Шайтан-звезда (Книга первая) - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 10

– На голове и на глазах! – сказала Джейран.

– Я сбился с ног, отыскивая тебя, о презренный, сын презренного, о бесстыдный распутник! Где это ты пропадал столько времени? Правоверные собрались, чтобы послушать твои нелепые истории, а ты сбежал и оставил меня без поддержки и без своей проклятой книги, да покарает тебя Аллах всеми карами, какие только существуют в аду!

– Тише, тише, о Мамед, не вопи и не размахивай руками, а то сейчас сюда сбежится весь город! Молчи, о заблудший, сын заблудшего! Ты так трещишь, словно бросаешь мне в уши пригоршни камушков! А скажи на милость, что я должен был делать, видя, как тебя уводит хитрая старуха, о лицемерии которой свидетельствуют четки, которые она носит на шее вместо ожерелья? Ведь это были четки не из бусин, о Мамед, а из целых арбузов! Как только не сломалась ее шея под тяжестью этих четок?

– И я не смог взойти на возвышение, и продолжить историю, и не заработал ни дирхема, и кошелек мой был пуст, потому что все деньги ты унес с собой, о несчастный!

– А как иначе я должен был поступить, видя тебя в когтях этой хищной старухи, подобной кошке, подкараулившей мышь? И я сказал себе – твой ученик и напарник сегодня уж не вернется, о Саид, потому что его пригласила на ложе красавица, так стоит ли ждать его возле хаммама? В таком случае мне пришлось бы просидеть там до утра, о Мамед!

– И я не имел на что купить себе лепешку на ужин, не говоря уже о мясе, о рисе, о финиках! А твоя невольница Ясмин тоже куда-то подевалась, так что дом ваш был заперт, и я не знал, где искать пристанища, и бродил по улицам голодный!

– Но когда это бедствие из бедствий в образе злоумышленной старухи увело тебя, я сказал себе – радуйся, о Саид, ибо кошелек с деньгами остался у тебя, и женщины не смогут выманить деньги у Мамеда, и он получит удовольствие, но не уплатит за него ни гроша!

– И все мое удовольствие свелось к кувшину пальмового вина, о Саид, потому что эта развратница дала мне лишь платок с тремя дирхемами, и я пошел в кабак у городской стены, и выпил на все деньги вина, справедливо полагая, что ты покормишь меня ужином, но ты пропал, ты сгинул, точно джинн, убоявшийся гнева Аллаха, и я искал тебя по всему городу, заглядывая во все сточные канавы!

– Во имя Аллаха, какой платок и что за дирхемы? О чем ты толкуешь, о несчастный?

– О трех дирхемах, которые я уплатил за скверное пальмовое вино, из тех вин, что пьют бедуины, о Саид!

– С какой стати тебе ты должен уподобляться бедуину, о Мамед? Разве ты – Ан-Надр ибн Шумайль, который сорок лет прожил среди бедуинов, чтобы изучить наичистейший арабский язык?

– Пропади он пропадом, этот ибн Шумайль, и ты с ним вместе, о Саид! Ради Аллаха, при чем тут бедуины?

– Вот и я никак не могу понять, при чем тут бедуины, о которых ты мне толкуешь, о Мамед.

– Ятолкую тебе о бедуинах, о Саид?.. Не сбивай меня с толку, да поразят тебя лихорадка и кашель! Я прошу тебя лишь выслушать меня, но с большим успехом просил бы я глухие гранитные скалы, чтобы с их высот слетела ко мне белая ворона!

– Я слушаю тебя со всем вниманием, о Мамед, но не могу понять, о каких дирхемах и бедуинах ведешь ты речь…

– Замолчи, о несчастный! По твоей милости я ночевал на сырых камнях в заброшенной крепости!

– Разве ты не остался у той женщины, к которой столь стремительно увлекла тебя гнусная старуха, о Мамед?

– Говорю тебе, она выставила меня за ворота с тремя дирхемами в платке, о Саид!

– Неужели то, что ты совершил ради нее, она оценила в три дирхема? Скверные настали времена, если близость такого мужа, как ты, о Мамед, ценится у женщин так дешево!

– Не было у нас ничего из того, что бывает между мужчиной и женщиной, о Саид, не было, не было, клянусь Аллахом!

– Так за что же ты получил три дирхема?

– За напрасное беспокойство, о несчастный! Старуха привела меня к этой развратнице, и она посмотрела на меня из-за оконной занавески, и потребовала, чтобы я продолжил историю о царевиче Салах-эд-Дине, а потом послала со мной черного раба, чтобы принести твою книгу с историями, о Саид! И эта распутница слышать ничего не желала, и не было ей нужды ни в чем, кроме твоей скверной книги!

