Время мушкетов - Юрин Денис Юрьевич - Страница 11

Дракон понимал, что поступил глупо да и жестоко, но он позволил себе избавиться от злости, которую безропотно носил в себе вот уже тридцать лет и лишь смирял ее молитвами, хотя нанесенные подлецами обиды и осознание несправедливости этого мира требовали совершенно другого. Окажись на его месте любой иной священник, тот наверняка рано или поздно поступил бы точно так же, воспользовался бы удобным случаем, дал бы выход негативным эмоциям и испытал бы во время экзекуции истинное наслаждение.

Корабль причалил, когда не проповедовавший двадцать шесть дней священник только взобрался на пик своего красноречия. На памяти капитана еще никогда пассажиры в такой спешке не покидали судна, а команда не забивалась в трюм вместо того, чтобы спешить в кабак. Все-таки сумев поймать зазевавшегося и не успевшего вовремя скрыться юнгу, преподобный отец Патриун задал ему неожиданно простой, по-детски глупый вопрос:

– Скажи-ка, малец, это и есть Марсола? – спросил отец Патриун, стараясь придать изрядно раскрасневшемуся лицу добродушное выражение.

– Не-а, – замотал головой юнга, с опаской поглядывая на клюку старика. – Это Дерг, дедушка, порт и небольшое поселение, Марсола там, дальше по суше, миль пять от берега будет, там дорога одна, не заплутаешь…

– Спасибо, юноша, уж кто-кто, а я точно не заплутаю, – произнес старик как-то странно и, как показалось испуганному юнцу, зловеще. – А ты, сынок, рябого рулевого опасайся, у него не только язык длиннющий, но и голова дурная, дружбу не с теми сухопутными водит…

Юноша открыл от удивления рот, да так и стоял, пока старик не сошел с корабля и не смешался с шумной толпой. Юнга понял намек, да только не мог предположить, как тщедушный старик узнал, что новый член их команды информирует береговую охрану обо всех недекларируемых грузах на корабле. Контрабандисты-то сами узнали об этом лишь два часа назад, узнали, но еще не успели принять меры.

Проповедь – не просто упражнение в ораторском искусстве на религиозные темы, это очень тонкий инструмент по изменению людей. Ошибки проповедника не только сводят на «нет» все его труды, они приводят к обратному эффекту, вызывают отвращение. Прежде чем обращаться к прихожанам, пастырь должен хорошо изучить свою паству, понять, чем она дышит, какой жизненный опыт имеет и что для нее главное. Неформально относящийся к своему делу священник сначала наблюдает, делает выводы, а уж затем открывает рот.

Именно по этой причине отец Патриун решил немного задержаться в Дерге и присмотреться к людям. Только здесь, возле единственных ворот в колонию, можно было за краткое время получить максимум информации. Жизнь здесь особая, она как выжимка, чистый концентрат напитка под названием «общество», в то время как в других местах колониальных просторов общественные противоречия с язвами не столь обострены, да и слишком много инородных примесей, мешающих понять суть.

Сгорбленный старичок при помощи верной помощницы-клюки ловко взобрался на пирамиду из бочек с вином и, скинув натершие ноги башмаки, приступил к изучению шумной портовой жизни. Сначала его взгляд пробежался по погрузочным причалам и рейду, где стояли ждущие своей очереди торговые суда, затем скользнул под навесами складов, к которым то и дело подъезжали телеги, немного задержался на рядах торговцев портовой площади и, наконец, перешел к изучению многоголового, крикливого чудо-зверя под названием людская толпа. Всего четверти часа оказалось достаточным, чтобы понять, чем живет и дышит колониальный люд, насколько он готов брести за духовным поводырем и стоит ли вообще всерьез браться за нелегкий труд священника.

