Лестница в Эдем - Емец Дмитрий Александрович - Страница 9

– Где? Во рту? – не поняла Зозо.

– В голове. И в сердце. Хотя за красивые зубы порой прощаются даже гнилые мозги. Кстати, ценная рекламная мысль! Подари ее своему зубодробилкину! Пусть утешает ею клиенток.

Зозо рассеянно кивнула. Она была человек практики, и все минимально теоретическое от нее мгновенно ускользало. Она порывисто вскочила, благодарно поцеловала брата и упорхнула влачить свой офисный плен, в тоскливую темницу, где решетками служили стеллажи с папками, а единственным окном – монитор компьютера. Были у нее в офисе и свои приятели – например, пузатый, круглобокий принтер, выплевывающий горячие, свежеиспеченные страницы. Имелся и враг – синий, похожий на коробку шредер, превращающий труд предыдущих дней в совершенное ничто. В такие минуты бесполезность собственной деятельности ощущалась особенно остро.

В чем счастье? Продать кучу запчастей к тракторам – и вечером забыться беспокойным сном?

Зозо Буслаева не успела добежать до офиса, когда неожиданный звонок заставил ее схватиться за сумочку и начать рыться в ней в поисках телефона.

– Привет! Я никак не мог до тебя дозвониться! – сразу втиснулся ей в ухо торопливый мужской голос.

– Привет, Леля! Я была в подвале! Там связи нет! – прощебетала Зозо.

При всем своем воображении она не могла придумать другого ласкового сокращения для имени «Леонид». Параллельно Зозо испытывала суеверное смущение. Еще бы – только что говорила о человеке, расставляла ему марьяжные сети, и тут – чик! – звонок.

– Как ты? – спросил Бурлаков.

– Все как обычно, – сказала Зозо, привычно удивляясь этому бессмысленному мужскому вопросу.

Если рассказывать «как ты?» подробно, на это уйдет двое суток. Если же неподробно, то в простом «нормально» нет ровным счетом никакого смысла. Женщины это понимают. Мужчины – нет.

– У тебя планы на субботу не изменились?

Зозо насторожилась.

– А что? Отменяется?

– Да нет, не отменяется. Просто хотел уточнить! – заверил ее Бурлаков. – Слушай, хотел тебя о чем-то попросить… ах да… не могла бы ты захватить с собой молочный зуб своего сына? Не сохранился случайно?

Зозо споткнулась на ровном месте.

– Молочный зуб Мефа? Зачем тебе? – перепросила она недоуменно.

– Да пишу я тут одну работку про минерализацию детских зубов… Надо побольше образцов.

– А-а, ну конечно! – с облегчением сказала Зозо. – Обязательно принесу! У меня, кажется, был передний. Ну где новый потом откололся… Только с возвратом, да?

– Само собой! – пообещал Бурлаков.

Они поболтали еще немного, но при этом заметно было, что все главное уже сказано и разговор сползает к финалу. Попрощавшись, Леонид Бурлаков отключил мобильный телефон.

– Ай-ай! Не очень-то ты естественно говорил, – улыбаясь, укоризненно попенял маленький гнутый человек с зубоврачебного кресла.

Бурлаков облизал губы.

– Я нервничал, – признался он.

– Ну-ну, дружок! – ободряюще сказал гнутый. – Какие могут быть нервы с нашим-то масштабом? Человек – это звучит гордо! Мы шагаем по галактикам, задувая звезды! Разве не так?

Ирония Бурлакову не понравилась. Не для того он четыре года занимался медитацией, подвешивал к лампе амулеты и гладил лысых индийских божков по ожиревшим пузикам, чтобы над ним смеялись. Именно во время медитации и вышагнул к нему из алого круга вокруг лампы странный, точно из пористой глины вылепленный человечек. Очень вкрадчивый, очень гибкий.

– Я знаю о тебе все! – сказал тогда человечек. – Твоя судьба передо мной как на ладони! В позапрошлой жизни ты был лошадью! Небольшой такой лошадкой, ближе к пони. В прошлой – тайваньским крестьянином. В следующей, возможно, ты станешь президентом объединенных Америк или, на худой конец, королем Норвегии. Но это при неблагоприятном раскладе. А так – меть выше! Что там какой-то король!

