Лестница в Эдем - Емец Дмитрий Александрович - Страница 26

– Ладно, идем! Тебя надо срочно доставить в Нижний Тартар! Такие раны рубцуются только там, – принял решение красавчик.

Он сделал шаг, однако прежде, чем остальные успели последовать за ним, чей-то властный голос настиг его.

– Гопзий Руриус! Оглянись!

Щеголеватый вздрогнул и оглянулся.

Эссиорх был не один. Из-за плеча его выглядывал Корнелий. В одно и то же время он ухитрялся поправлять очки и подносить к губам флейту. Но и это было еще не все. В сияющем квадрате, который с утра видела Ирка, в ряд стояли еще четверо златокрылых.

«Красавчик» быстро прикинул расстояние. Восемь шагов и пять готовых к бою флейт – для любого стража мрака это арифметика смерти.

– Шестеро против троих. Причем один из нас ранен, а другой тащит на плече эту падаль, которая помешает ему быстро двигаться. Это вы называете честным боем, светлые? – процедил он сквозь зубы.

– Когда вы напали втроем на одного, честность вас не заботила, – логично заметил Эссиорх.

Гопзий озадачился, впервые обратив внимание на эту маленькую несуразность. Темные порой могут нащупать края собственного эгоизма, а вот увидеть его дно – никогда.

– Ну так это такой один, что для равного боя с ним мне пришлось бы сражаться одним пальцем, – наконец нашелся он. – Вас-то всё равно шестеро!

Эссиорх предусмотрительно отвел голову, чтобы воинственный Корнелий, вертевшийся как флюгер, не ткнул его флейтой в глаз. В реальном бою находиться рядом с таким вот Корнелием опаснее, чем оказаться в окружении врагов. От тех хотя бы приблизительно представляешь, чего ожидать.

Эссиорх увидел Багрова, чьи повисшие руки покачивались при каждом движении несшего его стража, и зрачки его сузились.

– Пусть твой приятель положит его на землю, и очень осторожно, если сам хочет жить! – посоветовал он.

Страж с педангом медлил повиноваться. Напротив, он придвинулся ближе к Гопзию и встал так, что тот при желании легко пронзил бы Матвея своим жалящим клинком.

– Да. Но мы его не убили. Даже подобрали за собой мусор! – вспомнил Гопзий.

Златокрылые пришли в движение и, рассыпавшись, теперь окружали их, отсекая все пути к бегству. Стражи света не переносят глумления над человеком. Спутники Гопзия тревожно завозились. Тартарианцы всегда ощущают, когда свет действительно разгневан.

– Положите его на землю! – тихо повторил Эссиорх.

Тонкая бровь Гопзия вопросительно изогнулась. Быстрым движением подняв меч, он коснулся им шеи Багрова.

– Надо ли понимать, что, если мы не тронем заложника, нам позволят удалиться? – уточнил он.

Истинный страж мрака никогда не перестает просчитывать варианты. Никаких особенных принципов в жизни у него нет, мораль относительна, идеалы условны, желание погибнуть за Лигула тяготеет к нулю, а раз так, то можно и поторговаться.

Эссиорх не ответил, однако Гопзий верно уловил его колебание. Страж с пучком волос на нижней губе вопросительно оглянулся на Гопзия. Тот, помедлив, кивнул. Страж послушался и, опустив Багрова на землю, с глумливой заботой подложил ему под голову капюшон.

– Теперь проваливайте! – велел Эссиорх, замечая, что лица сопровождавших его златокрылых выразили крайнее разочарование. Они уже мысленно закатывали стражей мрака маголодиями в асфальт.

Однако уважение златокрылых к чужому слову столь велико, что ни один из них никогда не нарушит обещания, данного другим светлым, даже если втайне считает его поспешным или неосторожным.

Гопзий и страж с педангом не заставили просить себя дважды и исчезли в ту же секунду. Страж с топором тоже исчез, но на несколько кратких мгновений позже. Как ни крути, а все-таки он слегка притормаживал.

– Ну и урод же этот Руриус! Я еле сдержался, чтобы его не прикончить! – едва погас круг телепортации, категорично заявил Корнелий.

Эссиорх подошел к Багрову и, опустившись на колени, осторожно коснулся пальцами его шейной артерии.

– Откуда ты знаешь, что урод? Вроде не похож на урода, – сказал он рассеянно.

– А я говорю: урод! У меня на уродов чутье! От них нравственно смердит, как от гниющей рыбы. Кстати, Эссиорх, а как ты узнал, что это Гопзий? Ты с ним раньше не встречался?