Результаты первого наблюдения неимоверно расстроили святого отца. Он понятия не имел, чем несколько лет подряд занимался в Марсоле аббат Курвэ вместе с другими священнослужителями, но точно знал, почему того отозвали обратно в Филанию. Колониальная паства была не просто запущена, а испорчена бездействием духовенства. Казалось, в радиусе целой мили не было видно ни одного одухотворенного лица, ни одного человека, способного хоть что-то воспринять на веру. Золотая монета – вот единственный бог переселенцев, ее звон в кармане для них приятней колокольного перезвона, а идеалы, мораль, вера – или пустые слова с размытым значением, или инструменты, при помощи которых всякого рода мошенники легко дурманят головы доверчивых простачков, в основном только что прибывших и еще не успевших освоиться.

Аккуратно спустившись с груды бочонков, отец Патриун отправился с причала на площадь. Грубые окрики грузчиков с мешками на плечах и торопящихся на рынок торговцев ничуть не смущали медленно бредущего по набережной старичка, бредущего и размышлявшего на ходу о причинах, приведших к столь плачевному положению дел.

Прежде всего виной бездуховности колониальной общности стала политика филанийского двора. Обычный человек, будь он хоть горожанином, хоть крестьянином, хоть представителем более уважаемого сословия, никогда по собственной воле не покинет родной дом и не отправится покорять новые земли. На правобережье Удмиры люди бежали или от тюрьмы, или от сумы, большинство жителей были изгоями, нежелательными личностями в самом королевстве. Вполне естественно, что еще в пути в их душах царило смятение и зрела ненависть ко всему, что осталось на левом берегу: к королю, к обычаям, к порядкам и к Индорианской Церкви, в принципе, мало чем отличающейся от любого из министерств королевского двора. Филания отторгла их, они извергли ее из своих душ.

Второй бедой колонии священник посчитал ее юный, почти детский возраст. Переселение произошло совсем недавно, и колонисты были еще вынуждены ввозить многие предметы, к которым привыкли и которые еще не могли производить самостоятельно. Отец Патриун недаром наблюдал за погрузкой судов, его интересовал не столько портовый люд за работой, сколько то, что вывозили с правого берега и что привозили с левого. Корабли везли в Филанию пушнину, руду, некоторые породы редкой древесины, одним словом ресурсы, а привозили в колонию оружие, разного рода припасы, провизию, например зерно, и всякую мелкую утварь.

Третья причина – полнейшая безнаказанность спекулянтов и местных властей, вызванная изолированностью и удаленностью новых земель от остального королевства. Неизвестно, какой повод нашел губернатор колонии, но он издал указ, строжайше запрещающий купцам-перевозчикам торговать с переселенцами напрямую. Все сделки заключались через перекупщиков с портовой площади, в их карманах и оседала основная прибыль, в результате одни много работали, другие быстро богатели, а торговые суда посещали новые земли не столь часто, чтобы обеспечить переселенцев всем необходимым.

Все эти факторы, вместе взятые, формировали среду, в которой все духовное засыхало, как растение без воды или почвы. «Положение катастрофическое! Тот, кто меня послал возглавить церковь в Марсоле, или наивно полагает, что я умею творить чудеса, или, что более вероятно, уже отчаялся восстановить утраченные позиции. Когда битва за души проиграна, проще свалить вину на беззубого, дряхлого старца, одной ногой стоящего в могиле, – пришел к неутешительному выводу отец Патриун, бредя между лотков с товарами и расталкивая снующую толпу клюкой. – Однако я так и не понял, кто же меня из тихой обители заслал в опасную глушь? Почему приказ подписан самим королем, а не одним из епископов – донвенгером?»

Тайна, окутавшая его назначение, весьма настораживала старика, за двадцать шесть дней пути он прикинул множество возможных вариантов, но в конце концов лишь понял, что слишком отстал от жизни, сидя в монастыре, и даже не знает всех фигурантов на внутренней политической арене Филании. Отсутствие свежей, достоверной информации – хороший предлог, чтобы не забивать голову мыслями. Патриун пытался не размышлять попусту, но не мог ничего с собой поделать – время от времени предположения всплывали в его сознании и требовали детального разбора.