Наследство Квалсфорда - Биггл Ллойд, младший - Страница 18

— Я страшно сожалел, что вынужден был отказать Квалсфордам в кредите, — начал он, как бы оправдываясь. — Они покупали у меня много лет. А раньше — у моего отца и, наверное, у деда. И вдруг оказалось, что Освальд больше не может платить. Когда его счёт дошёл до трёх сотен фунтов, мне пришлось выбирать: или перестать иметь с ними дело, или потерять свой бизнес. Но мне было противно это делать. Эдмунд полностью расплатился по счетам и снова начал покупать. И никто из нас не таил зла на другого.

— А почему Эдмунд пошёл на самоубийство?

Скорбное лицо Хартмана несколько оживилось.

— Сержант Донли объявил это самоубийством, но я ему не верю. Ведь не было никакой причины. Следователь считает, что произошёл несчастный случай, и наверняка так оно и было. У Эдмунда всё шло совершенно замечательно. Более того, он преуспевал, но никто не завидовал ему. Все любили его. Больше таких не будет среди нас.

Добрые слова об Эдмунде и об обязательности, с которой он выплатил отцовские долги, сказали мне многие: и Уильям Прайс, продавец удобрений и зерновой маклер, и Чарльз Уокер, сотрудник речной полиции, и Томас Стрикни, шорник, и Ричард Листер, сапожник, и Дэвид Вейэтт, колёсный мастер и строитель. Все слышали, как он упоминал о питахайях, и полагали, что это нечто вроде прибаутки. Никто из них не мог назвать причину его самоубийства; вообще все сильно сомневались, что он сам наложил на себя руки, и считали его смерть несчастным случаем.

Весьма примечательное заявление сделал Бен Пейн, занимавшийся ловлей кротов. Несмотря на своё странное ремесло, он казался гораздо более образованным, чем обычный сельский рабочий, да и речь его была гораздо более связной. Он заявил:

— Эдмунд Квалсфорд был не просто джентльменом. Он вёл себя по-джентльменски со всеми. Большинство джентльменов поступают так только по отношению к леди или в своему кругу.

Я переговорил также со всеми купцами и ремесленниками, которых смог застать. Я прочесал Хэвенчерч с одного конца до другого и столкнулся лишь с тремя загадками, достойными того, чтобы подумать над ними.

Одна была связана с опознанием человека, оставившего по всей деревне круглые отпечатки деревянной ноги. К тому времени, когда я наконец, пошатываясь, вернулся в свою комнату с раскалывавшейся от боли головой, я повидался и переговорил с большей частью населения деревни. Мне показалось странным, что я повсюду встречался с отпечатком протеза, но ни разу не столкнулся с её одноногим владельцем. Применяя методику Шерлока Холмса, я измерил длину его шага и глубину отпечатка, оставленного его настоящей ногой. Я установил, что его рост превышал шесть футов, а вес равнялся почти пятнадцати стоунам. Значит, это был мужчина. Женщина таких размеров представляла бы впечатляющее зрелище. Возможно, кто-нибудь в Хэвенчерче и смог бы рассказать мне об этом человеке. Но я не хотел проявлять любопытство, пока не разузнаю о нём побольше.

Поскольку этот неизвестный одноногий мужчина пока никак не связывался с Квалсфордом, я не стал писать о нём в сообщении Шерлоку Холмсу.

Вторая загадка была более сложной. Грейсни находится на пересечении реки Ротер и Королевского военного канала. Когда я бродил на краю деревни, глядя на Болота и пытаясь при дневном свете рассмотреть ту странность, о которой упоминал Шерлок Холмс, меня поразил вид длинной баржи, плывшей вверх по реке под парусом. На фоне местного пейзажа она выглядела так же нелепо, как если бы по Оксфорд-стрит внезапно поплыла баржа с Темзы. Баржа причалила к небольшой пристани, куда сразу же свернула обогнавшая меня тележка с двумя седоками. Один из них был Нат Уайт. Я наблюдал за ними, пока на тележку разгружали товары с баржи. Но данная загадка разрешилась довольно быстро. Каково бы ни было будущее компании, заказанные товары следовало получать.

Третья загадка была связана с умершим. Мне казалось невозможным, чтобы все без исключения жители Хэвенчерча искренне любили и уважали Эдмунда Квалсфорда. Я был настроен настолько скептически, что решил продолжить свои наблюдения и поздним вечером, чтобы найти хоть одного человека, не любившего его.

