Мы живем хорошо! - Биксби Джером - Страница 2

– Эми!

– О! – Резкое восклицание матери сделало то, чего не смогли сделать умоляющие жесты Билли Сомса. Тетя Эми в тревоге зажала рот исхудалой рукой.– О… Прости, дорогая.

Ее бледные голубые глаза торопливо обежали двор, проверяя, нет ли поблизости Энтони. Не то чтобы это имело значение – ему не надо было находиться поблизости, чтобы узнать, о чем вы думаете. Но обычно, если его внимание не было приковано к кому—нибудь, он был погружен в собственные мысли.

И все же какие—то вещи привлекали его внимание, и вы никогда не могли сказать, какие именно.

– Погода просто прекрасная,– сказала мать.

Лоллоп.

– О да,– сказала тетя Эми.– Прекрасный день, я бы нипочем не хотела, чтобы стало по—другому.

Лоллоп.

Лоллоп.

– Который час? – спросила мать.

Тете Эми с ее места был виден будильник, стоявший на кухне, на полке над печью.

– Половина пятого,– сказала она.

Лоллоп.

– Сегодня вечером мне хотелось бы чего—нибудь особенного,– сказала мать.– Хороший ростбиф принес Билл?

– Отличный, дорогая. Они забили бычка только сегодня, знаешь ли, и принесли нам лучшую часть.

– Дэн Холлиз будет очень удивлен, когда узнает, что сегодняшняя встреча у телевизора будет одновременно и празднованием его дня рождения!

– О, я думаю, он очень удивится! Никто не говорил ему?

– Все клялись, что не скажут.

– Это будет действительно прекрасно,– кивнула тетя Эми, глядя вдаль, на маисовое поле.– День рождения…

– Ну что ж…– Мать поставила сковородку с горохом на землю рядом с собой, встала и отряхнула фартук.– Я, пожалуй, пойду ставить ростбиф. А потом мы накроем на стол.– Она взяла горох.

Из—за угла вышел Энтони. Он не взглянул на них, а прошел прямо через аккуратно прибранный сад – все сады в Пиксвилле содержались аккуратно,– мимо бесполезной ржавеющей коробки, бывшей когда—то семейным автомобилем Фремонтов, плавно перенесся через изгородь и вышел на маисовое поле.

– Ну до чего прекрасный день,– сказала мать чуть громче, направляясь с тетей Эми к двери на кухню.

Тетя Эми обмахивалась веером.

– Прекрасный день, дорогая, просто прекрасный.

На маисовом поле Энтони шагал между шуршащими рядами зеленых стеблей. Ему нравился запах маиса. Живого маиса над головой и старого, мертвого маиса под ногами. Богатая земля Огайо, насыщенная корнями трав и коричневыми сухими гнилушками початков маиса, при каждом шаге набивалась между пальцами его босых ног,– прошлой ночью он сделал дождь, чтобы сегодня все пахло и было хорошо.

Он прошел до края поля, туда, где роща тенистых зеленых деревьев скрывала прохладную, сырую темную землю, и массу лиственного подлеска, и нагромождения замшелых камней, и маленький родник, образовавший яркое озерко. Здесь Энтони любил отдыхать и глядеть на птиц, и насекомых, и мелких зверьков, как они шуршат, бегают и чирикают вокруг. Он любил лежать на прохладной земле, и вглядываться в движущуюся зелень над головой, и наблюдать, как насекомые вьются в смутных мягких лучах, которые стоят подобно косым пылающим столбам между землей и верхушками деревьев. Ему почему—то нравились мысли маленьких существ в этом месте, нравились больше, чем мысли людей за полем. И хотя мысли, которые он здесь улавливал, не были особенно сильными и яркими, он понимал их достаточно, чтобы знать, что этим маленьким существам нравится и чего они хотят, и он проводил много времени, устраивая рощу так, как это больше всего нравится им. Раньше здесь не было родника. Но как—то раз он уловил жажду в крошечном мохнатом мозгу, и вывел грунтовые воды наружу чистой холодной струей, и наблюдал, помаргивая, как зверек пил, и ощущал его удовольствие. Позже он создал озерцо, обнаружив у другого зверька желание покупаться.

Он устроил камни, и деревья, и пещерки, и кусты, солнечный свет там и тени здесь, потому что он чувствовал во всех этих крошечных мозгах желание – или инстинктивную тягу – именно к такому месту для отдыха, именно к такому месту для спаривания и именно к такому месту для игр и для гнезда.

