Господь гнева - Желязны Роджер Джозеф - Страница 48

— Папочка! — прокричала она, распахивая дверь. — Папочка! Папочка, почини!

В комнате никого не было. Сумрак, беспорядок. Алиса добрела до незаправленной кровати и грузно опустилась на нее.

— Ушел, — сказала она, баюкая на коленях свою искалеченную куклу. — Все будет хорошо! Пожалуйста, пусть все будет хорошо!

Она тыкала голову куклы на положенное место, а та расплывалась в тумане Алисиных слез. Из-за слез комната казалась еще мрачнее.

Опустив голову, корова дремала подле дерева, к которому была привязана. А Тибор в тележке пережевывал все одну и ту же мысль: куда подевалось его приподнятое настроение?

«Моя мечта, материал для моего грядущего шедевра, вожделенная цель всей моей работы — совсем рядом, рукой подать. Да, я бы, наверное, предвкушал исполнение желаний с куда большей радостью, если бы Он не являлся мне и не сделал того, что Он сделал. Теперь, когда мне твердо обещана встреча с Ним и возможность воплотить Его на полотне, горизонты моей радости распадаются, бегут прочь от меня, душа моя остается не то чтобы темным, но пустым гулким домом с опрокинутой мебелью, а моя жизнь сейчас — как переспелый плод, готовый взорваться от переполняющего сока, но распирают меня страх и непомерное тщеславие, спровоцированные последними событиями. Обратить все в гимн камням и звездам — что ж, я должен попробовать. Но только сейчас это труднее, намного труднее, чем мне прежде казалось. Эх, мне бы былую силу, как она мне нынче нужна…»

— Пит! — окликнул Тибор, когда Сэндз подошел к огню вместе с Тоби, вилявшим хвостом у его ног. — Как прогулялся?

— Прекрасно, — сказал Пит. — Такая божественная ночь.

— По-моему, у меня осталось немного вина, — сказал Шульд. — Почему бы нам не прикончить его?

— Хорошая мысль. Я не против.

Шульд передал им бутылку.

— Последнее вино. И хлеб кончился. Не думаешь ли ты, Пит, что ты очень скоро можешь оказаться в этой ситуации — допьешь свое последнее вино и съешь последние крохи хлеба? Почему ты выбрал себе такую судьбу — в наши многотрудные времена связал себя с гонимыми христианами?

Пит пожал плечами.

— Трудно сказать. Ясное дело, не потому, что хотел отличиться. Кто может с уверенностью объяснить, почему он выбрал что-то одно и позволил этому одному руководить всей его жизнью? Наверно, я хотел доискаться до истины, обрести красоту — в некоей определенной форме…

— Ты не упомянул о добродетели, — сказал Шульд.

— И это тоже.

— Понятно. Средневековые философы подчистили древних греков под христианство, так что и Платон с его обожанием добродетели вдруг стал приемлемым. Вы даже косточки Аристотеля с готовностью крестили в христианскую веру, как только нашли способ приспособить его мысли себе на потребу. Да если из вашей веры изъять идеи древнегреческих логиков и иудейскую мистику — много ли останется!

— Полагаю, Страсти Господни и Воскресение чего-нибудь да стоят, — кротко возразил Пит.

— Ладно. А как насчет заимствований из восточных мистических культов? И, если продолжить тему свинства, как насчет крестовых походов, святых войн против христиан-еретиков, а также инквизиции?

— Высказались? — спросил Пит. — Я устал от всех этих вещей. У меня достаточно хлопот с моими собственными мозгами — такой спутанный клубок мыслей! Если язык чешется поспорить, вступите в дискуссионный клуб.

Шульд рассмеялся:

— Вы правы. Ей-же-ей, я не хотел вас обидеть. Я знаю, что внутри христианства столько проблем, что нет резона притягивать их со стороны.

— Что вы имеете в виду?

— Процитирую вам великого математика Эрика Белла: «Всякие религиозные убеждения имеют тенденцию расщепляться надвое, и каждая новая часть в свою очередь делится пополам и т.д., пока через некоторое конечное число поколений (которое можно вычислить, используя простой логарифм) в любом районе земли, даже самом огромном, оказывается меньше людей, чем верований, и дальнейшее деление идей, заложенных в исходном символе веры, приводит к полному их распылению, созданию предельно разреженного газа, который не способен поддерживать веру даже в доверчивом ребенке». Иными словами, христианство распадается само по себе, без посторонней помощи. В каждом из разобщенных селений возникает собственная форма христианства.