– Воистину распутница, порази Аллах всех распутниц в сердце и в печень! Знаешь что, о Мамед? Мы должны непременно проучить ее!

– Как же ты собираешься проучить ее, о Саид?

– Плесни-ка мне еще, о Мамед… так, хватит. Мы отправимся сейчас к ее дому, и возьмем с собой паклю, и зажжем ее, и перебросим через забор, и закричим: «Пожар, пожар! Спасайте свое имущество и своих детей, о правоверные!» И начнется переполох, и она выбежит со своими невольницами во двор в одной рубашке, и мы увидим ее лицо, и высмеем ее, и крикнем ей: «Что это ты носишься с открытым лицом, о бесстыдница?»

– Одного из нас Аллах лишил разума, и это либо ты, либо я, о Саид! Как это мы среди ночи пойдем с паклей по городу, и будем прыгать под забором, чтобы перебросить ее во двор, и кричать, и шуметь? А если нас поймает городская стража? И повелителю правоверных доложат утром, что его придворный поэт отыскался? Я же проведу в темнице ослепленным остаток дней моих, о Саид!

– Куда ты запропастилась, о Ясмин? Не заснула ли ты там за своей занавеской? Вставай немедленно, отыщи нам как можно больше пакли!

– Мало того, что я приготовила тебе ужин всего за пять дирхемов, хотя одни жареные цыплята стоят целых два дирхема, и мало того, что я весь вечер пила вместе с вами и пела вам обоим непотребные песни, так ты еще хочешь, чтобы я посреди ночи встала и пошла будить соседей в поисках пакли, о Саид?

– О Аллах, что может сделать с человеком лишняя чарка вина из черного изюма! Успокойся, о Саид, положи на скатерть нож, и ты, о Ясмин, спокойно спи дальше! Клянусь Аллахом, у меня весь хмель из головы вылетел от такой затеи! Давай лучше выпьем еще немного, о Саид, сейчас я нацежу в кувшин еще настойки…

– Нет, о Мамед, этого так оставлять нельзя! Поставь кувшин на скатерть, поднимайся, а ты, о Ясмин, ступай будить соседей в поисках пакли, и греми погромче дверными кольцами, во имя Аллаха, пусть все знают, что нам нужна пакля!

– О Аллах, я пела во дворцах вельмож, а теперь вынуждена прислуживать этому бесноватому! Соседи пошлют за городской стражей…

– Выпей этого, о Саид, и закуси фиником!..

– Нет, мы непременно должны проучить эту распутницу! Пусть знает, как оскорблять тремя дирхемами такого мужа, как ты, о Мамед! Идем, идем немедленно! Пакли мне, пакли! И огня!..

Видно, Аллаху было угодно отвести в ту ночь отряд городской стражи подальше от улицы, где проживала любительница старинных преданий, готовая уплатить любые деньги за книгу с диковинными историями. Поэтому Мамед и Саид с целым узлом пакли добрались до ее ворот без помех. Вот только они спотыкались на каждой ступеньке, ибо узкая улица вела вверх, и они хватались за выбеленные известкой стены домов и заборов, а потом друг за друга, и к той минуте, когда среди многих ворот нашли искомые, были перемазаны в известке с головы до ног.

И Мамед показывал Саиду дорогу без лишних напоминаний со стороны рассказчика, даже с некоторым ехидством, как будто он стал находить некое удовольствие во всей этой затее.

Следом за ними шла Ясмин и призывала на голову своего непутевого хозяина и его совсем ошалевшего ученика многие бедствия.

И таким образом явились эти трое к дому, где хотели устроить ночной переполох, и развязали узел, и достали паклю, и заспорили – кто кому встанет на плечи, чтобы перебросить горящую паклю через забор. В пылу склоки Саид и Мамед воззвали даже к науке аль-джебр, но как ни цитировали они ученые труды, выходило одно: встанет ли маленький Мамед на плечи к высокому Саиду, и встанет ли Саид на плечи к Мамеду, рука стоящего сверху достанет до одного и того же места.

Внесла свою лепту в общую суету и Ясмин – если Саид перемажет грязными туфлями фарджию Мамеда, то ее это не касается, но если Мамед испачкает фарджию ее хозяина Саида, то чисткой придется заниматься ей, Ясмин, а на ней и так лежит вся забота о хозяйстве рассказчика!