Боевая машина любви - Зорич Александр - Страница 25

Наконец в коридоре, ступая мягче первого снега, появился некто в яловых сапожках. Вполне во плоти, вполне. Его появление сразу же спугнуло мелкую призрачную дрянь, а крупная призрачная дрянь в лице Ларафа продолжала стоять неподвижно.

Этот человек, которого Лараф видел со всей определенностью первый раз в жизни, постучал тихим семитактовым стуком в дверь Анагелы, Анагела открыла ему и… все понятно, казалось бы. Можно уходить.

Однако бесстыжий Лараф, отважившись просочиться в замочную скважину, битый час простоял в углу комнаты, созерцая альковную сцену во всех подробностях.

О том, что к его сводной сестре пожаловал именно «человек из крепости», легко было судить и по оружию, которое скрывалось под плащом, и по тому, с какой легкостью он переступал через Уложения Жезла и Браслета, нашептывая Анагеле, чтобы та ничего не боялась.

Офицер отправился восвояси не один, а в обществе Анагелы. Лараф хотел последовать за ними. Однако увиденное и услышанное, вся эта милая альковная возня и в буквальном смысле слова телячьи (собачьи?) нежности чересчур распалили его воображение. Лараф проснулся и уже не смог заснуть.

Тогда же пришел испуг: а что, если Свод пронюхает о его ночной прогулке-вне-плоти? Впрочем, к рассвету Лараф уговорил себя, что это была не магия, о нет, вовсе нет – так, просто невинный сон, да и страницу со своей кровью он отыскать больше не смог, как ни тщился. С книгой такое случалось: один раз открытая наугад страница куда-то пропадала, а прочитанное некогда предостережение «в хорошего друга закладки не пихают» Лараф не отважился нарушить.

Всеми этими подробностями Лараф не стал делиться с Анагелой. Он просто объяснил ей, что является ее преданным другом и не хотел бы, чтобы в одну из ночей ее застукали в обществе «человека из крепости» другие такие же «человеки». Свою осведомленность Лараф худо-бедно объяснил собственным любовным походом к Тенлиль.

– А он лгал мне, что с его появлением все в доме, кроме меня, даже против собственного желания проваливаются в глубокий сон, – всхлипнула Анагела.

– Значит, врал, – соврал Лараф. – Чтобы бабу раком ставить, надо бабе басню впарить. Хм, извини…

Анагела посмотрела на Ларафа с нескрываемой ненавистью. Странный у нее братец. Вроде бы и застенчивый, серьезный, когда хочет – вежливый и почти обходительный. Но временами совершенно несносен, хуже солдафона. Не говоря уже о выражении абсолютного превосходства, которое все чаще проступает у него на лице.

– Я не доносчик, я никому ничего не скажу, – примирительно пообещал Лараф. – Но, умоляю тебя, выведи меня из дома тем же путем, каким сюда приходит твой… друг.

И Анагела провела его, потому что понимала: запираться бессмысленно. Она еще подумает над тем, как поставить на место этого сопливого шантажиста. А пока что препирательства могут себе дороже выйти.

Все оказалось так просто, что он мог бы и сам догадаться. Впрочем, догадаться было мало. Потому что для всей процедуры требовался еще второй человек на башенке-голубятне, который вытравил бы канат обратно. В противном случае канат с хитрой кошкой-самохватом на конце так и остался бы болтаться до утра в воздухе. А значит, поутру был бы обязательно обнаружен прислугой.

Когда Лараф ковылял ночным лесом по колено в снегу, его как громом поразило: а как же в таком случае смог проделать это сам-один любовник Анагелы, когда приходил к ней среди ночи? Кто бросал ему канат через забор?

Ох, до чего же все странно здесь, в этом проклятущем Казенном Посаде! Прочь, скорее прочь отсюда!

Лараф уже углубился в лес не то что на сорок, а на все двести саженей.