Хранитель покачал головой.

– Не доводилось. Но нам, помнится, показывали портреты лучших бойцов мрака.

– Кто один из лучших бойцов мрака? Этот тощий, дерганый шкет?! – вознегодовал Корнелий, сам, как известно, не отличавшийся толщиной. – Жаль, я с ним не схлестнулся! На шесть и по хлопку! Даже не на шесть! Таких пижонов и на два мочат!

Один из златокрылых, не выдержав, хрюкнул от смеха, после чего все четверо быстро исчезли, кивнув хранителю. Корнелий же продолжал прыгать вокруг Эссиорха, продолжая объяснять, как сильно повезло Гопзию, что он, Корнелий, его не узнал.

– Слушай, не носись! Ты мне все глаза песком запорошил! Если тебя злит, что Гопзий твой ровесник, а уже один из лучших бойцов, то имей совесть это признать. Чего ты тут прыгаешь, будто в тебя вселился бешеный глист? – проворчал Эссиорх.

– Нет, ты послушай! Я его насквозь вижу! Такие, как Гопзий, притворяются последовательно плюющими на чужое мнение, а сами три дня могут проторчать в ванной, незаметно выдавливая какой-нибудь прыщик! Авторитетов как будто не признают, но если случайно услышат, что сапоги с тупыми носками уже не носят, скорее повесятся, чем их наденут… Это не страж мрака, а сплошное гниющее самолюбие!.. И девчонок небось еще клеит, собака!

– Корнелий! Остынь! – терпеливо повторил Эссиорх. – Хочешь заняться самокритикой – отойди в сторонку! Я тут человека в чувство привожу!

Племянник Троила нахохлился и, попытавшись обидеться, отошел от хранителя шагов на пять.

Когда несколько минут спустя Ирка, ощутившая внезапную тревогу, появилась во дворе, Эссиорх все еще хлопотал над Багровым. Матвей открыл глаза, однако пока смутно осознавал, где он.

Корнелий, которому требовалось спустить воинственный свой пыл, возбужденно подпрыгивал и обстреливал ослабленными маголодиями скомканную газету, которую ветром проносило по Большому проспекту. По газете он так ни разу и не попал, зато в клочья разнес одно из задних колес проезжавшего трейлера, после чего ему осталось только сделать вид, что туда он и метил.

– А, валькирия-недоодиночка! – нарочито путая слова, приветствовал он Ирку. – Утро добречкое! Мы тут бьемся-бьемся, а она чаи прохлаждается!.. Почему ты вышла?

– Да как-то не спалось совсем! Места себе не находи… – рассеянно начала Ирка и вдруг вскрикнула.

Заметив Багрова, она метнулась к нему. Матвей полулежал, опираясь на локоть, и отрешенно, плохо узнавая, смотрел на Ирку. Мир медленно собирался из осколков.

– Я точно чувствовала! Ну просто как знала! – воскликнула Ирка со слезами.

Корнелий так расхохотался, что уронил сначала флейту, а потом и очки. Поднял и то, и другое, после чего флейту уронил еще раз, а очки больше не ронял.

– Обожаю женскую интуицию! После того, как тебе свалится на голову кирпич, женщина непременно скажет, что вещее сердце подсказало ей это еще вчера!.. А сны снились так еще неделю назад! Одно непонятно: с какой радости она потащила тебя мимо стройки, когда ты преспокойно сидел дома с книжкой и даже не собирался выпираться из дома?

Ирка не ответила. Она вообще не слушала, что он там лепечет. Чувство вины глодало ее, как сто тысяч мелких голодных крыс. Ирка схватила Эссиорха за запястье.

– Он будет жить? Скажи: будет? Только не скрывай ничего: мне нужно знать!

Эссиорх задумался. Хранители, как известно, любят честные ответы на вопросы.

– Вообще-то смерти как таковой не существует. С другой стороны, если имеется в виду физическая жизнь данного тела, тут какие-то сроки, конечно, есть, – сказал он.

– Сколько? – жадно спросила Ирка.

– Ну лет пятьдесят еще точно. В зависимости от состояния организма и при условии чуть более заботливого отношения к своей голове, – уточнил Эссиорх.

Корнелий принялся ржать, после чего Ирке оставалось только левой рукой резко рвануть его за стопу, правой придержав колено. Ойкнув, Корнелий плюхнулся на землю и, охарактеризовав Ирку не понимающей шуток истеричкой, стал искать улетевшие очки.