И видимо, все зверьки со всех пастбищ и полей знали, что это хорошее место, потому что с каждым разом их приходило сюда все больше,– каждый раз, когда Энтони появлялся здесь, он обнаруживал больше зверьков, чем их было накануне, и больше желаний и стремлений, которые надо было удовлетворить.

Каждый раз он находил зверьков нового вида, какие ему раньше не попадались, и он заглядывал в их мозг и смотрел, чего они хотят, и давал им то, что они хотели.

Он любил помогать им. Ему нравилось ощущать их простое удовольствие.

Сегодня он лег позади толстого вяза и устремил взгляд своих пурпуровых глаз на красно—черную птицу, только что появившуюся в роще. Она щебетала на ветке над его головой, и прыгала взад и вперед, и думала свои маленькие мысли, и Энтони сотворил большое мягкое гнездо для нее, и очень скоро она забралась туда.

Длинное коричневое гладкошерстное животное пришло напиться из озерца.

Энтони заглянул в его мозг. Животное думало о зверьке поменьше, который бегал по другую сторону озерца, выкапывая насекомых. Зверек не знал, что он в опасности. Длинное коричневое животное перестало пить и напрягло ноги, готовясь к прыжку. И Энтони отправил его в глубокую могилу на маисовом поле.

Он не любил таких мыслей. Они напоминали ему мысли людей в деревне.

Давным—давно несколько человек думали вот так же о нем, и однажды вечером они спрятались и ждали его, когда он возвращался из рощи,– и он сразу переправил их всех в могилу на маисовом поле. С тех пор никто из людей не думал о нем так, по крайней мере, не думал отчетливо. Теперь все их мысли были перепутаны и в беспорядке, когда они начинали думать о нем или возле него, поэтому он перестал обращать на них особое внимание.

Ему нравилось иногда помогать людям, но это было не так просто, и не все были довольны его помощью. Они никогда не думали счастливых мыслей, когда он помогал, просто пугались. И он стал проводить больше времени здесь.

Некоторое время он наблюдал птиц, насекомых и зверьков, потом поиграл с одной птицей, заставив ее взмывать и стремглав опускаться и носиться бешено вокруг деревьев, но тут другая птица отвлекла его внимание на секунду, и первая ударилась о камни. От обиды он загнал камни в могилу на поле, но с птицей он сделать больше ничего не мог. Не потому, что она была мертва, а потому, что у нее было сломано крыло. И он отправился домой. Ему не хотелось шагать через маисовое поле, поэтому он просто явился домой – перенесся в подвал.

Здесь, в подвале, было отлично. Отлично, и темно, и сыро, и даже хорошо пахло, потому что однажды мать стала варить варенье на длинном столе возле дальней стены, но когда Энтони начал приходить сюда, она перестала спускаться, и варенье протекло и разлилось по грязному полу, и Энтони нравился его запах.

Он поймал новую крысу, заставив ее подумать, будто она чует сыр, поиграл с нею и отправил в могилу на маисовом поле рядом с длинным животным, которое он убил в роще. Тетя Эми ненавидела крыс, и он убил их множество, потому что ему нравилась тетя Эми, и иногда он делал то, что хотелось тете Эми. Ее мозг был похож на маленькие мохнатые мозги там, в роще. Она давно уже не думала о нем ничего плохого.

После крысы он поиграл с большим черным пауком в углу под лестницей, заставив его бегать по паутине взад и вперед, пока паутина не затряслась и не засверкала в свете, падающем из отдушины, словно отражение в серебристой воде.

Затем он принялся загонять в паутину плодовых мух, пока паук не обалдел совершенно, пытаясь опутать их всех. Пауку нравились мухи, его мысли были сильнее мушиных, поэтому Энтони делал так. Нечто плохое улавливалось в этой любви паука к мухам, но было трудно разобрать, что именно, и, кроме того, тетя Эми ненавидела мух тоже.

Он услыхал шаги наверху – мать ходила по кухне. Он мигнул своими пурпуровыми глазами и чуть было не решил заставить ее остановиться, но вместо этого перенесся наверх, на чердак. Взглянув из круглого окна под крышей на лужайку перед домом, на пшеничное поле Гендерсона за нею и на пыльную дорогу, он свернулся в неправдоподобный узел и задремал.