказала: малыш будет только ее. Я принял условия. — Он поднес носовой платок к носу. — В самом деле, это все. А теперь что за чертовщина насчет убийства?

— Вы и вправду ничего не слышали о том, что произошло?

— Абсолютно! Большую часть времени я провел в таком необжитом районе Австралии, какой едва ли только можно себе представить.

Полицейский рассказал о событиях, произошедших в Веркастере. Кеньйон слушал без эмоций, а когда инспектор замолчал, взял кофе, принесенное его коллегой.

— Наверное, реакция наступит позже, — сказал он. — Слишком много всего, чтобы переварить сразу. Извините, я не могу играть роль убитого горем любовника, если вы этого ждете от меня. Мне очень нравилась Диана, но я не собираюсь притворяться, что безумно был в нее влюблен. Любовь не являлась частью нашего соглашения. Не представляю и того, чем могу помочь вам.

— Вы сказали, ее задушили. А мы не говорили этого.

— Я знал, что вы придеретесь к моей фразе. Вам придется поверить мне на слово: когда я вышел из самолета, то не помнил своего имени. Кроме того, я видел Диану примерно десять недель тому назад, и она была жива и здорова, — такой я оставил ее. Не пытайтесь навесить на меня убийство из-за случайно оброненной незначительной фразы.

— Есть еще вопрос, в котором вы можете нам помочь. Вы знаете человека по имени Синклер?

— Синклер? — Кеньйон немного подумал, наконец вспомнил. Реакция была неожиданной: — А, эта задница! Все зависит от того, что вы имеете в виду. Мы работали в одной студии. А что?

— Мисс Портер когда-нибудь говорила вам о нем?

— Она говорила о многих. Дайте подумать. Да, она как-то сказала, что между ними что-то было… Давно, правда. И быстро прошло. Однажды мы даже видели его… Постойте, где это было? А, точно, в ночном клубе. Он сидел с… как ее? Викки Прайс, такая черноволосая корова, которая когда-то немного играла и вышла замуж за приятного человека, врача с Харли-стрит. Они сидели тогда за столиком на другом конце зала, и Диана, увидев его, сказала, что он самый злой человек из всех, кого она когда-либо встречала. — Вспомнив в деталях тот вечер, Кеньйон вдруг понял смысл их вопроса. — Вы думаете, он мог пойти на такое? — взорвался он. — Почему же тогда вы до сих пор не поймали его?

— Мы в этом не уверены, сэр. Если честно, у мистера Синклера есть алиби. Вы знаете, почему мисс Портер сказала, что он самый злой человек?

— Нет. Но я понимаю, что она имела в виду. Диане не нравились плохие люди. — Он чихнул.

— Нам хотелось бы получить ваши показания прямо сейчас, сэр, и в письменном виде.

Ленч в ночном клубе проходил за три недели до вылета Кеньйона в Австралию. Синклер, заявивший, что не виделся с Дианой Портер много месяцев, солгал. Теперь выясняется, что за последние четыре месяца он дважды встречался с ней в компании. И существует длительный период его пребывания в Англии, на который у него нет алиби.

Глава 14

В пятницу утром Мадден сидел в своем офисе и боролся со зловещим призраком неуловимого Пауэла, отсутствие которого вырастало теперь в неразрешимую проблему. Вовсе не с жадной заинтересованностью ждал он алиби от Синклера, втайне уверенный, что тот в этой истории ни при чем. Весь его опыт и интуиция подсказывали: преступник — Пауэл, а то, что он не появляется, лишний раз свидетельствует о признании им преступления. Казалось невероятным, как Пауэл, мог не знать о том, что полиция разыскивает его. Никогда раньше Мадден не встречался с расследованием, в котором известные факты так упорно сопротивлялись бы установленным образцам. В то время, как Мальтрейверс лишь мечтал раскрыть преступление, Мадлен знал, как его следует раскрывать. Но почему сейчас четкий, накатанный за многие годы порядок расследования, ни разу не обманувший его ожиданий, теперь является препятствием и никак не приводит к желаемому результату? И перед самим собой не признался бы Мадден в одной своей ужасной человеческой слабости: он не в состоянии был бы даже в очевидных ситауциях признать, что может быть неправ, считал, что все — только дело времени: Пауэла арестуют, а отсутствие алиби у Синклера останется лишь вопросом, на котором будут учиться начинающие полицейские. Но сколько времени имеет он право ждать, не применяя прямых действий по отношению к Синклеру? Сорок восемь часов, решил он. В течение этого времени раздражение по поводу отсутствия алиби он будет приписывать переутомлению. Конечно же, за последние две недели ни один офицер полиции не работал так много и так добросовестно над поиском Дианы Портер и ее убийцы, как он, Вильям Мадден.

Теперь и в снах, и в моменты пробуждения Мальтрейверса преследовал страх неизвестности и чувство отвращения к себе. Он считал постыдным продолжать думать обо всем, что произошло, и не находить ни единого ответа на собственные вопросы. Слабая теперь надежда выяснить хоть какую-нибудь ключевую информацию, которая привела бы его к ответу, пусть даже самому страшному, подстегивала к продолжению анализа произошедшего. Больше чем кто-либо другой, Мальтрейверс хотел, чтобы Диану нашли, живой или мертвой, и он был взбешен своей неспособностью сделать что-нибудь ради этого.