Хижина дяди Тома - Бичер-Стоу Гарриет - Страница 66

Мне хотелось только одного: чтобы он стал моим мужем. Я думала, если этот человек действительно любит и ценит меня так, как говорит, он должен обвенчаться со мной и сделать свою жену свободной женщиной. Но он уверял, что это невозможно.

За те семь лет, которые мы прожили вместе, разве я не угождала ему во всем, не стараясь отгадать малейшее его желание? Он заболел желтой лихорадкой, и я – я одна! – двадцать дней и двадцать ночей не отходила от него, давала ему лекарство, ухаживала за ним. Он называл меня своим ангелом-хранителем, говорил, что я спасла ему жизнь. У нас было двое детей. Старшего, мальчика, мы в честь отца назвали Генри. Он был весь в него – такие же прекрасные глаза, высокий лоб, волнистые волосы, такой же веселый, с такими же богатыми способностями. Малютка Эльси была похожа на меня. Генри так гордился и мной и детьми, говорил, что по красоте мне нет равной во всей Луизиане. Бывало, я наряжу малышей, и он повезет нас кататься по городу в открытом экипаже. Все восхищаются нами, а Генри рад и потом повторяет мне, кто что сказал. Какие это были счастливые дни! Казалось, что большего счастья и быть не может. И вдруг все изменилось. В Новый Орлеан приехал двоюродный брат Генри, Батлер, которого он считал лучшим своим другом. Но я, сама не знаю почему, с первого же взгляда почувствовала, что этот человек разрушит наше счастье. Генри часто уходил с ним куда-то и возвращался домой не раньше двух-трех часов ночи. Я боялась сказать ему слово – ведь он был такой вспыльчивый. Они ходили в игорные дома, и мой Генри пристрастился к картам и уже не мог бросить их. А потом этот злодей Батлер познакомил его с другой женщиной, и вскоре я поняла, что для меня все кончено. Сердце мое разрывалось на части, но я молчала. И все тот же Батлер уговорил Генри продать ему и меня и детей, чтобы распутаться с карточными долгами и жениться… Генри продал нас. Однажды он сказал мне, что ему надо уехать по делам недели на две, на три. Такой ласки в голосе я у него уже давно не слышала, но это не обмануло меня. Я поняла, что час мой пробил, и словно окаменела – не пролила ни слезинки, не сказала ему ни слова. Он поцеловал меня, долго обнимал детей и ушел. Я видела, как он вскочил в седло, как скрылся за углом, а потом упала, потеряв сознание.

На другой день пришел тот – негодяй. Пришел заявить права на свою собственность. Он показал мне купчую крепость на меня и на детей. Я крикнула: «Будьте вы прокляты! Да мне лучше умереть, чем идти к вам!»

А он сказал: «Это как твоей душе угодно, но если ты не образумишься, детей своих тебе больше не видать, я их продам». И потом негодяй признался мне, что он решил завладеть мной с первого дня нашего знакомства и нарочно втянул Генри в карточную игру, чтобы тот запутался в долгах и продал меня. «А твои капризы и слезы мне не страшны, я своего добьюсь», – добавил он.

И я покорилась судьбе, потому что у меня были связаны руки. Мои дети оказались во власти этого Батлера, он, чуть что, грозил продать их, я уступала ему во всем. Что это была за жизнь! Сердце мое разрывалось от боли и все-таки продолжало любить, любить, несмотря ни на что, а мне приходилось мириться с присутствием ненавистного человека. В былое время с какой радостью я читала Генри вслух, играла, пела ему, танцевала с ним. А теперь все это стало тяжким бременем. Но отказать Батлеру я не смела ни в чем. Он обращался с детьми грубо, свысока. Эльси была робкая, застенчивая девочка, а Генри – весь в отца, горячий, непокорный. Этот человек придирался к моему мальчику, не прощал ему ни малейшей провинности, и я жила в вечном страхе за него. Ведь дети были мне дороже самой жизни. Я старалась внушить Генри уважение к Батлеру, старалась, чтобы они реже попадались друг другу на глаза. Но это ничему не помогло. Батлер продал их. Как-то днем этот негодяй повез меня кататься, а когда я вернулась домой, детей моих уже не было. Он сказал, что продал их обоих, он похвалялся деньгами, которые получил за них, – похвалялся ценой их крови! И тут разум оставил меня. Я пришла в бешенство, я осыпала проклятиями и бога и людей и, кажется, напугала Батлера. Но он продолжал стоять на своем. Он повторил, что дети мои проданы, а увижу ли я их когда-нибудь – это зависит от меня: если я не перестану безумствовать, им же будет хуже.

