Корабль отстоя - Покровский Александр Михайлович - Страница 49

Нас они обожали. Мы вытаскивали у них клещей.

Их надо было тащить осторожно. Собаки скулили, но терпели – знали, что мы им помогаем.

Они жили в щели, под трансформаторной будкой. Там же рожали щенят – маленьких, толстых, смешных карапузов.

Мы с ними возились. Это доставляло и собакам, и нам огромное удовольствие.

Однажды кто-то вызвал собачий ящик. Так назывались ловцы дворовых собак.

Мы потом узнали, кто это сделал – была одна скандальная тетка, её не любил весь двор.

Собачий ящик въехал к нам на рассвете. Все проснулись от лая, визга, ударов. Они били собак ломами.

А кутят – за ноги и об асфальт. Все было в крови.

И двор вышел. Женщины, с детьми. Дети рыдали в голос. А женщины пошли на собачий ящик с палками и камнями. Даже та, что вызвала, тоже шла.

Потом в наш двор долго не забегали собаки.

Базар

Базар, что солнце, без него – никак.

Бабушка приходила с базара счастливая, если ей удавалось что-то дешево купить.

Она отдыхала на каждом этаже – лифта в нашем доме не было.

На базаре все гроздями, клубнями, навалом – сердечки-абрикосы, персики, алые, как щеки обжоры, груши, черешня, слива.

Бабушка делала варенье. В эмалированных тазах – абрикосовое, сливовое, вишневое.

Черешня – обязательно белая, из нее шпилькой вынималась косточка и вместо нее в каждую ягодку перед тем, как варить, вставлялось сладкое ядрышко абрикоса.

Бабушка говорила, что лучше всего варенье варится в медном тазу. В нем оно особенно вкусное.

Так варили варенье в годы её молодости.

А у бабушки была молодость – она работала швеей. Но это после революции. А в семнадцатом году ей было семнадцать и, поскольку революция шла до Баку три года, она ещё успела застать гуляния в губернаторском саду под звуки духового оркестра, и офицеров, и нарядных барышень с зонтиками от солнца.

У моей бабушки были подружки. На старой фотографии видны две девичьи головки, пухленькие смеющиеся лица. Бабушка их называла: «Кумушки».

Они писали друг другу письма и открытки. Они тогда назывались «открытое письмо». Адресовали так: «Марии Ивановне, мадемуазель Бабахановой». «Мадемуазель Бабахановой» тогда было десять лет. Они писали письма на русском и армянском, но все больше на русском языке.

Странно сегодня держать их в руках: через столько лет от этих строк все ещё веет любовью, дружбой, участием.

Они были очень дружны, дети моей прабабушки.

Такуи

Маму моей бабушки звали Такуи. Она родом из Шемахи и очень богатая. Они Егановы (Еганбековы). Моя мама говорила, что они были беки. А жили в Шемахе, потому что тогда она являлась столицей. И только после сильного землетрясения они переехали в Баку.

Прадедушка Иван, женившись на ней, подарил ей только свою фамилию – Бабаханов, а она ему – деньги. Из этого союза ничего не вышло, потому что прадедушка Иван недаром денег не имел, как и весь его обедневший род. «В нашей крови соли нет», – говорила прабабушка Такуи, имея в виду анемичность прадедушки. Он не был способен даже к торговле, и средства таяли. И ещё их ограбили – влезли через балкон на второй этаж и украли приданое прабабушки – целый сундук золота и драгоценностей.

Прабабушка Такуи подозревала в том воровстве свою свекровь: уж очень хорошо воры знали, где и что лежит. Перед армяно-тюркской резней, в 1905 году, она вывезла всех детей в Тифлис.

Свекровь сказала ей: «Ничего не бери. Все оставь. Возьми только детей».

Когда они вернулись, по всему двору были раскатаны рулоны тканей. Раньше ткани покупали не метрами, а рулонами.

