Хижина дяди Тома - Бичер-Стоу Гарриет - Страница 53

– Любопытно, что Ева задумала? – сказал Сен-Клер. – Пойду посмотрю.

Подкравшись на цыпочках к стеклянной двери, он откинул портьеру и заглянул в комнатку. Потом приложил палец к губам и поманил к себе мисс Офелию.

Девочки сидели на полу, лицом друг к дружке. Топси хранила свой обычный лукаво-насмешливый вид, а Ева, взволнованная, смотрела на нее полными слез глазами.

– Топси, почему ты такая нехорошая? Почему ты не хочешь исправиться? Неужели ты никого не любишь, Топси?

– А я не знаю, как это – любят. Леденцы любить и всякие сласти – это еще понятно, – ответила Топси.

– Но ведь отца с матерью ты любишь?

– Не было их у меня. Я вам об этом говорила, мисс Ева.

– Да, правда, – грустно сказала та. – Но, может быть, у тебя были друзья, сестры…

– Никого у меня нет – нет и не было.

– Ах, Топси, если бы ты захотела исправиться, если б ты постаралась…

– Нечего мне стараться, все равно я негритянка, – сказала Топси. – Вот если б с меня содрали кожу добела, тогда еще можно было бы попробовать.

– Это ничего не значит, что ты черная, Топси. Мисс Офелия полюбила бы тебя, если б ты слушалась ее.

Топси рассмеялась резким, коротким смешком, что обычно служило у нее выражением недоверия.

– Ты мне не веришь? – спросила Ева.

– Нет. Она меня терпеть не может, потому что я негритянка. Ей лучше до жабы дотронуться. Негров никто не любит. Ну и пусть, мне все равно, – отрезала Топси и принялась насвистывать.

– Топси, бедная, да я тебя люблю! – от всего сердца сказала Ева и положила свою тонкую, прозрачную ручку ей на плечо. – Я люблю тебя, потому что ты одна, без отца, без матери, без друзей, потому что ты несчастная. Я очень больна, Топси, и мне недолго осталось жить. Как бы я хотела, чтобы ты исправилась… сделай это, хотя бы ради меня. Ведь мы с тобой скоро расстанемся.

Из круглых глаз чернушки так и хлынули слезы. Крупные капли градом падали на ласковую белую ручку.

– Мисс Ева! Мисс Ева! – проговорила она. – Я буду хорошая, обещаю вам, честное слово!

Сен-Клер опустил портьеру.

– Как она напоминает мне мою мать! – сказал он.

– Не могу побороть в себе предубеждения против негров, – вздохнула мисс Офелия. – Что правда, то правда: я брезговала этой девочкой, но мне и в голову не приходило, что она об этом догадывается.

– Ребенка не проведешь, – сказал Сен-Клер. – Он всегда чувствует, как к нему относятся. Если вы питаете отвращение к детям, их благодарность не завоюешь никакими заботами, никакими милостями. Странно, но это так.

– Я ничего не могу с собой поделать, – повторила мисс Офелия. – Негры мне вообще неприятны, а эта девочка в особенности. Отвращение побороть трудно.

– А вот у Евы его нет.

– Это все ее доброта! Как бы я хотела быть такой, как наша Ева! Она многому может научить меня.

– Старшие не в первый раз получают уроки от маленьких детей, – сказал Сен-Клер.

ГЛАВА XXVI

Смерть

Обманчивый прилив сил, поддерживавший Еву последние дни, был на исходе. Все реже и реже слышались ее легкие шаги в саду, все чаще прикладывалась она на маленький диванчик у выходящего на веранду окна и подолгу не сводила с озера задумчиво-печального взгляда.

Как-то днем, лежа с открытой книжкой в руках, она услыхала на веранде сердитый голос матери:

– Это еще что за новости! Ты рвешь цветы, негодница!

И до Евы донесся звук шлепка.

– Миссис! Я для мисс Евы! – послышался голос Топси.

– Для мисс Евы! Лжешь! Очень ей нужны твои цветы, негритянское отродье! Убирайся отсюда вон!

Ева вскочила с дивана и выбежала на веранду.

– Мама, не гони ее! Дай мне этот букет!

– Ева, у тебя и так полна комната цветов.

– Чем больше, тем лучше, – сказала девочка. – Топси, поди сюда.

Топси, которая стояла, угрюмо потупившись, подошла к Еве и протянула ей свой букет. Она сделала это нерешительно и робко. Куда девались ее былая живость и смелость!