Ну что ж, ради детей женщина пойдет на все. Батлер заставил меня покориться своей воле. Я лелеяла надежду, что, может быть, он действительно выкупит Эльси и Генри. Миновала неделя, другая. Как-то днем я проходила мимо тюрьмы. Вижу, у ворот ее собралась толпа. И вдруг до меня донесся детский крик. Это был голос моего Генри. Он вырвался из рук мужчин, которые держали его, и вцепился мне в платье. За ним кинулись с бранью, и один человек – я в жизни не забуду его лица! – крикнул: «Нет, шалишь, от нас не уйдешь! В тюрьме так тебя проучат, что ты век будешь помнить!» Я просила, я умоляла их не трогать моего мальчика, но они только смеялись на все мои мольбы. Генри плакал, заглядывал мне в лицо, цеплялся за меня, и когда его все-таки оторвали, у него в руках остался клок от моей юбки. Он кричал: «Мама! Мама!», пока дверь тюрьмы не захлопнулась за ним.

Только один человек из всей толпы смотрел на меня с сочувствием. Я кинулась к нему, умоляла его вступиться за моего сына, предлагала все деньги, которые были при мне. Но он покачал головой и сказал, что хозяин Генри жаловался на его строптивость и говорил, что такого дрянного мальчишку может исправить только тюрьма. Я повернулась и побежала, и мне всю дорогу слышались сзади крики моего сына. Подбегаю к дому и не переводя дыхания, – прямо в гостиную, где сидел Батлер. Взмолилась: «Спасите Генри!» А он рассмеялся и сказал, что мальчишка получил по заслугам: «Его надо обломать как следует, и чем скорее это будет сделано, тем лучше. Не понимаю, чего ты хочешь!»

И тогда в голове у меня помутилось от ярости, перед глазами пошли круги. Помню только, я увидела большой охотничий нож на столе, схватила его и бросилась с ним на Батлера. А потом все вдруг заволокло туманом, и дальше я уже ничего не сознавала.

Так прошло немало дней. Но наконец я очнулась и увидела, что лежу в какой-то чужой хорошей комнате. За мной ухаживала старушка негритянка, меня навещал доктор. Пожаловаться я ни на что не могла. А потом выяснилось, что Батлер уехал из Нового Орлеана и велел меня продать. Вот почему обо мне так заботились в этом доме.

Я не хотела выздоравливать и призывала к себе смерть. Но болезнь моя прошла, силы вернулись, пришлось встать. И тогда мне было велено наряжаться каждое утро и выходить к разным господам, которые разглядывали меня, покуривая сигары, заставляли отвечать на их вопросы и приценялись ко мне. Но кому была нужна угрюмая, молчаливая женщина? Наконец мне сказали: «Если не будешь веселее и любезнее, высечем». И вот в один прекрасный день в этот дом пришел джентльмен, по фамилии Стюарт. Он, видно, сжалился надо мной, почувствовав, что у меня какое-то страшное горе, и стал часто ходить к нам. Мы виделись с ним наедине, и, уступив наконец его просьбам, я рассказала ему все. Вскоре Стюарт купил меня и пообещал вернуть мне моих детей. Он пошел в гостиницу, где работал Генри, но там ему сказали, что мальчика продали какому-то плантатору с Жемчужной реки. Больше я ничего не слышала о своем сыне. Потом Стюарт узнал и о судьбе Эльси. Она жила у одной пожилой женщины. Стюарт предложил за нее громадные деньги, но ему ответили отказом. Батлер проведал, кто хочет ее купить, и написал мне, что я никогда не увижу свою дочь. У капитана Стюарта я жила очень хорошо. Он увез меня на свою плантацию. Через год у нас родился сын. Как он был дорог мне! Как он был похож на моего несчастного Генри! Но я решила твердо: ему незачем жить – и, обливаясь слезами, покрывая поцелуями его личико, дала ему, двухнедельному крошке, опия, и он уснул навсегда у меня на руках. Как я горевала, как оплакивала своего сына! Все, разумеется, решили, что тут произошла ошибка. И это один из немногих моих поступков, которым я не перестаю гордиться. Хоть одного ребенка мне удалось уберечь от страданий. Смерть – лучший удел для него… А потом Стюарт заболел холерой и умер. Все, кому хотелось жить, все умирали, а я сама звала к себе смерть и не могла дозваться ее. Меня опять продали, и я стала переходить от одного хозяина к другому. Молодость моя прошла, появились морщины, а тут еще лихорадка… И в конце концов я попала вот сюда, к этому негодяю.