Пионовый фонарь - Энтё Санъютэй - Страница 7

– Ловко придумано! – восхитился Гэндзиро.

– Я три дня и три ночи думала, глаз не смыкала, – сказала О-Куни.

– Превосходно, совершенно превосходно!

Вот о чем втайне сговаривались О-Куни и Гэндзиро, обуянные подлыми устремлениями под соединенным действием похоти и жадности. А тем временем верный дзоритори Коскэ, которому не спалось от жары в его комнатушке у ворот, вышел во двор. «Такой жары, как в этом году, еще не было», – бормотал он, обмахиваясь веером. Прохаживаясь по саду, он вдруг заметил, что калитка в ограде приоткрыта и легкий ветер раскачивает ее. «Странно, – сказал он себе, – я же сам закрыл ее, почему она открыта? Ого, да тут и гэта стоят… Кто-то пробрался к нам, не иначе. Не нравится мне поведение соседского шалопая и госпожи О-Куни, уж не снюхались ли они?»

Он на цыпочках направился к дому, уперся руками в каменную ступеньку и заглянул в комнату. Услышав, что собираются убить его господина, которому он поклялся служить не щадя живота, Коскэ рассвирепел… А так как нрава он был в свои двадцать с небольшим лет горячего, то, забывшись, яростно шмыгнул носом.

– О-Куни, – испуганно прошептал Гэндзиро, – здесь кто-то есть!

– Экий ты, однако, трус, – сказала О-Куни. – Ну кому здесь быть?

Все же она невольно насторожила уши и сразу почувствовала, что рядом кто-то затаился.

– Кто это там? – окликнула она.

– Это я, Коскэ, – отозвался дзоритори.

– Каков наглец! – вскричала О-Куни. – Как ты смел среди ночи приблизиться к женским покоям?

– Мне было жарко и душно, я вышел освежиться.

– Господин сегодня ночью на службе, – строго сказала О-Куни.

– Да, я знаю. Каждое двадцать первое число он ночью на службе.

– А если знаешь, то почему ты не у ворот? Сторож должен зорко охранять ворота, а ты осмелился покинуть свой пост, да еще явился освежаться в сад, где одни только женщины! Смотри, это тебе так не сойдет!..

– Да, – сказал Коскэ, – я сторож. Но я обязан сторожить не только ворота. Я охраняю также и дом, и сад, я охраняю здесь все. И я не стану смотреть только за воротами, если в покои проникнут воры и набросятся с мечами на моего господина.

– Послушай, любезный, – сказала О-Куни. – Если господин благоволит к тебе, это не значит, что ты можешь своевольничать. Ступай в людскую и спи. В этом доме покои охраняю я.

– Вот как? – сказал Коскэ, – Почему же, охраняя покои, вы оставляете открытой садовую калитку? В открытую калитку пробралась собака, гнусная скотина, не знающая ни благодарности, ни чести, и эта скотина, жадно чавкая, пожирает самое ценное в доме моего господина. Я простою здесь в засаде всю ночь, но дождусь ее. Глядите, вот валяются гэта, значит, в дом кто-то забрался!

– Ну так что же? – сказала О-Куни. – Это пришел господин Гэндзиро, наш сосед.

– И для чего же господин Гэндзиро пожаловал?

– Это совершенно не твое дело! Ты дзоритори, ступай и охраняй ворота.

– Однако и господину Гэндзиро хорошо известно, что по двадцать первым числам наш господин находится на дежурстве. Странно, что он явился к нашему господину в его отсутствие.

– Ничего странного. Он явился вовсе не к господину.

– Да, не к господину, а к вам. И по какому-то тайному делу.

– Как ты смеешь? – возмутилась О-Куни. – Ты что, подозреваешь меня?

– Ничего я не подозреваю. Странно только, что вам пришло на ум, будто я подозреваю. Мне кажется, всякий на моем месте удивился бы, узнав, что в дом, где одни только женщины, среди ночи забрался мужчина.

– Ну, это уж слишком. Мне просто стыдно перед господином Гэндзиро. Как ты можешь так думать обо мне?

