Обреченный рыцарь - Лещенко Владимир - Страница 44

С полчаса девушки демонстрировали друг другу свое умение плавать.

С завистью Светлана наблюдала за Орландиной – никогда не будет у нее такого натренированного тела, как у гостьи.

Оглядывала украдкой свою бывшую нанимательницу и амазонка.

Со времени их знакомства, – приключившегося чуть больше года назад, куявская принцесса заметно изменилась.

В движениях появилась некая ленивая грация, округлости стали более пышными, хотя и прежде худобой девушка не отличалась.

И вместе с тем в ее лице, во взгляде, в манере говорить появилось что?то настороженное, напряженное, как у человека, постоянно ожидающего подвоха.

– Да, Ласка, а вообще это чудесно, что ты приехала, – как бы размышляя вслух, изрекла Светлана. – Мне как раз кто?то вроде тебя требуется. Времена у нас такие, что не поймешь, что и как, а верный человек всегда нужен. Опять же – охранять меня кто?то должен? А то витязи витязями (есть у меня такие), а вот амазонок у нас в Куявии давно уж нет. Хотела было степнячек куманских нанять, да там в степи смута вот?вот начнется…

Они вновь немного поплавали и поныряли. Бассейн был мелкий с одной стороны и углублялся к дальней стенке. Тут Орландина заметила нечто непонятное – вдоль боковой стенки бассейна на глубине в полтора человеческих роста шел ряд больших окон, в которых были вставлены замурованные в стены прозрачные пластины стекла – вроде тех, что составляли крышу зала, разве что толще.

– Заметила? – справилась подплывшая к вынырнувшей амазонке княжна. – Это при прадеде моем, Гостомысле Многолюбивом, сделали. Очень он любил оттуда на голых девок из своего гарема глядеть – как они в воде резвятся, будто русалки…

– А сейчас за нами никто не подглядывает?! – передернула плечами Орландина.

– Да нет, дверь в галерею замуровали, как только отец мой женился на маме. Она же у меня всегда набожной была, а тут такой разврат…

Светлана с грустью вздохнула, и амазонка поняла, в чем дело. Матушка ее высокородной приятельницы уже четыре года как пребывала в монастыре на Святом острове, куда внесла огромный вклад. Видимо, это обстоятельство и позволило избежать обострения конфликта по поводу «куявской ереси», споры о которой, как воительница слышала от сестры, очень любили вести новоиерусалимские отцы.

– Их даже разбить хотели и кирпичом заложить, – продолжила княжна. – Да стоят больно дорого – за каждое стекло десять гривен плачено. Как раз тогда такие стекла делать научились у вас в Империи – специально в Галлию посылали за ними…

Служанки принесли им угощение и поставили его на плавучий столик, чтобы можно было вкушать напитки и фрукты, не вылезая из воды.

Принцесса, испив холодного кваску, решила для пущего поднятия настроения заменить квас на пиво. Холодное пиво тут же было подано и порадовало девушек за столом, словно к ним присоединился новый собеседник.

Пара кружек направила беседу в другое русло и на новый лад.

– Ты мужем своим довольна? – поинтересовалась Светлана, лежа на воде и в раздумье поглаживая грудь.

«С чего бы это она? Неужели прямо сейчас сватать начнет?» – встревожилась слегка захмелевшая Орландина.

– Ну… – начала она, – как тебе сказать…

– Ясно, – махнула белой пухлой ручкой киевлянка. – Все мужики одинаковы… Ладно, ответь, подруга, а что бы ты сказала мужчине, чтобы это его обрадовало доподлинно? Ну, в смысле, как его можно похвалить, чтобы наверняка?

– А это смотря кто он, – пожала плечами амазонка.

– Шикарное у тебя украшение, – ткнула пальчиком в татуировку воительницы принцесса. – Говорят, парням нравится… Так что ему сказать, если он, к примеру, воин?

– Воин? – переспросила Орландина. – Ну, тогда, наверное, что своим мечом он владеет лучше, чем кто?либо из тех, кто тебе знаком.

– Ну, ты б еще сказала, что его меч самый длинный из всех, которые я видела! – расхохоталась Светлана так, что кончики упругих грудей призывно заколыхались.

Тут до прознатчицы дошел смысл шутки, а заодно и то, что, видимо, за прошедший год княжна несколько расширила свой кругозор по части «мечей» и прочей мужской снасти.

Засмеялась вслед собеседнице.

Через минуту обе девушки уже хохотали от души, и их звонкие голоса наполняли гулкий зал приятной всякому мужскому уху музыкой.

Допив третью кружку пива, Орландина решила развить тему противоположного пола. Известное дело, о чем еще говорят женщины?