Прабабушка, как только увидела эти волны материи, так и подумала: «Это свекровь!»

Потом прабабушка Такуи получила психическое расстройство и долго болела.

Отец прабабушки далей ещё приданого, но сундук был гораздо меньше.

Прабабушку Такуи описал Александр Ширванзаде. Бабушка говорила, что Ширванзаде «постоянно ошивался» в их доме. Его тетка – родная сестра прадеда Ивана, но к ней он ходил редко, потому что она сразу же начинала стонать, как только он появлялся на пороге. Тетка отличалась великой скупостью, и Ширванзаде своей неистребимой прожорливостью навевал на нее тоску.

А прабабушка Такуи его принимала и кормила, за что он описал её в своих произведениях в самых восторженных тонах.

Тетку он не любил, и в тех же произведениях ей от него сильно досталось.

Бабушка с удовольствием его читала – у нас был двухтомник Ширванзаде – и как только доходила до описания своих родственников, начинала хохотать, потом она откладывала книгу и говорила, что Ширванзаде числился где-то «вечным студентом» и любил погулять с друзьями. Денег у него отродясь не водилось, но человек он был добрый и веселый.

Её дети

У прабабушки Такуи родилось двенадцать детей. Шесть умерло при рождении. Шесть осталось. Это мальчики: Александр, Акоп, Нерсес и Арташес, девочки – Астхыг и Арусяк. Арусяк – моя бабушка и самая младшая.

Я узнал что она Арусяк – после её смерти. На надгробном камне написали: «Арусяк». «Это настоящее имя твоей бабушки», – говорила мама. Отец звал её Марьей Ивановной, потому что Арусяк – это Аруся, а где Аруся, там и Маруся, Мария.

Александр умер в двадцатом году от горловой чахотки. Он занимал пост председателя ЧК в Грозном, много выступал на митингах и убил много людей.

Акоп погиб на фронте в русско-турецкую в 1916 году. Астхыг работала в госпитале. В 1914 году она заразилась брюшным тифом и умерла. Она всегда покупала бабушке книги и всячески её баловала. «У нее были книги Чарской, – вспоминала моя мама, – а дядя Арташ все подарил своим друзьям. И ещё. Кто-то из них умер от сифилиса». – «Мама, – замечал я, – это Ленин умер от сифилиса» – «Ты полагаешь?» – «Конечно».

Астхыг хотела выйти замуж за одного латыша. Они любили друг от друга без ума, но прабабушка не разрешила – он другой веры, лютеранин и собирается жениться гражданским браком – что ж это такое?

Моя бабушка очень любила Астхыг. Она называла её Асей. Она говорила: «Ася была очень несчастна!» – и плакала. Она всегда плакала, как только её вспоминала.

Дядя Арташ умер от сердечной астмы в 1954. Он работал электриком в Маиловском театре, а потом инженером-нефтяником. Это был веселый человек, всегда готовый что-либо отпраздновать.

«А они думают, что Маилов – их персюк, – говорила мама, – а он армянин, нефтепромышленник и наш дальний родственник, и дед Александр у них на промыслах работал, пока в революцию не полез. Они его выучили на инженера».

Выучили, прикормили, приласкали, а он полез. После революции они уехали в надежде, что это все ненадолго.

Тогда многие уезжали, считая, что все это ненадолго.

В Баку жили Маиловы, Нобели, Ротшильды – все нефтепромышленники. Они построили в Баку много домов.

Александр остался и перестрелял кучу народа. «Он был в Грозном, как Шаумян в Баку», – говорила бабушка не без некоторой гордости, из чего я сделал вывод, что Шаумян тоже погубил немало людей.

В 1916 году уехала сестра нашей прабабушки. На старой фотографии женщина в армянском костюме – это она. Рядом ещё одна женщина, гораздо моложе, и двое детей – мальчик, девочка. Они уехали то ли во Францию, то ли в Америку – никто не знает.