Корабль отстоя - Покровский Александр Михайлович - Страница 19

– Сергеич, чайку ебани!

Это старпом заму. Зам вошел, а мы все чай пьем, потому что выпала минута.

– Я, Андрей Антоныч, только что из штаба.

– Неужели?

– Да! Они хотят знать, как у нас поставлена работа по воспитанию патриотизма.

– Все спиздили, осталось только это?

– Что?

– Ничего. Среди кого, спрашиваю, воспитание надо проводить?

– Среди всех категорий личного состава.

– И что ты им поведал?

– Ничего я им не поведал, потому что эта работа у нас никак не поставлена.

– Чайку-то ебани…

– Андрей Антоныч!

– Ну?

– Вопрос стоит очень серьезно. Последние документы…

– И это хорошо!

– Что хорошо?

– Что он вообще стоит. Раз стоит – это хорошо. Хуже, если б он завалился куда-нибудь. Я ничего лежачее не люблю. И висячее тоже. Я люблю, чтоб стоячее…

– Андрей Антоныч!

– Чайку ебани…

– Вся несерьёзность наша идёт от вас…

– Ты так и будешь стоять, как монумент сказкам Джанни Родари?

– Я…

– Ну, что «я»?

– Я хочу заявить, что подобное игнорирование…

– Чайку… потом пописаешь и всё пройдёт… Я тебя сам до гальюна провожу… А хочешь, над чашкой подержу…

– Андрей Антоныч!

– СЯДЬ! Я СКАЗАЛ!!!

Зам сел.

– Чайку ебани…

О ПЕРЕСТРОИВШИХСЯ

Зам опять пришёл из штаба весь всклокоченный.

Вот, чем меньше у человека конкретной работы, тем больше у него этой самой всклокоченности.

Даже жаль иногда нашего Сергеича, но это только временами. Замов жалеть нельзя.

Это же береговые крысы. В море они тихие.

Оно и понятно, в море же подохнуть можно, вот они и стараются никого не раздражать, а на земле они кого хочешь загрызут. Для того и держат это полчище.

Некоторые у нас замов терпеть не могут. А я вот терплю. Старпом тоже.

– Чего такое, Сергеич? – это он к нему на входе в кают-компанию обращается.

– Приказано на каждого офицера составить характеристику, где особо отметить то, как он перестроился.

– Чего отметить?

– Как он перестроился.

– Ты серьезно?

– А что, похоже бывает, что я шучу?

– Да нет, не бывает, но… и как ты это дело отметишь?

– Буду писать все объективно.

– Ну да.

– А что делать?

– Ну да.

– Делать-то нечего.

– Вот и я говорю.

– Андрей Антоныч, мне кажется, что вы надо мной издеваетесь.

– Это тебе только кажется. Вы, как только лишились своего любимого марксистско-ленинского мировоззрения, так вам все время что-то кажется. Мерещится все что-то.

– Андрей Антоныч, наши с вами споры ни к чему хорошему не приведут.

– Да как они могут к чему-нибудь привести, если ты каждый день из штаба приходишь с очередной хуйней. Они там умом тронулись, а ты сейчас им подпевать будешь. Ты лучше водки выпей.

– Андрей Антоныч!

– Водка – она в случаях особой призрачности сознания необычайно помогает. Она связи лишние растворяет.

– Андрей Антоныч!

– Знаю! Знаю, что ты с пьянством борешься. Знаю! Но это же иной случай. Это же не пьянство. Это же способ сохранить себя. Ты на себя посмотри, табло таврическое.

– Андрей Антоныч.

– Клянусь, полегчает. А потом мы с тобой сядем и в тридцать три секунды изобразим на бумаге невиданные идеологические результаты. Сам потом смеяться будешь.

– Андрей Антоныч!

– Вот смотрю я на вас, на замов, ничего вас не берет. Хоть бы чума какая или же холера.

Потом старпом выгнал всех, что-то ещё ему сказал, а затем взял зама под локоток и, непрерывно воркуя, поволок его в свою каюту.

БЕЗ НАЗВАНИЯ

Ой, что было! Даже жопа в мелкую пупырышку идет, как я про все это вспоминаю.

