Голос в храме - Биленкин Дмитрий Александрович - Страница 2

Именно сейчас, должно быть, прошли все сроки контрольных вызовов, на борту “Эйнштейна” взвыл сигнал тревоги, и гигантский корабль готовится к броску, который должен перенести его от центрального светила, где он сейчас находится, к планете, на которой фигура с черепом вместо головы (царь? главный жрец?) собирается говорить с народом. На весь этот манёвр уйдёт часа два. Только бы затянулась речь!

— Что он говорит? Что он говорит? — поминутно спрашивал Бренн, который в суматохе схватки лишился транслятора.

Пот заливал глаза, и раскалённая площадь, коленопреклонённые ряды, длинная фигура в маске казались яркими и плоскими, как картинки в горячечном сне.

— Он говорит, что свет не видывал столь мудрого народа, — переводил Шайгин, еле шевеля пересохшими губами. — Он говорит, что только благодаря вере и Голосу, чьим смиренным служителем он является, воины одержали славную победу над человекоподобными исчадиями зла… Над нами то есть. Бездна трескучих слов и минимум информации… Теперь он поносит другие верования. Они-де обман, их приверженцы спят и видят, как бы разрушить Храм, поработить народ; это грязные, бессовестные, лукавые людишки… Словом, обычный перенос своих собственных качеств на всех инаковерующих. Игра на тщеславии дураков — вы, мол, избранники… Сосуды истины, добра, мужества и все такое прочее. Ни у кого нет такого Храма, ни у кого нет Голоса. Похоже, что оратор — Верховный служитель самого Голоса. Да, но что же это в конце концов такое — Голос? Ага, ага, вроде бы начинаю понимать. Голос спрятан в Храме. Разумеется, он принадлежит богу. Он изрекает, он предсказывает, он указывает, он поражает… Вероятно, что-то вроде дельфийского оракула… Или озвученных святцев… Ясно! Исчадия зла падают ниц, заслышав Голос… Боюсь, что нас попытаются заставить упасть перед ним на колени.

— Сначала я уложу на пол двух-трех жрецов, — пообещал Бренн.

— Я тебе помогу… Умирать, так хоть не овцами… Этот тип в маске говорит, что перво-наперво нас подвергнут испытанию Голосом… Сейчас он красиво расписывает, чем и как он затем будет нас мучить… Они просто свихнулись на садизме. Это патология, которую надо лечить…

— А ты ничего держишься, — сказал Бренн. — Только бледнеть не надо, на нас смотрят.

— Это из-за жары… Ну, опять словоблудие насчёт величия веры, мудрости жрецов, бессильной ярости врагов… Как по-твоему, от лжи и тупости может тошнить? Похоже, что меня сейчас вывернет…

— Ты ещё можешь смеяться!

— А что нам остаётся? Увы, он кончает речь… Видишь, все встают…

— Скажи им пару тёплых фраз.

— Не могу… Что бы я ни сказал, все будет оскорблением…

— О! Быть может, оскорбившись, они быстренько прикончат нас…

— Все равно не могу.

Барабаны ударили разом, от ликующего вопля толпы заложило уши, медные щиты в руках стражи сверкнули молниями, колыхнулись копья, и люди двинулись в свой последний путь. Со ступени на ступень, выше, выше; ступени были такие узкие, что приходилось неотрывно смотреть себе под ноги, и Шайгин с Бренном не заметили, как очутились перед прохладной темнотой портала. Они бросили прощальный взгляд назад — на кипящую восторгом площадь, дремотное марево горизонта, блеклое небо, в котором скрывался “Эйнштейн”, — и створки врат, коротко скрежетнув, поглотили их.

Низкая камера, лестница, камера, опять лестница. Это было шествие среди теней. Отброшенные светом факелов, они сопровождали людей, раздувались на закопчённом потолке, беззвучно бежали по стенам, грозно заступали путь. Стальными жалами вспыхивали наконечники копий. Фигуры жрецов плыли неслышно, как чёрные привидения. И во главе их двигался Верховный служитель Голоса.

Крутой поворот внезапно открыл камеру больше и шире прежних. В мерцающем свете ожили, оскалились изваяния чудовищ. И даже у людей дрогнули нервы при взгляде на сводчатый потолок, где висели сотни черепов.

Жрецы вдруг запели. Унылый и суровый гимн наполнил камеру. В такт ритму колыхалось багровое пламя факелов, вытягивались из углов тени, подрагивая, шевелились под потолком оскаленные черепа. Пение завершил мрачный речитатив.

— О Голос, великий, всемогущий прорицатель воли божьей, мы идём к тебе с новой жертвой! Прими нас!

Передняя стена дрогнула. Нет, то была не стена, а траурный занавес; он поплыл вверх, открыв каменную кладку, а в ней — узкий дверной проем. Бренн ахнул.

— Этого не может быть!

Но это было. Они увидели в проёме голубой отсвет металлопластиковых стен коридора, тёмные зеркала экранов, пульт управления в глубине и бегущие по табло змейки мнемогра-фиков. Только вместо кресел стояли какие-то жаровни и станки с ремнями.

— Рубка “Европы”… — прерывающимся голосом прошептал Бренн. — Жрецы замуровали звездолёт…

— И превратили рубку в алтарь… — хрипло отозвался Шайгин. — Или в камеру пыток…

Им в спину упёрлись копья. Повинуясь, они вошли в коридор, приблизились к пульту. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: пульт цел.

Сзади жрецы затянули новый гимн.

Шайгин оглянулся. Лица четырех переступивших порог святилища воинов были бледны как мел.

Широким торжественным шагом сбоку зашёл служитель Голоса, воздел руки кверху и повелительно крикнул:

— На колени, исчадия зла!

— Падай, падай! — услышал Шайгин.

Прежде чем он успел понять смысл сказанного, Бренн рухнул перед пультом, выбросил вперёд связанные руки, так что их удар пришёлся по клавиатуре пульта.

Ослепительно вспыхнул свет, взревел сигнал аварийной тревоги, сомкнулись переборки, мгновенно отрезав рубку от зала с черепами.

Бренн вскочил. Шок обратил стражников и жреца в восковые куклы, которые без стона валились навзничь под ударами Бренна и Шайгина.

Минуту спустя путы были перерезаны, стражники связаны содранными со станков ремнями. Бренн отключил сирену, и люди перевели дыхание.

В наступившей тишине слышались глухие удары о стену.

— Ерунда, — сказал Бренн. — Переборки выдержат. Двигатель, если верить приборам, мёртв, но аппаратура связи действует нормально. Сейчас вызову “Эйнштейн” и…

Он чуть не подпрыгнул.

Позади него прозвучал мерный, потусторонний голос:

— Докладывает контрольный автомат! Температура снаружи — двести девяносто три по Кельвину. Давление…

Опомнившись, Бренн захохотал.

— Так вот он каков, божественный Голос!

Голова Великого служителя Голоса дёрнулась. При падении маска-череп свалилась, и теперь на землян глядело нечеловеческое лицо с белыми от злобы глазами.

— Я недооценил вас, проклятые пришельцы со звёзд…

— Как? — опешил Шайгин. Ему показалось, что он ослышался. — Ты… ты понял, кто мы такие?! Сейчас?

— Раньше…

— Тогда почему же?! Почему вы так поступили с нами?

— Власть укрепляется верой. Веру укрепляют жертвы. Разум опасен для веры. Будьте вы прокляты… прокляты…

Голова жреца снова дёрнулась и бессильно упала.

— Повторяю, — мерно возвестил автомат. — Температура снаружи — двести девяносто три по Кельвину…