– Какой красивый! – сказала Ева.

Букет был не столько красив, сколько оригинален. Он состоял из пунцовой герани и одной белой камелии с глянцевитыми листьями; этот резкий контраст, по-видимому, и прельстил Топси.

– Ты замечательно умеешь подбирать цветы, – сказала Ева, и Топси осталась очень довольна этой похвалой. – Поставь его вон в ту вазу, она пустая. И теперь носи мне букеты каждый день.

– Странная причуда! – сказала Мари. – Зачем тебе это нужно?

– Ничего, мама, ты только не сердись. Не будешь?

– Конечно, нет, милая. Делай, как хочешь. Топси, ты слышала, что тебе говорят? Смотри же не забудь!

Топси сделала реверанс и снова потупилась, а когда она повернулась к двери, Ева увидела слезинку, блеснувшую на ее черной щеке.

– Мама, я знала, что Топси хочется доставить мне удовольствие, – сказала она матери.

– Вздор! Эта девчонка только и ждет, как бы набедокурить. Ей не позволяют рвать цветы, вот она и нарвала целый букет. Но если тебе это нравится, пожалуйста.

– Мама, а мне кажется, что Топси теперь не такая, как прежде. Она старается быть хорошей.

– Ох! Сколько еще ей надо стараться, чтобы стать примерной девочкой! – с пренебрежительным смешком сказала Мари.

– Но ведь у Топси такая тяжелая жизнь!

– Уж в нашем-то доме ей не на что пожаловаться! Мало ли было возни с этой девчонкой! Да ведь ее ничем не проймешь – ни просьбами, ни уговорами. Какой была, такой и осталась.

– Мама, ты попробуй сравнить нас! Я живу среди родных, среди друзей, у меня есть всё. А Топси? Вспомни, что она вытерпела, прежде чем попала к нам!

– Не знаю… может быть. – И Мари зевнула. – Господи, какая жара!

– Мама, – сказала Ева, – я хочу подстричь покороче волосы.

– Зачем это? – спросила Мари.

– Чтобы раздать локоны друзьям, пока у меня еще есть силы. Позови тетю, пусть она принесет ножницы.

Мари кликнула мисс Офелию из соседней комнаты.

Девочка приподнялась ей навстречу, тряхнув головкой, распустила по плечам свои длинные золотистые кудри и сказала:

– Тетушка, остригите овечку!

– Что такое? – удивился Сен-Клер, входя в комнату с блюдом фруктов для дочери.

– Папа, я решила подстричь волосы, они слишком густые, мне жарко от них, а локоны подарю всем домашним.

– Осторожнее! – сказал Сен-Клер мисс Офелии. – Выстригайте так, чтобы не было заметно. Евины кудри – моя гордость.

Он стоял, нахмурив брови, сжав губы, и смотрел, как ножницы отрезали длинные пряди золотистых волос. Девочка брала их в руки, обвивала вокруг своих тонких пальцев и складывала одну за другой на колени, с тревогой поглядывая на отца.

– А теперь позовите сюда всех наших слуг, – проговорила она наконец. – Мне надо кое-что сказать им.

– Хорошо, – коротко, через силу бросил Сен-Клер.

Мисс Офелия распорядилась, чтобы желание Евы было выполнено, и вскоре все слуги собрались около ее кровати.

Ева лежала с рассыпавшимися по подушке волосами, яркий румянец пятнами выступал у нее на щеках, подчеркивая худобу этого личика и проникновенный взгляд больших синих глаз.

Слуги посматривали друг на друга, вздыхали, грустно покачивали головой. Женщины закрывали лицо передником. Первые минуты в комнате стояло молчание.

Но вот Ева приподнялась с подушек и сказала:

– Милые мои друзья, мне захотелось повидаться с вами, потому что я люблю вас всех. Вы всегда были так добры ко мне! Примите же от своей Евы маленький подарок, и пусть он всегда напоминает вам о ней. Я дам каждому из вас по прядке волос…

Со слезами и рыданиями негры столпились около кровати и приняли из рук больной последний знак ее любви к ним.

Мисс Офелия, опасавшаяся, как бы эта волнующая сцена не повредила девочке, незаметно делала то одному, то другому знак рукой, чтобы они, отходя от кровати, не задерживались в комнате.

Наконец все ушли, остались только Том и няня.

– Дядя Том, – сказала Ева, – вот этот самый красивый локон – тебе. Возьми и ты, няня, моя добрая, дорогая няня! – И она ласково обняла старую мулатку.