Второго шанса не будет - Кобен Харлан - Страница 20

Так или иначе, кто-то из участников вечеринки сказал кому-то еще, и, в конце концов, история дошла до Рейчел. Она позвонила из Италии и сказала, что между нами все кончено. Ее реакция показалась мне чрезмерной. Мы были молоды. Сначала я решил, что гордость (читай: глупость) не позволяет мне просить прощения, и только потом принялся бомбардировать ее звонками, письмами и цветами. Но Рейчел не отвечала. Все кончилось. Мы расстались.

Я поднялся и нетвердой походкой приблизился к письменному столу. Нащупав надежно припрятанный ключ, открыл нижний ящик и извлек из-под кипы бумаг тайное тайных. Нет, нет, не наркотики. Прошлое. Вещи Рейчел. Знакомая фотография. Я пристально вгляделся в нее. У Ленни с Черил такая же висит в спальне, что, разумеется, всегда бесило Монику. На фотографии изображены четверо – Ленни, Черил, Рейчел и я на выпускной церемонии в университете. На Рейчел черное платье с узкими бретельками. При воспоминании о том, как оно сидело на ней, меня до сих пор бросает в дрожь.

Когда это было?

Естественно, жизнь продолжалась. Как и задумано, я поступил в медицинскую академию. Я всегда знал, что буду врачом. Впрочем, это же самое вам скажет большинство людей моей профессии. Такой выбор чаще всего делаешь в ранние годы.

И женщин я не избегал (помните Зию?). Но – как ни сентиментально это прозвучит – не проходило дня, чтобы я не подумал, пусть бегло, о Рейчел. Да, понимаю, с романтикой у меня перебор. Не споткнись я тогда глупейшим образом, не жил бы в параллельном сказочном мире, а сидел бы на диване и прижимался к своей возлюбленной. Однажды Ленни сказал в минуту полной откровенности: «Если бы меня связывало с Рейчел действительно великое чувство, оно, несомненно, устояло бы и не на таких ухабах».

Вы думаете, я не любил свою жену? Ошибаетесь. По крайней мере, на мой взгляд. Моника была женщиной красивой – по-настоящему красивой, такая сбивает с ног сразу, без промедления, – страстной и неожиданной. А также богатой и блестящей. Я старался не проводить сравнений – иначе жизнь не в жизнь – и просто любить ее в том, пусть поменьше, пусть потусклее, но все же моем мире, который образовался после ухода Рейчел. Конечно, мир мог съежиться, померкнуть и при другом раскладе, но это логика, а в делах сердечных логика не срабатывает.

Из года в год Черил неохотно сообщала мне, как дела у Рейчел. Служба в правоохранительных органах, переезд в Вашингтон… Нельзя сказать, что меня это чрезмерно удивляло. А три года назад я узнал, что Рейчел вышла замуж за человека старше себя, высокопоставленного чина ФБР. (Даже сейчас – а ведь одиннадцать лет прошло с нашего разрыва – я чувствую, как при мысли о Рейчел у меня внутри все переворачивается.) Я глухо осознавал, в какой трясине завяз. Мне всегда казалось, что мы с Рейчел просто выжидаем благоприятный момент, живем словно в подвешенном состоянии и в конце концов опомнимся и воссоединимся. А она взяла и вышла замуж за другого.

Черил видела, какое впечатление на меня произвело известие о замужестве Рейчел, и с тех пор больше о ней не заговаривала.

Все еще глядя на фотографию, я услышал знакомое урчание «субару». Я не удивился. И к двери не подошел. Зачем? У Ленни есть свой ключ, да и не стучит он никогда. Я отложил фотографию и увидел Ленни. В руках у него были два огромных бумажных стакана.

– Шерри или колу?

– Шерри.

Ленни протянул стакан. Я выжидательно посмотрел на друга.

– Зия звонила Черил, – пояснил Ленни.

Я сразу понял, что к чему.

– Давай не будем об этом.

– Давай. – Ленни плюхнулся на диван и вытащил из кармана толстую пачку бумаг. – Это завещание и недостающие документы касательно состояния Моники. Прочитай, когда найдешь время. – Ленни принялся щелкать кнопками пульта дистанционного управления. – Порнушка найдется?

– Увы.

Ленни пожал плечами и удовлетворился трансляцией баскетбольного матча с университетского чемпионата. Я первым нарушил молчание:

– Почему ты не сказал мне, что Рейчел развелась?