В деревне было две гостиницы и пивная. В неё-то я и отправился после обильного ужина у миссис Вернер. Среди тамошних посетителей я и нашёл тех, кого искал, — свидетелей, чьё отношение к Эдмунду Квалсфорду явно не совпадало с мнением большинства жителей Хэвенчерча.

Сначала я осторожно собрал о них сведения. Одного из них Эдмунд рассчитал за кражу, второго отказался принять на работу из-за плохой репутации.

Третий оказался гораздо более интересным. Это был мрачноватый субъект средних лет по имени Дервин Смит; при упоминании имени Эдмунда Квалсфорда он выказал так мало восторга, что я невольно задумался, не является ли он тем недругом покойного, которого все считают несуществующим.

— Почему Эдмунд совершил самоубийство? — спросил я.

— Поинтересуйтесь у полиции, — ответил Смит. — Они говорят, что он сделал это. Я так не считаю. По-моему мнению, у него не хватило бы духу. Все вам скажут, что он был кротким, мягким человеком, и это действительно так. Но он был также трусоват и боялся оружия. Насколько я знаю, у него никогда не было ружья. Тот револьвер не мог принадлежать его отцу. Освальд заложил бы его много лет назад. У Эдмунда просто не хватило бы решимости совершить самоубийство, ни случайно, ни преднамеренно. По-видимому, его убили.

Среди тех, кого я расспрашивал, Смит оказался первым, кто в связи со смертью Эдмунда упомянул об убийстве. Я решил побольше разузнать о нём.

Что касается остальных, то деревенские жители были так же ошеломлены смертью Эдмунда Квалсфорда, как владельцы магазинов и торговцы. Так, толстяк Джек Браун, возчик, печально сказал мне:

— Теперь многим придётся потуже затянуть пояса.

Его собутыльник Тафф Харрис ухмыльнулся и шутливо похлопал Брауна по солидному брюху.

— Ага, ты уже начал терять вес. Только не говори мне, будто со смертью Эдмунда твой карман опустошится.

— Он давал мне хорошо заработать, — запротестовал Браун.

— Немного мануфактуры и время от времени бочонок с коньяком. Если бы ты не перевозил этого для Эдмунда, ты бы делал это для кого-то другого.

В ответ Браун только что-то пробурчал и подозвал содержателя бара, который принёс ему ещё полпинты пива.

Мы сидели в гостинице «Виктория», заведении весьма убогом, несмотря на все усилия владельцев придать ему респектабельный вид.

Харрис повернулся ко мне:

— Послушайте. Я не знал Эдмунда Квалсфорда. Не помню, видел ли я его когда-нибудь. Я живу в Нью-Ромни. Работаю на Дервина Смита, он платит мне больше, чем я мог бы заработать дома. Я слышал обо всех удивительных делах мистера Квалсфорда. Но они не смогли укоротить мой путь на работу. Я так и буду ходить по десять миль в один конец.

— Это отнимает у него два с половиной часа по утрам, — пояснил Браун, — а вечером и по четыре с половиной, потому что должен же он остановиться у каждой пивнушки.

— Да, именно так я и делаю, — подтвердил Харрис, ухмыльнувшись. — Это долгий и одинокий путь.

— Скрасить путь домой стоит ему много больше дополнительных денег, которые он зарабатывает, — съязвил Браун.

— И вовсе это не так. Ну так вот, насчёт Эдмунда Квалсфорда. Люди страшно радовались, когда он начал это дело, но лично я не разбогател и на пенс. Но все говорят о нём только хорошее, и он помог куче народу, а теперь этим беднякам никто не поможет, и их-то мне и жаль. Если мистер Смит даст выходной, я пойду на похороны Квалсфорда и от всего сердца буду молиться за него так же усердно, как и те, кто хорошо его знал, потому что он достоин этого. Но я буду также молиться и за тех, кому больше никто не поможет, потому что они нуждаются в этом больше, чем он.

На этом мы и расстались.

На следующее утро за завтраком я спросил мистера Вернера о Дервине Смите.

— Он — скотовод, владелец половины Грейсни. Второй половиной владеют Квалсфорды.

— Конкурент Эдмунда?