Гэндзиро, слышавший весь этот разговор, решил, что пора вмешаться. Он был человеком хитрым, как и всякий мерзавец, способный покуситься на наложницу соседа. Кроме того, в те времена положение самурая отличалось от положения простого слуги-дзоритори, как небо от земли. Гэндзиро вышел из комнаты и строго сказал:

– Что это ты там говоришь, Коскэ? Поди-ка сюда!

– Что вам угодно? – отозвался Коскэ.

– Я сейчас слушал тебя и поражался, – сказал Гэндзиро. – Ты намекаешь, будто мы с госпожой О-Куни находимся в непозволительной связи. Возможно, в свое время, когда за разгульное поведение меня изгнали из дома к родственникам в Оцуку, такие подозрения и могли иметь основания. Но сейчас я собираюсь идти в наследники, и накануне такого серьезного шага в моей жизни слушать подобные вещи я не желаю.

– А если вы сами изволите сознавать, что находитесь накануне такого серьезного шага, – сказал Коскэ, – то почему среди ночи приходите в дом к женщине в отсутствие ее господина? Вы сами, словно нарочно, навлекаете на себя подозрения в нехороших намерениях! А что мальчика и девочку с семи лет вместе не сажают, что по чужим бахчам с корзиной не ходят и под чужой грушей шапку не поправляют – хоть это-то вам известно?

– Молчать! – закричал Гэндзиро. – Не смей мне дерзить! А если я пришел по делу? А если мое дело не требует присутствия хозяина? Что ты скажешь тогда?

– В этом доме не может быть дел, которые бы не требовали присутствия моего господина, – сказал Коскэ. – Если вы такое найдете, можете поступить со мной, как вам благоугодно.

– На, читай! – сказал Гэндзиро и швырнул Коскэ лист бумаги.

Коскэ поднял лист. Это было письмо.

Коскэ был обескуражен. Он внимательно оглядел письмо. Все было правильно, письмо было написано рукой хозяина.

– Ну что? – с ехидством спросил Гэндзиро. – Ты ведь грамотный? Письмо, в котором твой господин приглашает меня зайти хотя бы ночью и починить снасть! Нынче ночью мне от жары не спалось, вот я и пришел. А ты принялся меня подозревать в разных глупостях, всячески меня поносил, оскорбил меня! Что же мы теперь с тобой будем делать?

– Все, что вы изволите говорить, ничего не значит, – угрюмо ответил Коскэ. – Не будь этого письма, я бы доказал свою правоту. Но письмо есть, и я проиграл. А кто из нас в действительности прав и кто виноват, спросите у своей совести. Только не извольте забывать, что я слуга этого дома и зарубить меня было бы опрометчиво.

– Кому нужно рубить такую грязную скотину, как ты? – презрительно сказал Гэндзиро. – Изобью до полусмерти и будет с тебя. Не найдется ли у вас какой-нибудь палки? – обратился он к О-Куни.

– Вот, пожалуйста, – отозвалась та и протянула ему обломок лука сигэдо [19].

– Это несправедливо, господин, – сказал Коскэ. – Как же я смогу служить, если вы изувечите меня?

– Если подозреваешь человека, говори ему об этом прямо, – сказал Гэндзиро. – Приведи доказательства. Ты что, застал нас с госпожой О-Куни на одном ложе? Я пришел потому, что меня пригласил твой хозяин! А ты зарвался, мерзавец!

Он с размаху ударил Коскэ. Тот вскрикнул от боли и сказал:

– Все равно вы говорите неправду. Прислушайтесь лучше к своей совести, а не бейте безответного дзоритори.

– Молчать! – закричал Гэндзиро и набросился на Коскэ. Коскэ с воплями покатился по земле.

Нанеся дюжину ударов, Гэндзиро остановился, и Коскэ с ненавистью поглядел ему в лицо. Гэндзиро ударил его по лбу. Брызнула и полилась кровь.

– Тебя бы следовало убить, подлеца, – сказал Гэндзиро, – но так уж и быть, дарую тебе жизнь. Если впредь будешь болтать такое, то убью. А в дом ваш, госпожа О-Куни, я больше не приду.

– Если вы не будете приходить, – возразила О-Куни, – нас будут подозревать еще больше!

Но Гэндзиро, довольный поводом улизнуть, не стал слушать ее и отправился домой, шлепая босыми ногами по каменным плитам садовой дорожки. О-Куни повернулась к Коскэ, изнемогавшему от боли.