Корабль отстоя - Покровский Александр Михайлович - Страница 21

– Давай его сюда.

И вот входит в кают-компанию молодой лейтенант. Давно я не видел такого сияния. На лейтенанте, естественно, парадная форма и он при кортике.

Старпом даже встал и принял рапорт. Потом старпом сел.

– Как, говоришь, ещё раз, твоя фамилия?

– Лейтенант Петров!

– А имя-отчество?

– Леонид Аркадьевич!

– Значит, лейтенант Петров Леонид Аркадьевич?

– Так точно!

Помолчали. Старпом приходил в себя. Потом он пришёл в себя.

– Дождались. Лейтенант на флот пошёл. Это всё равно, что в Волге снова завелись раки. Значит, жизнь продолжается? А, лейтенант? Да-а-а… жизнь не остановить. Это как гниение. Его же тоже не остановить. Собственно, гниение и есть жизнь. Как считаете, Леонид Аркадьевич?

– Я не знаю…

– Это ничего. Сейчас тебе чего-то не знать не стыдно. Уже года три-четыре у нас лейтенант только до отдела кадров флота в лучшем случае доходит. Там он, рыдая, сусло по щекам, вспоминает маму и увольняется в запас. А ты знаешь, что у нас корабль отстоя?

– Но это же не навсегда?..

– Не навсегда… наверное, не навсегда… хотелось бы не навсегда… – старпом смотрит сквозь лейтенанта вдаль.

И тут вдруг лейтенант говорит:

– А вы меня не помните, товарищ капитан второго ранга?

Старпом произвел над собой некое усилие.

– Я же сын Петрова. Штурмана. Вы с ним лейтенантами начинали. Вы и дома у нас были, только мне тогда лет пять было.

– А-а… Петрова… – старпом не помнит, конечно, но глаза воспоминаниями, на всякий случай, туманит, – конечно…

– Мне отец сказал: «Андрей Антоныч из тебя человека сделает».

Старпом теплеет взором и обращается ко мне:

– Так! Хорошо! Поставить лейтенанта на все виды довольствия. Определиться с ночевкой, выдать зачетный лист. Кто сегодня по кораблю? Вот! И лейтенанта к себе возьмешь. Дублером. Одновременно будет устройство учить. Вопросы ко мне? Нет вопросов! Леонид Аркадьевич, не оставите ли нас с помощником командира наедине?

Когда лейтенант вышел, старпом мне сказал:

– Саня, потомственным бывает только сифилис. Настоящий офицер куется другим куем. Мой папа тоже считал, что если я с пятнадцати лет хожу с ним на медведя и кабана, то буду хорошим лесником. Папа переживает об этом до сих пор. Лейтенанта не жалеть. Жизнь полная лишений и чувств должна быть ему организована незамедлительно. Прямо с порога. Так сказать «по знакомству». Изумление он должен испытывать от нее ежечасно. Устройство корабля будет сдавать лично мне. Через год он от нас сбежит. Могу поспорить. Начинаем отсчет: 9.30 утра 2 сентября 1990 года. Время пошло.

– А если не сбежит?

– Тогда я съем свою пилотку. При всех.

На том и порешили.

Лейтенанта гоняли целый год. Безжалостно. Он стал лучшим штурманенком дивизии. В основном он в море пропадал, потому что старпом умудрялся прикомандировывать его на все корабли, выходящие в эту сторону.

Приходил – окунался в наше дерьмо.

Старпом будто специально его мордовал. Через год лейтенант не сбежал. Ровно 2 сентября 1991 года, в 9.30 утра я подошел к старпому.

– Андрей Антоныч!

– Ну?

– Время!

– Какое время?

– Пора пилотку жрать?

– Пилотку?..

И я напомнил старпому про наше пари.

– Ах ты, сволочь! – сказал он. – Неужели при всех?

– Андрей Антоныч!

– Ну, хоть с чаем-то можно?

– Можно.

И старпом съел свою пилотку.

С чаем.

Полтора часа.

Отрезал по кусочку.

ДЕПУТАТ

– Где зам?

В базе необычное оживление. Встречают комиссию из Москвы. Но не нормальную комиссию, «составленную целиком из профессиональных прохвостов», как любит выражаться старпом, а другую – составленную целиком из профессиональных членов парламента. Что-то они вдруг обеспокоились насчет обороны, растревожились что-то. И зам с волнением с утра на дивизии, где в коридорах стоит восхитительный шорох накрахмаленных скатертей.

