Капитан Филибер - Валентинов Андрей - Страница 14

Он жил, он видел, он мог рассказать, предостеречь. За четверть века пристойного существования было заплачено душами поколений, убитых и умученых даже не пытались сосчитать. Стоило ли оно того? Другие, не такие решительные и не такие романтичные, жили прилично уже многие годы без горькой памяти о Мальчишах-Кибальчишах и корнетах Оболенских. Жили – а его страна весенним айсбергом ушла из-под ног. Один хороший приятель как-то невесело срифмовал: «Обложили меня идиоты всех стран, наверстали границ, налепили охран…»

И вот теперь в его маленьком совершенном Мире Река Времен, темная ледяная Лета, поворачивала в очень знакомое русло. Он с легкостью мог бы стать пророком – но кто слушает пророков? Добро должно быть с кулаками, Нострадамусу положен пулемет. Но и это не спасет, слишком много их, самозваных Мишелей де Нотр-Дам с полным боекомплектом и собранием пророчеств. И каждому внимает верный ученик Усама. «Этот мир находится на последнем издыхании, этот мир нуждается в хорошем кровопускании…»

Говорят, что мир спасти очень легко. Говорят… Пулемет под рукой, принцесса, вырванная из пасти дракона, разворот в полете на 180 градусов…

Он не стал ни о чем пророчить. Он… Я… Мне захотелось спросить. Не потому, что я не знал ответ.

– Скажите, штабс-капитан, вы бы хотели, чтобы в России была восстановлена монархия с одним из Романовых на престоле…

– О-о-о-о!..

– Погодите! Романов на престоле, строгий устав в армии, погоны, городовые на улицах, твердый порядок в стране, защита государственных интересов от тайги до Британских морей – или куда дотянемся. Ну, и само собой, хруст французской булки, конфетки-бараночки, гимназистки румяные снег с каблучков стряхивают?

– Ах, господин Кайгородов! Как вы изволите излагать, как душевно-с!

– А вы, товарищ Шульга, согласились бы, чтобы страной правила партия большевиков – без всяких Учредительных собраний и прочих адвокатишек, землю передали крестьянам, заводы и шахты – в собственность рабочих коллективов, нерусским народностям дали самоуправление и всерьез занялись бы Мировой революцией?

– От! Я так и думав, що вы, товарищ Кайгородов, твердый партиец.

– А ведь это не слишком трудно совместить. Одно другому никак не мешает. Нет?

– О чем вы, капитан?! Чтобы Государь и эта, пардон, публика-с, вместе?!

– Добре выдумалы, товарищ, добре. Давно так не смеялся, цэ вы вид души! Веселый вы человек!

Да, я знал ответ – они не знали. Еще не знали. Война начиналась, ее уже не остановить – даже если выписать из Персии джинна в старом медном кувшине. Даже если дать каждому по потребностям. И вопрос уже не в Романовых, не в акционировании предприятий, не в ненавистных каждому солдату погонах…

Ледяной небесный свод давил на плечи, вминал в холодную твердую землю.

Из меня – плохой Атлант.

К домикам под красными крышами подошли не прячась, в полный рост. Сами крыши, как и дома, и весь поселок, разглядеть в ледяной темноте было практически невозможно. Ночь выручала – в глухой предрассветный час нас никто не ждал. Дозорные, даже если они и были, предпочли спрятаться там, где теплее.

Собственно, час даже не был предрассветным. 1 декабря, первый день зимы, солнце встанет лишь в восемь утра – и то для того, чтобы скрыться за плотными облаками. Штабс-капитан дал команду в 3.15 после того, как сверил свой благородный «Буре» с моей дешевкой на серебряной цепочке.

Шли молча, стараясь не сбить дыхание на подъеме. Первые минуты я прикидывал, что делать, если нас все-таки заметят, если начнут стрелять. Потом бросил. Ничего не придумаешь: перебьют на месте. Два десятка, у некоторых нет даже револьвера. Как в страшных байках о 1941-м: добудь винтовку в бою!

Грозный «кольт-браунинг» не мог нам помочь – его взяли с собой те, кто ушел с командиром Жуком. В эту ночь здоровякам из расчета придется потрудиться.