Шел мягкий, неспешный снег. Это позволяло надеяться, что глубокий след, оставленный Ларафом, к рассвету окажется засыпанным в достаточной мере. Вряд ли кто-либо успеет обратить на него внимание до рассвета, поскольку окна жилых комнат дома выходят на три другие стороны. На лес смотрят только разные хозяйственные пристройки, да еще конюшня, кузница и заброшенная голубятня, соединенная с домом не менее заброшенной галереей…

Лараф остановился. Постоял немного, прислонившись спиной к стволу ясеня, чтобы сосредоточиться. Потом достал нож и сделал на коре кольцевой надрез. Чуть ниже сделал второй такой же точно кольцевой надрез и снял полоску коры.

С первого же раза ему удалось то, чего требовала книга: получить цельный «поясок», который был бы прерван лишь в одном месте. Его Лараф сразу же надел на голову, как шутовскую диадему.

С «браслетами» дело обстояло посложнее. Лараф перепортил с десяток молодых деревьев, пока не надел на запястья по три широких полоски коры.

Затем он примерился и начертил на снегу большой ромб, в который попали ровно семь деревьев. В вершинах ромба Лараф нарисовал по семиконечной звезде. Звезды получились неравновеликими и довольно кривыми.

«На кой ляд семиконечные? Насколько проще были бы пять или шесть лучей! Один-два росчерка – и звезда готова! А над этими до утра можно пропыхтеть».

Но Лараф был подкуплен дружеским настроем книги, который в действительности был бы при точном переводе предостерегающим. Он не знал, что мрачная тень-«паучок», которая полгода назад привиделась ему во сне, была вызвана серьезными огрехами в исполнении предписаний книги.

Лараф решил не утруждать себя перерисовыванием звезд. Вместо этого он стал в центр ромба, достал книгу и положил ее горизонтально на правую ладонь.

Указательным пальцем левой руки Лараф вывел на деревянном окладе книги заученное заклинание, одновременно произнося его вслух. Эти же действия он повторил еще два раза.

Книга полегчала настолько, что почти перестала чувствоваться на ладони как вещь. Казалось, что в воздухе повисло бесплотное видение.

«Действует, едрена неделя!» – обомлел Лараф. Он уже видел себя в постели с Тенлиль. А можно и с Анагелой заодно. Да, решительно: ему должны принадлежать обе сестры!

Теперь, как он помнил, нужно убрать руку за спину.

Так он и поступил. Книга обещала повиснуть в воздухе, раскрыться, воспылать негасимым огнем и одарить своего «друга» оракулами на предмет его дальнейших действий, благодаря которым он сможет достичь всего желаемого.

Чего же желал Лараф? Конечно же, любви и власти. Как можно больше того и другого.

Вместо этого книга начала падать – медленно, но неуклонно. За несколько ударов сердца застывшего неподвижно Ларафа она преодолела половину расстояния до земли. Он помнил: «будь статуей, что бы ни было». Лараф не шевелился.

Из-под оклада вырвался язычок оранжевого пламени. Вместо ожидаемого запаха серы или просто горелой бумаги в лицо Ларафу пахнуло земляникой. С тихим, но внятным железным скрежетом книга начала открываться, продолжая свое муторное, сонное падение на снег.

Ларафу захотелось закричать благим матом. Ларафу захотелось помочиться. Да какое там «захотелось»!

«Одно дело искать Силы, другое – с ней повстречаться». Из непереведенного Ларафом творческого наследия ледовооких.

Лараф бросился бежать, но почти сразу наткнулся на невидимую преграду, проходившую там, где по снегу шла одна из линий, составлявших ромб Большой Работы. Преграда отбросила Ларафа назад и он упал на снег.

Вскочил на ноги, затравленно огляделся.

Раскрытая книга лежала на снегу. Ее разворот лучился грязно-зеленым светом.

Снег вокруг книги пришел в движение. Будто большая рыба или исполинский крот ходил кругами под хладным пушистым покровом. Безжизненная стихия зимы оживала, вспучивалась волнами, снежинки собирались в желто-белые шевелящиеся сгустки и срастались, образуя пока еще неясные очертания чего-то или кого-то. Гамэри!

– Выпусти меня, подруга! – заорал Лараф во всю глотку. – Выпусти отсюда!

Он не думал о том, что его могут услышать в доме. Впрочем, в доме не услышали бы и рев Морского Тритона. Начертанная Ларафом на снегу фигура не только поглощала все звуки, но и вырезала из пространства само место Большой Работы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».