Ленни, болезненно поморщась, поднял руку, словно останавливал поток машин.

– В чем дело? – осведомился я.

Ленни попытался уйти от разговора:

– Черт, аж небо онемело. Всегда делаю слишком большие глотки.

– Почему?

– По-моему, мы решили не говорить на эту тему.

Я молча смотрел на него.

– Все не так просто, Марк.

– Что именно?

– Рейчел несладко пришлось.

– Мне тоже.

Ленни прильнул к экрану с несколько преувеличенным вниманием.

– Что с ней случилось, Ленни?

– Не моего это ума дело. – Он покачал головой. – Сколько вы не виделись, лет пятнадцать?

На самом деле десять.

Одиннадцать.

– Около того.

Ленни обежал глазами комнату и остановился на фотографии Моники с Тарой на руках.

– Пора жить настоящим, дружище.

Мы откинулись на спинку дивана, сделав вид, что совершенно поглощены матчем. Перестать жить прошлым. Я посмотрел на фотографию Тары, соображая, только ли Рейчел имел в виду Ленни.

Эдгар Портсман поднял кожаный поводок, к концу которого был привязан колокольчик. Мастиф Бруно немедленно примчался на звук. Шесть лет назад он выиграл соревнования в своей категории на собачьей выставке в Вестминстере. По мнению многих, у Бруно все данные, чтобы стать абсолютным чемпионом. Но Эдгар больше не выставляет Бруно. Выставочная собака почти не бывает дома. А Эдгару нужно, чтобы Бруно всегда был под рукой.

Люди разочаровывали Эдгара. В отличие от собаки.

Бруно высунул язык и завилял хвостом. Эдгар прицепил поводок к ошейнику. Гулять предстояло целый час. Эдгар осмотрел письменный стол. На гладко отполированной поверхности лежала картонная коробка, в точности походящая на ту, что он получил полтора года назад. Бруно заскулил. «Что это? – подумал Эдгар. – Рвется на прогулку или чувствует, что хозяину страшно. Может, и то и другое?»

Эдгар нуждался в свежем воздухе.

Прежняя коробка прошла все мыслимые и немыслимые экспертизы и ничего не показала. Вследствие этого Эдгар был более или менее уверен, что и сейчас олухи из полиции ничего не обнаружат. Восемнадцать месяцев назад Марк его не послушал. Эдгар надеялся, что ошибка не повторится.

Он двинулся к выходу. Бруно бежал впереди. Хорошо на улице! Эдгар остановился на пороге и сделал глубокий вдох. Ничего хорошего будущее не сулило, тем не менее, самочувствие улучшилось. Эдгар с Бруно двинулись обычным маршрутом, но что-то заставило Эдгара повернуть направо. Семейное кладбище. Эдгар видел его столь часто – буквально каждый день, – что, можно сказать, уже и не видел. Он никогда не навещал надгробные плиты. Но сегодня что-то повлекло его сюда. Бруно, удивленный переменой в маршруте, неохотно потрусил за хозяином.

Эдгар переступил через низкую ограду, неловко зацепившись ногой. Старость. Ходить становилось все труднее. Обычно Эдгар брал с собой палку – якобы раньше она принадлежала Дэшилу Хэммету, – но, выгуливая Бруно, почему-то всегда забывал ее дома. Не подходит она как-то к собачьим делам.

Бруно, поколебавшись, перескочил через ограду. Человек и собака стояли перед двумя недавно установленными надгробиями. Эдгар старался не думать о жизни и смерти, о богатстве и его отношении к счастью. Эти материи он предпочитал оставлять другим. Только сейчас Эдгар понял, что был, наверное, не очень хорошим отцом. Но таким его научил быть отец, а того – его отец. В итоге, быть может, именно подобная отстраненность его и спасла. Люби он детей по-настоящему, живи их жизнью, он вряд ли перенес бы их гибель.

Собака снова заскулила. Эдгар посмотрел спутнику прямо в глаза.

– Пошли, приятель, – негромко сказал он.

Громко хлопнула парадная дверь. Эдгар обернулся и увидел Карсона, торопливо направлявшегося к нему. Лицо брата было перекошено.

– О Господи! – выдохнул Карсон.

– Надо полагать, ты видел коробку?

– Конечно. Марку звонил?

– Нет.

– Ну и правильно. Наверняка это какая-то мистификация. Иначе быть не может.