Сумерки - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 48

Троллейбус конвульсивно дёрнулся, затарахтел и поехал, а я так и сидел, примёрзнув взглядом к сужающемуся прозрачному кружку на белом окне.

В приёмной (назвать её по другому у меня просто не поворачивался язык) бюро переводов «Акаб Цин» на сей раз сидела не та очаровательная роботизированная девушка, что выручила и обрекла меня, передав мне новую главу, а сошедший с рекламной страницы глянцевого журнала для верхнего сегмента среднего класса современный молодой человек в строгом костюме с почти незаметным налётом легкомыслия, дозволенного банковским сотрудникам на коктейльной вечеринке.

Зубы у него были белыми, как альпийские вершины, и он об этом хорошо знал. Радушная улыбка была поразительно прочно пришита к его лицу. Глаза не выражали ровным счётом ничего. Наверное, этот навык вырабатывается только после долгих лет особых тренировок.

Приняв у меня папку с выполненным заказом, клерк поблагодарил меня, и, безошибочно назвав мои имя и отчество, спросил, желаю ли я и дальше продолжать работать с тем же клиентом. Испарину, выступившую на моём лбу, и мелко дрожащие руки, протянутые с жадностью и нетерпеливостью героинщика, он тактично не заметил. Типовой пластиковый файл со следующей частью перевода и гонорар в белом конверте с логотипом бюро «Акаб Цин» легли на прилавок. Никаких вопросов служащий не задал, а обмен двумя одинаковыми чёрными папками и конвертом с хрустящими купюрами дополнил забавное сходство происходящего с некой шпионской операцией или сделкой по поставке всё того же героина.

– Когда же вам успели это доставить? — я указал на полученную мной папку. — Ведь вроде бы я только вчера предыдущую часть забрал на перевод. Вам что, сразу несколько дали? Я бы мог тогда...

– Нет, что вы, — он улыбнулся ещё шире, — мы бы вам тогда, разумеется, вручили всё сразу. Так было бы намного эффективнее. Незадолго до вашего прихода занесли. Минут сорок назад.

– А... вы не могли бы сказать, кто занёс? Как он выглядел, и вообще...

– Мне очень жаль, но мы не предоставляем сведений о наших клиентах, — благожелательное выражение на его лице неуловимо переменилось: то, что я ошибочно принял за улыбку, казалось теперь грозным оскалом хищника, предупреждающим чужака, что тот вступает на запретную территорию.

– Да, я понимаю, прошу прощения...

– Можете вернуть заказ в любое время, как только будет готов, — как ни в чём не бывало продолжил он. — Мы работаем без выходных. Всего доброго.

Стемнело удивительно быстро, словно кто-то повернул выключатель. Когда я заходил в подъезд дома, где находилось бюро, улицы ещё плавали в молочном мареве. Но всего за пятнадцать минут воздух так щедро разбавили чернилами, что, если бы не фонари, от Земли остался бы только пятачок двадцати шагов в радиусе и со мной в центре.

Решив не искушать судьбу, я поехал на метро. С наступлением темноты я почувствовал себя куда менее уверенно, и ни предвкушение нового путешествия во времени, ни мысли о всё четче вырисовывающейся в словесном тумане разгадке конечной цели экспедиции не помогали мне больше отвлечься от образа чудовища, всю ночь ждавшего меня под дверью моей квартиры. В переходах мне несколько раз казалось, что на меня и идущих впереди людей падает тень от огромной фигуры, достающей до потолка и закрывающей своей могучей спиной светильники на потолке. Я оборачивался, только чтобы укорить себя за слабость и потакание своим глупым страхам. От ощущения того, что за мной следят, физически ощутимо свербило в спине и неприятно щекотало в затылке. Дождавшись поезда на самом краю платформы, я уступил себе ещё раз и, расталкивая выходящих из дверей пассажиров, до отправления успел пробежать два вагона, прежде чем заскочил внутрь. За мной никто не погнался, и до выхода на улицу тревога чуть разжала хватку.

Хотя я мог бы скостить приличный кусок пути, идя от метро по пустым вечерним переулкам, ноги понесли меня на Арбат — там пока было многолюдно, а значит, вероятность нападения снижалась — во всяком случае, мне так хотелось думать. Сдерживать себя мне становилось всё труднее, и если отсчитывая тройные арбатские фонари, мне ещё удавалось шагать размеренно, чтобы не привлекать внимание, то зайдя в свой двор, я стремглав кинулся к своему подъезду. На другом конце дворового сквера опять слышался лай и подвывание — не иначе, как его и действительно облюбовала свора бродячих псов.

Но когда я уже набирал входной код в подъезде, вечернюю арбатскую какофонию — мешанину из гула моторов, шума голосов, гудков и собачьей перебранки прорезал долгий жуткий вопль, леденящий и какой-то нездешний.

Собаки мгновенно смолкли, словно поперхнувшись своим лаем, а потом одна за другой отчаянно завыли. Я дёрнул ручку двери, закрывая её за собой, и за считаные секунды взлетел на этаж, загнанно огляделся по сторонам на площадке, и только оказавшись в своей квартире и щёлкнув всеми замками, измождённо прислонился кстене в прихожей и попробовал отдышаться.

На лестнице всё было тихо. Даже не снимая пальто, я прошёл в комнату и выложил на стол и приоткрыл папку. Из-под блестящего чёрного пластика мне успокаивающе подмигнула старая песочная бумага. Я вытер вспотевший лоб и откинулся на спинку стула.

«Что значение индейского слова сакб , которым обозначалась та удивительная белокаменная дорога, по которой мы решили ступать далее, раскрылось для меня лишь позднее. И что жизнь моя от этого переменилась, и я сам после уже никогда не был прежним.

Что перемены были связаны с тем, что случилось со мной во время моего странствия по сакбу и с тем, что открылось мне в конце моего пути. С тем знанием, о котором поведу рассказ ниже, и о котором я писал уже во введении к настоящему отчёту, помещённом мною в Первой главе сего дневника....»