– Что, правда? – обрадовался Бурлаков.

– Разумеется! Ты имеешь для этого все задатки и отлично это знаешь! Но пока – увы! – придется немного поработать.

Потом человечек стал требовать от Бурлакова всяких мелких услуг, и всякий раз Леонид их исполнял. К сожалению, с каждым разом человечек становился все наглее и все реже напоминал Леле, что тот уже без пяти минут президент всех Америк. Бурлакову это не нравилось, но он слишком увлекся, чтобы остановиться.

Человечек с мелкими зубками, сидевший в кресле, ухмыльнулся и задиристо брызнул в Леонида штучкой для ополаскивания рта. На миг бедному зубодробилкину показалось, что мягкое пришибленное лицо и глазки с несвежими белками, внезапно надвинувшись, прогорклой кухонной мочалкой коснулись его сердца.

– Значит, в субботу встречаемся? Как только зуб будет у меня? – спросил Бурлаков взволнованно.

– Как только, так сразу! Только свистните, ваше величество!

Собрав узкие губы в трубочку, человечек подул на пальцы. За спиной у Леонида сам собой включился зубоврачебный бор. Бурлаков нервно оглянулся. Когда он вновь перевел взгляд на кресло, человечка с мятым лицом на нем уже не было. Само же кресло пахло несвежим бельем, на неделю забытым в корзине на стиральной машине.

Недавний же гость Леонида уже шагал по Камергерскому переулку, озабоченно вглядываясь в тучи, не мелькнет ли где боевая двойка златокрылых.

Тухломону не требовался телефон, чтобы связаться с тем, кто его послал. Не прошло и минуты, а тот уже сам возник перед ним, красивый, молодой и небрежный, как античный бог.

– Почему нельзя было просто его выкрасть? Всего-то и делов: обыскать квартиру! Да я и так знаю, где он лежит, – полюбопытствовал Тухломон, сообщив о результатах встречи с Бурлаковым.

– Красть нельзя. Важно, чтобы зуб дала мать, – услышал Тухломон краткий ответ, вползший к нему в ухо, точно могильный червь.

Глава 4

Пни себя сам, тогда не пнут другие

Отогнув строительную сетку, скрывавшую резиденцию мрака на Большой Дмитровке, 13, Мефодий и Дафна услышали жалобное повизгивание. Верещал толстый кокетливый суккуб с татуированным ухом, лбом которого сердитый Петруччо Чимоданов прибивал к двери бумажку:

«Приема!!! нет!!! касается! всех!!!»

Судя по завышенному количеству восклицательных знаков в самых неподходящих местах, бедного Чимоданова порядком утомила канцелярская рутина. Вбив лбом суккуба последнюю кнопку, Петруччо отпустил его загривок и только после этого соблаговолил заметить Мефодия и Дафну. Брови у него топорщились, как ежиные колючки.

– Привет! – сказал Меф.

– Взаимные приветствия! – без особого восторга отозвался Петруччо.

Он вскинул колено, технично вывел бедро и хорошим ударом под пятую точку объяснил суккубу, что его больше не задерживают. Суккуб вылетел наружу сквозь прорезь в сетке, но тотчас вскочил, отряхнулся и кокетливым зайчиком запрыгал к метро, бросая влажные взгляды на прохожих.

– Жалкий он. И жалко его, – сострадательно сказала Даф, успевшая немного отвыкнуть от обычных в канцелярии мрака порядков.

Едва она сказала это, как толстый суккуб мгновенно обернулся и, высунув язык, страстно и с вызовом облизал синеватые губы. Дафна передернулась и зареклась впредь жалеть суккубов, какими бы несчастненькими они ни казались.

Чимоданов придержал дверь резиденции, пропуская Мефодия и Дафну внутрь.

– Если к Арею, ищи не в кабинете! Он в твоей бывшей комнате, – сообщил он Мефу.

Буслаев встревожился. Что он там, интересно, делает? Хотя у Петруччо это, наверное, спрашивать бесполезно.

– Не знаешь, зачем он меня позвал? – спросил Меф.

Как прежде Мошкина, вопрос поставил Чимоданова в тупик. Должно быть, не меньшее недоумение испытал древний изобретатель каменного топора, когда у него потребовали техническую документацию на его изобретение.