Нахмурившийся было Пит просветлел.

— Ну, если таков жестокий закон природы, то он приложим и к другой стороне. Церковь Служителей Гнева будет подвержена диффузии в равной степени. Да только у нас за спиной традиции, которым две тысячи лет, и они нас могуче поддерживают. Так что я не склонен впадать в отчаяние.

— Но давайте предположим — о, только предположим, — сказал Шульд, — что Служители Господа Гнева правы, а вы не правы. Что, если небесные силы на их стороне и гарантируют их от искажений веры и от ее вырождения? Что тогда?

Пит молодым бычком нагнул голову, как бы боднулся и простодушно улыбнулся:

— Как говорят арабы: «На что воля Господа, то не может не случиться».

— Аллаха, — поправил Шульд.

— Возможно, — согласился Пит и встал. — Впрочем, сейчас для меня всего важней воля моего переполненного мочевого пузыря. Прошу прощения, я должен отлучиться.

Когда Пит скрылся в зарослях, Тибор сказал:

— Быть может, разумней не перечить ему и не раздражать его. Это сделает его еще менее покладистым, и вам будет труднее отвлечь его, или ввести в заблуждение, или что вы там собираетесь сделать, когда мы наконец отыщем Люфтойфеля.

— Я знаю, что делаю, — беззлобно огрызнулся Шульд. — Я хочу показать, какую гнилую и никудышную веру он исповедует.

— Теперь мне известно, что в вопросах религии вы знаете безмерно больше Пита, — сказал Тибор. — Еще бы! Вы же глава Церкви! А парень — неотесанный церковный служка. Вам не стоит показывать мне, что вы знаете больше Пита. Это и без того ясно. Мне бы хотелось, чтобы остаток нашего путешествия прошел тихо-мирно и все мы остались добрыми друзьями.

Шульд рассмеялся.

— Погодите, имейте терпение, — сказал он. — И вы увидите, что все образуется.

«Нет, не таким мне представлялось мое Странствие, — подумал Тибор. — Было бы правильно, если б я проделал Странствие в одиночку, самолично нашел Люфтойфеля, поглядел бы на него и сфотографировал без суеты, без спешки и шума, а потом тихонечко вернулся в Шарлоттсвилль и закончил свою работу. Вот и все, что мне хотелось. Ненавижу теоретические споры о чем угодно. И так повернут мысль, и этак, и наизнанку вывернут. Не желаю я брать чью-либо одну сторону. А впрочем, сердцем я с Питом. И не он затеял эту перепалку. Не желаю быть наглядным пособием для урока теологии. Нашли подопытного кролика! Одного хочу — чтоб это прекратилось.»

Пит вернулся.

— Становится холодновато, — сказал он, присел на корточки и стал подбрасывать хворост в костер.

— Холод у вас в душе, — подхватил Шульд, — потому что вы чувствуете, как темнота извне наконец проникает в вашу душу.

— Ах, ради всего святого! — воскликнул Пит, выпрямляясь. — Если вы так помешаны на этой религии, какого дьявола вы не становитесь Служителем Гнева? Бегите класть поклоны чинуше, который отдал приказ смешать всю Землю с дерьмом! Займитесь лепкой бюстов с портрета, который Тибор вмалюет в свою фреску! Играйте в карты на деньги в алтаре своего вонючего Господа! Устраивайте лотереи и пикники для сбора средств на проведение Судного Дня, если у вас такой зуд поваляться в грязи! Остальным гадостям вас охотно обучат матерые проповедники Гнева — поверьте, вам будет чему у них поучиться. Идите к ним, но меня извольте оставить в покое, потому что мне плевать, плевать и еще раз плевать на всю эту белиберду!

Шульд закатился смехом.

— Отлично, Пит! Замечательно! Я рад, что гнев небесный не парализовал ваш язык. Но ваши речи вызвали у меня позыв определенного рода, так что я вынужден покинуть вас. Извините, я в свою очередь отлучусь.

Все еще посмеиваясь, Шульд удалился в заросли.