Боя пока не было, мы просто шли. Не спеша поднялись по склону, подождали отставших – молча, стараясь лишний раз не кашлянуть, затем так же тихо двинулись по узкой улочке между темными, утонувшими в холодном сумраке домами. Пару раз залаяла собака – неуверенно, только для порядка. Умолкла. Ее никто не поддержал.

Я уже знал – полупановцы убивали не только людей, безвинным псам тоже досталось. Уцелевших спрятали хозяева. В который раз подумалось, на что рассчитывал бывший унтер, когда приказывал стрелять по поселку. Может, просто привык – к безнаказанности, к праву сильного, к покорности перепуганных насмерть обывателей? К такому привыкаешь быстро, к тому же теперь его банда – не скопище дезертиров, а ударный красногвардейский отряд. Небось и денег выдали, и помощь обещали.

Не повезло унтеру. Не на тех нарвался. Впрочем, о таком в штабе Антонова-Овсеенко не могли и помыслить – шахтеры в одном строю с беглыми «золотопогонниками». И были по-своему правы.

Выходит, здесь, на темной глухой улице, Река Времен слегка уклонилась от единственно верного курса?

Станцию я вначале не увидел. Просто удивился, почему остановился на месте шахтер-проводник, зачем поднял руку… И потом не увидел. Тьма впереди казалась особенно густой, только неясные черные пятна, только непонятный силуэт справа – не то заблудившаяся Вавилонская башня, не то…

– …Водокачка, товарищ Кайгородов. Здание станции левее, там сейчас темно, свет выключили. Там они, гады, и сидят – главные, остальные, понятно, в вагонах. А поезд их прямо перед нами, то черное – вагоны и есть. «Танька» с краю, еще левее, вон там…

– Тихо, раскудрить с пересвистом в хрен-березу, хрен-осину, в хрен-мореный дуб ко всей лесной угробищной ядреноматери! Капитан, время – ноль. Если у Хивинского часы не на керосине…

Я кивнул. Время – ноль, часы у поручика идут точно, проверял. Значит, если все по плану, если мы не ошиблись, если я не ошибся…

Секунды бывают очень долгими, пусть даже часы – от лучшего мастера. Время – не пленник тонких стрелок, Время свободно, оно течет своим вечным руслом, меняя скорость по собственному усмотрению. Самый краткий миг может длиться дольше часа, дольше года. Особенно в такую ледяную ночь, особенно если за этим мигом не просто следующий, а Война. Маленькая Вселенная еще не знает, она еще спит, чтобы через секунду прозвенеть колесом по металлическим листам, упасть картонным ящиком с эстакады, заполнить небо бомбами и снарядами, дабы возрадовался мой друг Усама…

Я знаю, что все это – настоящее.

…Хорошо хоть с песней столковались. Господа юнкера, само собой, «Журавля» предложили – во всех училищах поют. Только «Журавль» для другого случая, в нем своих поминать положено, по фамилии, званию и должности. Нашему отряду без году неделя, без двенадцати часов – сутки, не придумался еще наш поминальник. А товарищи красногвардейцы из всех строевых только «Рабочую Марсельезу» выучить успели – ту, что на слова то ли Лаврова, то ли Каца. «Мы Марсельезу, гимн стари-и-инный, на новый лад теперь поем!» Спасибо, не надо!

Сам хотел предложить – опередили, считали мысль без всякого сканера. Кажется… Да, конечно, юнкер фон Приц, казначей новоназначенный. То ли и в самом деле телепат, то ли вкусы у нас с ним сходятся. Личный состав вначале очень удивился, но вскоре оценил. Пришлось, правда, некоторые слова перевести, а иные – растолковать.

Ничего, поняли!

Выучили за остаток вечера? Спелись? Скоро узнаем, скоро, очень скоро. Если бы секунды не тянулись так долго, если бы не приходилось торопить тот самый миг, который никак не желает уплывать по Реке Времен, если бы не молчал поручик Михаил Хивинский…

Скорее, скорее, скорее!

Какой бы загиб припас ради такого случая штабс-капитан? Какое бы, разъезди ее тройным перебором через вторичный перегреб, ездолядское хреноастронимическое чудосамогребище помянул? Хивинский, крести тебя в оазис Почаевским, семиосвященным на пятнадцати просвирах, да ответь ты!..

…Точка – тире, точка – тире, точка – тире.