Я вам как-то рассказывал, что наш старпом однокашника встретил, который теперь начальником штаба флота назначен. Старпом ему ещё морду набил, кричал, что он вор, а потом пришел на борт и закручинился – выпил полведра.

Так вот: этот его однокашник и начальник штаба приехал к нам на пирс. Сейчас уже никто не знает зачем. Да, он и сам, наверное, не знает – у него икота, скорее всего, начинается, как он те обстоятельства припоминает.

Дело в том, что старпом наш, на ту беду, наверх выполз.

Вы бы видели Андрей Антоныча, когда эта встреча у них произошла. Он как узрел начштаба, так волосами и оброс и немедленно превратился в горную гориллу-самца с серебристой спиной, встал на задние лапы – это я о горилле, чтоб вы лучше представили – ударил себя в грудь, завыл по-собачьи и побежал на однокашника, в смысле, на нового начальника штаба флота.

А тот – просто превратился в мелкую макаку – и от него на четвереньках бегом.

Полчаса по зоне мчались, а потом старпом вернулся, с налитыми кровью глазами.

Сначала комендатуру вызывали. Но она не приехала, потому что по гарнизону наш Валера-штурман навсегда стоит, так что ж он совсем больной своего старпома забирать, а потом прокуратура прикатила, и ещё кто-то с автоматами, потому что этот однокашник нашего старпома немедленно на него настучал командующему флотилии, флота и, кажется, главкому позвонил.

Пришли старпома с оружием забирать и в тюрьму сажать.

Зам куда-то спрятался так, что найти его не получилось.

Так что из старших на борту остался только я.

И я приказал верхнему вахтенному приготовиться к стрельбе очередями. Сам я вылез с пистолетом и с дополнительным автоматом. И ещё у меня было пять магазинов. Я их разложил перед собой и залёг. А вахтенный мой залёг ещё раньше. А потом подошли – ещё один подсменный верхний вахтенный с оружием и помощник дежурного по кораблю – все заняли позиции без лишних слов.

Эти, с автоматами, конечно, обладали по сравнению с нами некоторым численным перевесом, но историческая правда была на нашей стороне – я им сказал, что не отдам старпома.

Андрей Антоныч, по моему разумению, к этому времени уже должен был в каюте с графином спирта запереться. Так что отдать его в таком состоянии я никак не мог.

– Пошли на хер! – крикнул я на их очередное: «Старшему помощнику командира, капитану второго ранга Переверзиеву, выйти наверх!» – и скомандовал, – Короткими очередями! По три патрона в каждой!

А у меня верхние вахтенные из неграмотной Сибири. Они только спросили разрешения бить очередями через одного, чтоб успеть перезарядить чуть чего. И ещё им очень хотелось этим пришлым яйца отстрелить.

Так вот, в разгар событий появляется – кто б вы думали – сам Андрей Антоныч, абсолютно трезвый.

Потом он даёт нам команду «отставить» и идёт сдаваться.

Я ему: «Андрей Антоныч! Не ходите!» – а он: «Ты, Саня, совсем, похоже, чокнулся!»

И увели его.

Неделю не было.

Потом появился.

Говорят, его командующий флотом отстоял.

ПЕРЦЕПЦИЯ И МОНАДА

– Знаешь ли ты, Саня, что такое «Перцепция в складках»?

Старпом в прекрасном настроении, улыбается, смотрит хитро.

– А что такое «монада»?

Старпом торжествует.

– Сейчас ты все поймешь.

Он выуживает из под стола книгу, кладет её перед собой.

– Монады суть малые перцепции без объектов, галлюцинаторные микроперцепции. Мир существует только в своих репрезентантах – именно таких, какие включены в каждую монаду. (Вот! Сейчас!) Это плеск, гул, туман, танец праха.

Старпом смотрит вдаль мечтательно.

– Про «танец праха» хорошо.

Захлопывает книгу.

– Когда меня отец дубиной вдоль хребта перетянул в десятом классе, я ему тогда сказал, что он в этой жизни ничего не понимает. Я ему тогда много чего сказал. Уже не помню что. Но про «танец праха» я уже тогда догадывался. Просто сказать не мог. Понимал, но вот сказать… (Гладит книгу) Знал бы я эти слова… я б ему такое выдал… Старина ох-хуел бы на месте…

В кают-компанию входит зам с мороза. Свежий, решительный.