– Вот, помню, как раз за пару месяцев до того, как к тебе нанялась, один наш десятник Барторикс пристроился охранять купчиху с семейством. И в том семействе было пять дочерей. А был он банник… то есть бантик… Тьфу, бабник! И бабник, скажу тебе, великий. Просто спасу нет – ни одной юбки не пропустит. А тут такая роскошь – у девок все, что надо, на месте, да так, что только туники не рвет. Да и мамаша бабенка еще вполне нестарая. А по Кодексу нашему наемник не может иметь с нанимателем никаких отношений, кроме служебных. Вот так! – развеселяясь, излагала Орландина.

Она чувствовала, что собеседнице сейчас надо отвлечься от неприятных мыслей.

– И вот захожу я как?то в «Приют головореза» – это таверна наша была лучшая. И вижу – сидит Барторикс пригорюнившись, а руки у него по локоть забинтованы. Разговорились. Я и спрашиваю, что это за ранение, служивый, и где получил? И он мне рассказывает:

«Понимаешь ли, Динка, вернулся я под вечер домой, как раз девиц своих в термы сопровождал. Да и задремал аккурат у жаровни. И приснилось мне, что рядом со мной Фортуната – самая красивая из дочек купчихиных, да на ней, кроме рубашки легкой чуть выше коленок, и нет ничего. Вот я печку эту и обнял одной рукой, будто девку, а вторую по привычке под подол сунул. Уже как проснулся, только и понял, что жаровню обнимаю».

Светлана со смеху пролила пиво на себя, отчего вся оказалась в белой пене, став похожей на Афродиту. Только не ту, которую рисуют художники на священных храмовых картинах и мозаиках, а ту, которую изображают в дешевых фарсах раскованные актриски.

Пена медленно сползала вниз по ее нежной белой груди.

Хмельной напиток сделал свое дело – девушки постепенно расслаблялись. Стукнувшись кружками, выпили за здоровье и успехи присутствующих.

Потом разговор как?то сам собой перешел на политику. Не совсем привычное для женщин дело, однако ж следует принять во внимание, кем была одна из собеседниц.

– Вот послушай, – ухмыляясь, излагала принцесса Светлана, уже явно захмелев. – Лежит наш Ифигениус при смерти…

– Как?! – вскинулась Орландина. – Епископ умирает?!

– Если бы так! – осклабилась совсем уж похабно наследница престола. – Это батюшкин шут намедни рассказывал, Вострец. Так вот, умирает епископ Ифигениус… Ну, в дверях уже черти с вилами его поджидают, от нетерпения с ноги на ногу переминаются да копытами стучат… А возле кровати умирающего собрались именитые граждане Киева – всякие там бояре, воеводы, купцы, придворные и прочие прихлебатели да приживалы… и тихо переговариваются:

«Какой это был чудесный человек!»

«А какой мудрый!»

«А какой справедливый!»

«А какой щедрый!»

«А какой был государственный ум!»

«А какая добрая и чуткая душа!»

На секунду умирающий открыл глаза и пробормотал:

«А скромный?! Прошу вас не забывать о моей исключительной скромности!»

Вот вечно папенька окружает себя такими обалдуями, а после виноватых ищет! – заключила принцесса и заметно погрустнела.

– Не любишь Ифигениуса? – осторожно поинтересовалась амазонка.

– Как тебе сказать? Ведь он наставник мой в вере. Выросла у него на руках. Но как пожаловали его епископским саном, точно подменили. Все прожекты, прожекты. Прославить свое имя в веках хочет. А ведь это гордыня, смертный грех. И батюшка мой, прости Господи, с ним дела ведя, поглупел. Вот недавно вообще невесть что удумал – математику учить стал, да дело строительное. – Хлебнула пивка. Но было видно, что хмельное уже не в прок. – Представляешь, Динка, прихожу я к нему как?то утром – отпроситься на охоту с Гав… Короче, со свитой, – махнула она рукой. – Теперь же я из города без дозволения даже на версту отъехать не могу. Мы ж на войне, сама знаешь. Так вот, а он сидит и пергамент портит, ажио язык высунул. А главное – добро бы что полезное для государства – доходы там считать или крепости строить. Нет, эти, каких… – напряглась княжна, – объемы высчитывает. Цистерн, чанов, бочонков, комнат. Пару же седмиц назад вообще невесть что учинил – врача своего греческого, из самых Афин Ифигениусом выписанного, опыты заставил делать. Мышей в стеклянный кувшин сажать удумал, пробкой забивает да и смотрит, когда тварь безвинная задыхаться начнет. Уже и разговоры пошли недобрые по городу. Вот, мол, выдумывает князь?батюшка казнь новую для еретиков – в бочку стеклянную их на площади будут сажать да закупоривать, чтобы задохнулись на глазах народа честного… Никак Кукиш его на это самое подбил. Он ведь почти всех наших людей ученых, а их и так кот наплакал, извел. Чуть что – наука бесовская и чары безбожные! А сам?то… Все что?то чертит и придумывает в своем тереме, куда просто так не попадешь… А еще эти разговоры про свадьбу…