Самый сердитый гном - Юрин Денис Юрьевич - Страница 22

У графа Нуареза были свои счеты с певицей. Будучи самоуверенным красавцем, покорившим немало сердец, юный вельможа многократно пытался добиться благосклонности примадонны, но каждый раз его настырные попытки ухаживания наталкивались на жесткий отпор. Граф не был влюблен, но завоевать сердце первой красавицы столицы было для него вопросом чести и уязвленного самолюбия.

– Граф Нуарез, что вы здесь делаете и что здесь происходит? – спросила Люсия, испуганно прижав прелестные кисти рук к груди.

– Не волнуйтесь, мадам, просто ваш покорный слуга взял на себя нелегкий труд научить простолюдинов учтивости.

Нуарез встал со скамьи и подошел вплотную к женщине. Ласковая улыбка ни на миг не покидала лица аристократа, а глаза горели бесовским огнем. Нуарез жаждал возмездия: только унизив и морально растоптав когда-то отказавшую ему женщину, он – мог наконец-то получить истинное наслаждение и оставить в покое обитателей гостиницы.

– Что здесь происходит, граф? Кто ваши спутники и почему господин Брунбаузер стоит на коленях?!

– Вы называете господином это?! – Нуарез небрежно указал на Янека рукой. – До чего же вы дожили, Люсия, до чего опустились. Называете старого, жирного трактирщика господином, а долговязого олуха-переростка милым мальчиком! А ваше помятое платье, а морщины и синяки под глазами, они просто ужасны! – Граф ненадолго прервался, решив немного сменить тон и добавить чуть-чуть напускного сочувствия в свои жестокие слова. – Помните, Люсия, как вам рукоплескал двор, как вельможи не сводили с вас влюбленных глаз и были готовы драться на дуэли всего за один мимолетный взгляд ваших бездонных очей.

Жак прикусил до крови нижнюю губу. Он видел, как побледнела певица и как дрожали ее тонкие руки. Речь негодяя ранила Люсию в самое сердце, но женщина держалась стойко, не падала духом.

– Да, граф, помню, – ответила Люсия совершенно спокойно, – но многое в жизни меняется. Когда-то и вы были галантным, обходительным кавалером, а во что превратились…

– Во что же? – удивился граф, заинтригованный неожиданным поворотом разговора.

– В самовлюбленного негодяя и мерзавца, опустившегося до издевательств над беззащитным низшим сословием. В потрепанного, обрюзгшего ловеласа, настолько истратившего любовный пыл, что приходится платить уличным девкам, – гордо произнесла Люсия, насмешливо смотря на внезапно перекосившееся лицо графа.

«Молодец Люсия, вот молодец!» – подумал Жак и едва заметно улыбнулся.

– Ну что ж, мадам, оставим наши глупые распри и займемся делами, – примирительным тоном ответил пришедший в себя граф, придумав новую, чрезвычайно изощренную пакость.

– Какие у нас с вами могут быть дела, граф? – презрительно хмыкнула Люсия и повернулась к Нуарезу спиной.

– Я прошу вас спеть. – Мило улыбаясь, Нуарез достал из камзола туго набитый деньгами кошелек и пренебрежительно кинул его к ногам дамы.

Удар был нанесен точно. Люсия не выдержала подлого поступка графа, и по щеке женщины прокатилась слеза.

– Как вы можете, граф?! Вы же знаете, что со мной произошло!

– Ах, бросьте, милочка, какие пустяки, не беспокойтесь за мой слух. Разве я сказал, что хочу насладиться вашим голосом? – ехидно сощурил глаза и растянул тонкие губы в омерзительной улыбке граф. – Просто мне интересно, во что же он мог превратиться.

Тело женщины затряслось, она бессильно упала на колени, закрыла лицо руками и зарыдала.

«Ну все, с меня хватит! – потерял самообладание Жак, которого трясло от гнева и даже сводило костяшки пальцев. – Да пес с ней, с осторожностью, будь что будет!»

Стоявший позади летописца охранник был настолько увлечен разыгравшимся перед его глазами спектаклем, что даже не заметил, как Жак быстро достал из котомки кинжал и, не тратя времени на разворот, точным, коротким ударом вонзил острое лезвие чуть выше наколенника солдата. Страж вскрикнул от боли и выронил меч. В тот же миг сильные руки обхватили железной хваткой его голову и резко крутанули вправо. Хрустнули шейные позвонки, безжизненое тело грохнулось на пол.