– Зам не появлялся?

– Не было, Андрей Антоныч!

– Ну, да… «и шушера штабная с утра почуяла весну».

– Откуда это, Андрей Антоныч?

– Из воспоминаний Дуровой, «кавалерист-девицы»… кажется… а может и не Дуровой… Как зам появится, пусть зайдет ко мне на пару ласковых…

– Есть, Андрей Антоныч! Сделаем.

Да! Зам на дивизии. Он там перед глазами мелькает. Вот почему, спрашивается, всякая чушь всегда на глаза лезет?

Пока я все это думал и по пирсу шлялся, к нам пожаловали инспектора – вот, чёрт побери! – только я отвернулся, как на корне пирса вдруг нарисовалась стая машин. Потом из них все повылазили и к нам пошли.

Я еле успел старпома наверх высвистать.

Вы бы видели, как Андрей Антоныч к ним подходил. Примерно так подходит белый медведь к дохлому тюленю – в развалочку и со скукой – все равно ведь никуда не денется.

Я, как дежурный по кораблю, держался от него на полкорпуса слева и настороженно чеканил шаг.

На пирсе одних адмиралов набралось штук семь. Сразу и не знаешь с кого начинать.

Но старпом, видно, все это и в прошлой жизни на херу по три раза в день видел, потому что подошел и доложил так спокойно, будто не он, а они ему должны докладывать.

И зам наш с ними был в задних рядах. Небось, это он нам гостей назвал. Водится за ним такое. Старпом называет такое его качество «высокотемпературным сучизмом», и это я расшифровать не берусь.

– Капитан второго ранга Переверзиев Андрей Антоныч, – заговорил вдруг совершенно неизвестный мне адмирал, представляя нашего старшего помощника какому-то мелкому, гражданскому орлу (а может, заодно и соколу), – насколько я понимаю, опытнейший старпом. Так что все, как вам хотелось. А это, так сказать, наша Государственная Дума, депутат… (фамилию тут же забыл). Прошу любить и жаловать.

– Андрей Антоныч, – вдруг запищал депутат, – хотел бы с вами посоветаться.

– А что такое?

Старпом смотрел на «нашу Думу» с тем незначительным снисхождением, с которым даосский дог смотрит на салонную левретку.

– На ваш взгляд, только ли увеличение финансирования поможет возродить военно-морской флот?

Теперь у старпома сделалось выражение, говорящее о развивающемся интересе, потом он хмыкнул, покосился на адмиралов и пробурчал:

– Безусловно! Увеличение финансирования к чему-нибудь приведет. У меня есть к вам встречный вопрос.

– Да?

– И вы ради этого прикатили к нам на пирс?

Честно говоря, я несколько напрягся. Сейчас депутатушка чего-нибудь чирикнет, и старпома понесет.

Но он только повернулся к адмиралам и пролепетал:

– Если вы не против, мы с Андрей Антонычем пообщаемся наедине.

Адмиралы были не против.

– Андрей Антоныч, не пройтись ли нам куда-нибудь?

– Извольте.

И они «прошлись» – на торец пирса. Там они начали говорить, и говорили они долго.

Слышно было примерно так: «Пи-пи-пи… Бу-бу-бу!»

А адмиралы вытянули шеи, как сказочные гуси, но тоже не услышали ни хрена.

Несколько раз до них долетело слишком громкое старпомовское «Блин!», потом слово «Хер!», затем – «На хер!»

На том беседа и кончилась. Депутат подал старпому руку, старпом её аккуратно пожал, и они расстались.

Как только они исчезнут с пирса, Андрей Антоныч скажет, что «соседняя труба интересовалась жизнью в нашей», добавит «с больными надо бы помягче», всхохотнет, махнет рукой, и мы полезем с ним вниз.

ХАБИБУЛИН

– Вахта! Вахтенный! Хабибулин! Вахтенный!

– Андрей Антоныч, верхний вахтенный не откликается.

Как только я это сказал, а старпом услышал, мы немедленно вскочили. Наверху «Ветер – раз!» – штормовое предупреждение. Я пять минут как сверху слез. Там ужас что делается. Мы даже концы питания на всякий случай отдали, а швартовые дополнительные завели и ослабили. А то, по такой буре, они рвутся как нитки.