Тем временем Жак уже подобрал меч и кинулся на графа. Рудольф и Эрик среагировали мгновенно, но повели себя неправильно. Если бы стражники напали вместе, то у них был бы шанс, но Эрик немного замешкался, инстинктивно прикрыв собой графа, вместо того чтобы сразу атаковать врага.

Косой удар с пятой позиции – наиболее распространенный, но далеко не самый лучший вариант нападения. Жак поднял меч над головой, легко принял на сталь клинок Рудольфа и, используя силу инерции, быстро развернул кисть. Лезвие описало в воздухе широкую дугу, с хрустом завершив ее в ключице солдата.

Оттолкнув в сторону громко воющего, окровавленного противника, Жак не стал тратить времени на добивание Он медленно, уже придя в себя и успокоившись, двинулся в сторону графа. Наконец-то раздались запоздалые женские крики. Две девицы в оперении потеряли сознание, а их более твердые духом подруги наперегонки кинулись к выходу.

Эрик оказался куда более опытным противником, чем его подчиненные, но и он смог продержаться недолго. Всего один молниеносный глубокий выпад, и острое лезвие, пронзив гортань снизу вверх, вошло в мозг рыжего детины. Резким движением вытащив меч из мертвого врага, Жак развернулся и бросил оружие в спину уже поднявшегося на ноги, но еще не переставшего выть Рудольфа. Острый клинок пронзил тело, как горячий нож кусок масла, и вошел по самую рукоять точно между лопатками.

Жалкое сопротивление стражей было подавлено, теперь оставалась лишь самая приятная часть работы. Хотя нет, в этот раз Мортас не работал, а убивал ради собственного удовольствия, чувствуя в лишении жизни естественную потребность натерпевшейся унижений души.

Смерть графа Нуареза была долгой и мучительной: сначала о его спину сломали табурет, затем долго пинали ногами и только потом свернули аристократу шею.

Сонтиловая мазь обжигала кожу, и от нее слезились глаза. Мортас морщился, но упорно продолжал оттирать руки от липкого грима. Его пальцы остались по-прежнему тонкими, как у менестреля, но потеряли белизну. Уже начали прорисовываться следы шрамов и шероховатые бугорки мозолей: нежные ладони летописца постепенно превращались в грубые руки наемника.

Мортас считал эльфов недальновидным народом, чересчур горделивым и зацикленным на их древнем происхождении, но отдавал должное искусству эльфийских алхимиков по приготовлению мазей из экстрактов трав и корений. Если бы у него было больше времени и чуть меньше дел, то наемник непременно попытался бы довести грим до совершенства. Чудо эльфийской косметики долго держалось на теле, совершенно не повреждая кожный покров, было стойко к воде и воздействию высоких температур, но трудно оттиралось.

Мортас опустил зудевшие кисти рук в таз с водой. Вскоре кожу перестало щипать, и юноша был готов отправиться в долгий путь, навсегда покинуть «Гнездо Дракона». Еще одно пристанище было раскрыто, люди, с которыми он несколько лет жил душа в душу, маскируясь под видом безвредного, нищего летописца, превратились в ненужных свидетелей, видевших его истинное лицо.

Гримироваться в седовласого старика с уродливыми, рублеными шрамами не было времени. Вот-вот могли вернуться стражники, посланные графом за лодкой, или, что еще хуже, нагрянуть полиция. Облачившись с ног до головы в броню из чешуи дракона, Мортас перекинул через руку дорожный плащ, прицепил к поясу абордажную саблю и, окинув напоследок беглым взглядом брошенное прибежище, направился в холл.

С момента окончания схватки прошло не более десяти минут, но внешний вид зала изменился благодаря усилиям Янека, пытавшегося навести порядок в своих разгромленных владениях. Трупы были аккуратно сложены штабелями у входа, обломки мебели валялись в дальнем углу, а сам господин Брунбаузер ползал с тряпкой по полу, пытаясь оттереть лужи запекшейся крови.

Старик видел, как к нему подошел Мортас, но даже не поднял головы и продолжал усиленно драить пол. Ему нечего было сказать человеку, обманывавшему его и любимую дочь в течение долгих лет.